Немцы изменили выдохнул кто-то из министров.
Ирину Ивановну толкнули, к тому же перед Ульяновым, Бронштейном и Благоевым вдруг выдвинулось кольцо людей, зорко очень зорко озиравшихся по сторонам. К тому же к ней вдруг обернулся комиссар Жадов и, ни с того, ни с сего, вдруг схватил за руку.
Сим провозглашается Российская Советская Федеративная Социалистичская Республика! Великая революция, о которой так долго говорили мы, большевики свершила! торжественно закончил Ульянов. Ура, товарищи!
И весь зал дружно грянул «ура».
Кольцо людей совершенно закрыло троицу, возглавлявшую Петросовет. К министрам подступил конвой, их повели к выходу.
Ирина Ивановна тяжело села прямо там, где стояла.
Ты что, ты что?! яростно зашипел комиссар, вдруг перейдя на «ты». Нельзя в этих кровососов стрелять! Их судить надо, «министров» этих!
Д-да с явным усилием отозвалась Ирина Ивановна. Вы правы, товарищ Михаил «временных» должен судить трудовой народ
Комиссар явно хотел сказать что-то ещё; но тут министров наконец вывели, Ульянов поднял руку.
Теперь, товарищи, перед нами встают совершенно новые задачи. Нельзя терять ни минуты, пока контрреволюция, которая, подобно гидре, непременно попытается поднять свою гнусную голову, растеряна и бездействует. Ваши командиры под руководством товарища Благоева, главы Военно-революционного подкомитета Петросовета, разъяснит вам по текущему моменту. Идёмте, Лев, надо закончить с воззванием и первыми декретами
Они повернулись, по-прежнему окружённые плотным кольцом внимательных, молчаливых, настороженных людей, не кричавших «ура» и не потрясавших оружием.
Зато товарищ Благоев остался. Спокойный, уверенный, он стоял, заложив руки за спину, обозревая толпу.
Товарищи бойцы великой нашей революции! Громкие речи станем произносить чуть позже. А сейчас нам предстоит ещё много работы. Столица жуткой империи, угнетавшей и подавлявшей простого рабочего, крестьянина, инородца, однако, накопила немалые богатства. Эти средства должны пойти на благо трудового народа. А потому начальники отрядов охраны Петросовета, ко мне! Получите боевые приказы. Остальные бойцы по отрядам разберись! Собирайтесь у отрядного авто- и гужевого транспорта. День сегодня будет долгим, Благоев вдруг улыбнулся. Но и награда величайшая. Первое в мире социалистическое государство трудящихся, рабочих и крестьян! А за нами последуют и иные страны да здравствует мировая революция, товарищи! Ура!
Ура! грянул зал.
Ирина Ивановна закричала тоже, чувствуя на себе взгляд комиссара Жадова.
Пролог
Академический поселок под Ленинградом, дача профессора Онуфриева. Май 1972 года
Прощайте, сказал профессор и перекинул массивный рубильник.
Место, где только что стояли гости, заволокло тьмой, чёрной и непроглядной.
В дверь наверху колотили так, что весь дом ходил ходуном.
Профессор хладнокровно ждал.
Тьма не рассеивалась. Так и стояла, плотная, непроглядная.
Профессор поднял одну бровь, как бы в некотором удивлении. Постоял, глядя на чёрную полусферу. Потом усмехнулся и громко крикнул:
Да иду, иду открывать! Что за шум, не дадут отдохнуть старому человеку!..
Дверь распахнулась, в лицо ему ударил свет мощных фонарей.
Гражданин Онуфриев!..
Уже семьдесят с гаком лет гражданин Онуфриев, ворчливо ответил профессор. Что вам угодно?
Комитет государственной безопасности, крупный, плечистый человек в штатском сунул профессору под нос раскрытое удостоверение. Сейчас будет произведён обыск принадлежащего вам домовладения. Предлагаю заранее сдать все предметы, относящиеся к категории запрещённых, как то: незарегистрированное холодное и огнестрельное оружие, незаконно сооружённые установки любого рода
Это самогоннный аппарат, что ли? перебил профессор. Не увлекаюсь, знаете ли.
Прекратите балаган, Онуфриев, прошипел штатский. Отойдите в сторону, гражданин. Не хотите добром, придется по-плохому!
Ищите, хладнокровно сказал Николай Михайлович. Что вы рассчитываете найти? Самиздат? Солженицына? Да, а ордер на обыск у вас имеется? Понятые? Я, как-никак, член Академии Наук.
Ввалившиеся в прихожую люди, казалось, несколько замешкались; однако человек с удостоверением нимало не смутился.
А вы на меня жалобу напишите, уважаемый профессор, он усмехался жёстко и уверенно. Прямо в ЦК и пишите. Копию в Комитет партийного контроля. И лично товарищу Юрию Владимировичу Андропову.
Ввалившиеся в прихожую люди, казалось, несколько замешкались; однако человек с удостоверением нимало не смутился.
А вы на меня жалобу напишите, уважаемый профессор, он усмехался жёстко и уверенно. Прямо в ЦК и пишите. Копию в Комитет партийного контроля. И лично товарищу Юрию Владимировичу Андропову.
Напишу, можете не сомневаться, гражданин
Полковник Петров, Иван Сергеевич, слегка поклонился человек с удостоверением.
Петров. Иван Сергеевич. Так и запишем.
Запишите, Николай Михайлович. Имя у меня простое, народное. Ну, так что, не желаете ли
Не желаю, Иван Сергеевич. Уж раз вы такой высокоуполномоченный, что аж самому Юрию Владимировичу предлагаете на вас жаловаться, то сами справляйтесь.
Сами справимся, не сомневайтесь, заверил его полковник. Молча кивнул своим людям те немедля и сноровисто разбежались по комнатам, не путаясь, не сталкиваясь, не мешая друг другу, как истинные профессионалы.
Николай Михайлович так и остался сидеть у небольшого бюро красного дерева, явно дореволюционной работы, на котором стоял старомодный чёрный телефон, с буквами на диске рядом с отвестиями.
Затопали сапоги и по ступеням подвальной лестиницы. Николай Михайлович потянулся, взял остро отточенный карандаш, на листе блокнота принялся набрасывать какие-то формулы.
Полковник Петров откровенно наблюдал за ним, совершенно не скрываясь.
Ну, так где же она? вкрадчиво осведомился он у профессора.
Где кто? Моя супруга? Мария Владимировна дома, в Лениграде.
Нет, не ваша супруга. Ваша машина.
Принадлежащая мне автомашина марки ГАЗ-21, номерной знак 14-18 лем, находится у ворот гаража.
Очень смешно, фыркнул полковник, нимало не рассердившись. Умный же вы человек, гражданин Онуфриев, а дурака валяете.
Ищите, ищите, за чем приехали то и ищите, отвернулся Николай Михайлович.
Сложный вы объект, гражданин профессор, покачал головой Иван Сергеевич.
Какой есть. Иначе б ни званий ни заработал, ни орденов, ни премий ваших.
Нас, Николай Михайлович, очень интересует высокочастотная установка дальней связи, кою вы тут собирали в кустарных условиях, опираясь якобы на некие «идеи Никола Теслы». Тесла, конечно, великий человек и много полезных открытий совершил, но «идеи»-то его всё полная ерунда!
И что же? поднял бровь профессор. Мало ли что я тут собираю! Или вы меня «несуном» выставить пытаетесь, мол, из лаборатории радиодетали таскаю?
Так вы подтверждаете? мигом выпалил полковник.
Ничего не подтверждаю, всё отрицаю, сварливо отрезал Николай Михайлович. Ну, долго вы еще будете у меня дачу вверх дном переворачивать? На чердаке смотрели? На втором этаже? В подвале? Всюду побывали?
К полковнику Петрову и в самом деле стали возвращаться его люди. Ничего не говорили, даже головами не качали, просто выстраивались у входа.
Человек с удостоверением на имя «Ивана Сергеевича Петрова» поднялся. Взгляд его оставался спокоен, но изрядно отяжелел.
Значит, будем по-плохому.
Бить будете? деловито осведомился Николай Михайлович. Валяйте. Только ничего вы из меня не выбьете. Нет тут никакой «машины». Ничего вы не нашли. Теперь меня запугать пытаетесь. Ну да, мы-то, люди старшего поколения, мы пуганные, верно. Вот был у меня гм, знакомец. Красный комиссар Михаил Жадов. Комиссарил на Южном фронте. Вот это был чекист, глыба, матерый человечище! Метод допроса у него был один рукояткой нагана да по зубам. А если и после этого человечек отмалчивался, так комиссар только плечами пожимал, да и отправлял к стенке на виду у других подозреваемых. Все тотчас признаваться начинали, целая контора только и успевала протоколы заполнять
Это есть злостная клевета на доблестные органы революционного правопорядка, ровным бесцветным голосом сказал полковник Петров. Скажите, от кого вы услышали эти лживые измышления?
От Миши Изварина, с готовностью отозвался профессор. От Изварина Михаила Константиновича.
Вот как? Что ж, спасибо. Не ожидал, что ответите Можете не сомневаться, с гражданином Извариным мы проведем профилактическую работу.
Эх, вы, Николай Михайлович глядел на полковника с непонятной горечью. Работу они проведут разве что на том свете. Миша Изварин, мой гимназический товарищ, расстрелян ЧеКа в Ростове поздней осенью тысяча девятьсот двадцатого года. Думайте ж вы головой хоть чуть-чуть! Иначе всё провалите и всё потеряете. И страну тоже.