Что случилось то? дернула я Соньку за рукав.
Сонька обрадовалась новому лицу, видно так не терпелось ей поделиться новостями
Ну где ты ходишь? жадно зашептала она, хватая меня за руку. ты что, не знаешь! Таиска то помирает.
Как!?
Да так! Как все, так и она! Да только она же колдунья, вот и мучается третий день. Душа, говорят, отлететь не может.
Да ну. Бред! Не верю я в эти россказни. Просто человек жив еще, может просто болеет и ее лечить надо.
Ну ты дура! от возмущения Сонька аж поперхнулась. Ее родне доктор еще месяц назад сказал, готовьтесь, больше 12 дней ей не протянуть, сердце останавливается. А она вон сколько уже, да и теперь и сама измучилась и родственников до белого каления довела. Вроде уж и дышать перестала и сердце не бьется и пульса нет. Они в слезы, гроб волокут. А она через полчаса глазки открывает и как ни в чем не бывало, каши с молоком просит.
И что теперь?
Говорят, попа из города пригласили, чтобы он уж исповедал ее, да и отпел, коли умрет, заодно.
А народ чего толпится? Любопытство одолело, что ли.
Так ведь ждут с минуты на минуту, как помрет так сразу и хоронить будут. Мужики на халявную выпивку надеются, гроб нести или там могилу копать. А бабам поминки готовить, кисель варить.
В этот момент у калитки остановились белые жигули. Из них с трудом выбрался упитанный поп, подобрал рясу, чтобы ненароком не макнуть в деревенскую грязь и важно прошествовал в дом. Толпа почтительно расступилась, пропуская, а затем снова загудела, зашепталась.
Что происходит в доме мы не видели, только через какое-то время поп вышел сияя как начищенный пятак, видно родственники бабки были щедры, уселся в жигули и разбрызгивая грязь укатил в сторону города. На пороге показалась тощая тетка лет 45 и сказала, что матушка ее де скончалась, и она просит по-соседски помочь проводить старушку. Соседи облегченно вздохнули, толи обрадовались, что колдунья наконец то померла, толи, что неизвестность окончилась. Гроб установили во дворе на табуретках, чтобы все желающие могли подойти и попрощаться. Желающих было немного, так как бабку не любили, но о покойниках либо хорошо либо ничего, поэтому разговор в основном крутился о бренности сущего и суете сует. Я не заметила, как оказалась возле гроба. Старуху я знала в основном по рассказам бабушки, и естественно, подходить прощаться не имело смысла, да и желания тоже. Н е то, чтобы мне было страшно, просто неприятно было смотреть в это усохшее, пергаментно желтое лицо с синюшными губами. Я уж было хотела потихоньку срулить домой, но тут покойница открыла глаза.
Я остолбенела, нет бы подорваться, да бежать гуда глаза глядят, но в момент стресса на меня всегда нападает ступор, ни говорить, ни шевелиться я не могу. А главное все стояли рядом со скорбными лицами так, как будто ничего необычного не видели. Дочь сморкалась в платок и всхлипывала, сын вообще то и дело косился в сторону дома, где бабы гремели посудой, накрывая поминальный стол, невестка утирала сухие глаза, соседи тихо разговаривали. Таиска обвела всех неожиданно ясными глазами, отмечая настроение и искренность каждого участника этой сцены, потом ее взгляд остановился на мне и мне стало действительно страшно. В них мелькнула такая дикая радость, что я наконец-то осознала всю абсурдность происходящего и стала потихоньку пятиться.
А ну стоять! рявкнула старуха и схватила меня за руку. Кто бы мог подумать, какая сила может быть в этих сухоньких ручонках умирающей бабки. Куда же ты, милая. Разве ты не хочешь со мной попрощаться, разве ты не за этим сюда пришла?
Я ошалело кивнула и попыталась вырваться. Не тут то было. Таиска держала меня мертвой хваткой.
Ну что же ты? Сказала она и еще сильнее сжала запястье. Ты же ведь Марьина внучка. Я тебя помню. Я тебя маленькую конфетами угощала, когда к твоей бабушке за молоком приходила, неужели забыла.
Ага, конфетами, это громко сказано. Один раз дала 2 барбариски, до того затисканные, будто их крысы по полу валяли и те жрать не стали. Ну и я не стала, выбросила в ближайший бурьян. Бабка же продолжала:
Ты деточка, не слушай, что про меня люди болтают, будто колдунья я и с нечистой вожусь, просто мне сила дадена, а ей выход нужен, иначе и мне плохо будет и другим непоздоровится. Я же не только там сглаз или порчу наводить могу я и лечить умею. Знанием можно во вред, а можно во благо пользоваться. А ты, деточка не хочешь мой Дар взять прищурившись спросила она.
Ты деточка, не слушай, что про меня люди болтают, будто колдунья я и с нечистой вожусь, просто мне сила дадена, а ей выход нужен, иначе и мне плохо будет и другим непоздоровится. Я же не только там сглаз или порчу наводить могу я и лечить умею. Знанием можно во вред, а можно во благо пользоваться. А ты, деточка не хочешь мой Дар взять прищурившись спросила она.
Я отчаянно замотала головой и попыталась еще раз вырваться. Наверное на моем лице отразился такой ужас, что бабка запела совсем уж елейным голоском и чуть ослабила хватку
Да ты подумай, дурочка! Ты бед не будешь знать с таким-то знанием. Любую болезнь или неприятность от себя отведешь, денег сколько хочешь заработаешь, людей лечить станешь, а они тебе подарки понесут, в ноги кланяться станут.
Только пальцами щелкнешь и самый красивый мужик у твоих ног будет. уговаривала она меня. Золото, машину тебе купит. Не разлюбит, не изменит. В глаза тебе смотреть станет, из твоей руки есть, след в след ходить. Какая баба такой любовью похвастается. А то, что ты поможешь ему немного влюбиться, так это ничего, это можно. Судьбе ведь тоже помогать надо.
Я дрогнула. С моей внешностью на большую любовь рассчитывать не приходится. Не уродина конечно, но и бегать за мной не будут, на руках там носить, слова нежные говорить и прочее. А мне хотелось, очень хотелось, чтоб как в книжках, чтоб до гроба, в горе и радости, чтоб страсти африканские, объятья ласковые, поцелуи пьянящие. Сколько раз, дочитав очередной любовный роман до конца, я плакала навзрыд, радуясь за героиню и в тоже время отчаянно ей завидуя. Боже, какая у нее любовь, какой мужчина, красивый, добрый, отважный. Ну почему в жизни все не так! Почему в жизни одни козлы и уроды, которые дразнят тебя жиртрестом и совсем совсем не замечают твою прекрасную душу.
Наверное, мои сомнения отразились на лице, потому что старуха победно улыбнулась.
Ну? Согласна?
Я кивнула. В тот же момент она спокойно, удовлетворенно вздохнула и закрыла глаза. Больше она не шевелилась. Я опрометью бросилась домой.
С того момента и почти каждую ночь мне стал сниться один и тот же сон, не то чтобы кошмар, но все равно малоприятный. Стоило мне закрыть глаза, как я видела одну и ту же картину. Небольшую поляну среди леса и башню на ней. Почему то я сразу понимала, что это тюрьма, какая, для кого, почему здесь? Вопросов была масса, вот только ответа ни одного. Башня была высокая и напоминала наши водонапорные из красного кирпича. Только камень здесь был другой, цельный, из какой-то темной породы. Деревянная крыша, несколько узких окошек, забранных решеткой. Над крышей кружилось воронье и медленно плыли сизые облака. Вход был один. Во сне я открывала дверь и смело входила. В башне было только одно помещение. Мне сразу становилось неприятно в этом месте. Грудь словно сдавливало тисками, становилось трудно дышать, словно разыгрывалась не существующая клаустрофобия. В башне не было каких-то жутких вещей, типа отчаявшихся узников или скелетов, небрежной кучей лежавших в углу, не подстерегал меня там и злой колдун, чтобы распять на алтаре и вытащить сердце. В башне было пусто, пылились на стенах ржавые кандалы, неспешно покачивалась паутина. Через высокое окошко проникал в это узилище солнечные свет и в его лучах медленно кружились пылинки, жужжала муха, попавшая в сети прожорливого паука. По отдельности ничего страшного, но все вместе производило такое гнетущее впечатление, что мне хотелось бежать, роняя тапки. Но хуже всего был запах. Запахи вообще сложно описывать, но я постараюсь. Представьте себе смесь затхлого подземелья, куда давно не попадал свежий воздух, ржавого железа от кандалов, вековой пыли в старом хранилище, тлена, как в древнем склепе, застарелого пота и еще чего-то неуловимого, которое я для себя обозвала запахом страдания. Вот такое амбре. В первое время во сне дверь оставалась открытой и я, побывав в этой башне, спокойно выходила на свежий воздух. В последние годы странный сон превратился уже в настоящий кошмар. Едва я входила в башню дверь захлопывалась и я оставалась одна, в темноте, не считать же светом тонкие лучи от маленьких окошек, которые располагались слишком высоко от уровня пола. Я кричала и плакала, мне казалось что про меня все забыли и моя участь умереть здесь от одиночества, а паче от голода и жажды. Просыпалась я в поту, нередко с замирающим криком на губах. Будила родителей. Они очень пугались, спрашивали что мне снилось, но я не хотела рассказывать. Пару раз мама предложила мне сходить к психологу, мало ли что Но я только горько усмехалась: Мама, я и сама психолог, ну не стыдно ли самой не справиться с такой ерундой. А еще каждый раз в башне меня охватывало ощущение дежавю. Словно я там была, не во сне, разумеется, но когда? В прошлой жизни?