Трое девиц пришли к Ягарье с лопатами. Они с ужасом посмотрели на мертвых немцев, особенно их ужаснул вид обуглившегося тела, от которого еще шел дымок.
Быстрее, девки, быстрее, иначе несдобровать нам, сказала им Павловна. Не ушла она, с ними осталась. Лично тела в могилу сложила, да молитву произнесла. Автоматы и ножи у немцев она забрала, да в самый дальний угол своего погреба схоронила.
Вот и в ее усадьбу война пожаловала.
Настя видела все, что произошло, видела, как Ягарья, глядя в глаза немцу, направила его же автомат на своих, видела, и как милосердно она облегчила страдания одного из них. «Великая женщина», подумала Настя.
А на следующее утро в усадьбу пожаловало еще четверо, и все новые не было их еще здесь. Приехали они на машине небольшом, намытом до блеска, грузовичке, что для Гобиков было большой редкостью.
У них автомобиль задумчиво сказала Никитична, стоявшая вместе с Ягарьей на крыльце дома.
А у нас грязь по осени и морозы лютые зимой, ответила Павловна, природа-матушка сама с техникой их разберется. А вот живую силу нам на себя взять придется.
В кузове сидели двое немцев, двое были в кабине. Один из тех, что был в кузове, сделал несколько выстрелов в воздух. Все вздрогнули. Девчата, что были на улице, испугались и побежали в свои дома, живность, что подле паслась, забеспокоилась, а немец заулыбался.
Guten Tag dir. Warum sind sie gekommen? (Доброго вам дня. Зачем пожаловали?) спросила Ягарья.
Wo hast du so gut Deutsch gelernt? (Откуда ты так хорошо знаешь немецкий язык?) спросил в ответ немец, который сидел за рулем. На Ягарью он не глядел, осматривался по сторонам.
Mein Nachname ist von Meier. Mein Vater ist aus Dresden (Моя фамилия фон Майер. Мой отец родом из Дрездена).
Warum haben Einheimische Angst, hierher zu kommen? (Почему местные боятся заходить сюда?) спросил немец, так и не взглянув на Ягарью, но подходя все ближе и ближе к ней.
Das sollte sie fragen. (Это следует спросить у них)
Sei nicht unhöflich zu mir, Frau. (Не дерзи мне, женщина)
Немец махнул рукой, и трое других пошли за ним.
Wir werden hier alles sehen (Мы осмотрим здесь все), сказал он. Ягарья и Никитична переглянулись.
Немцы пошли по территории Ведьминой усадьбы, ведьмы же, будучи, все же, женщинами, напуганные, сидели в домах.
Wir werden alle Nahrung und das Vieh mitnehmen (Мы заберем с собой всю еду и скот), сказал немец.
Попробуй, шепнула себе под нос Ягарья.
Один из солдат зашел в дом, в котором жила Ягарья, пройдя мимо нее на крыльце, так и не подняв на нее глаза. В отличии от солдат, что лежали закопанные в лесу, эти были постарше. В доме не было никого, кроме бабы Фени. Старушка лежала на своей кровати у печи, сложив на груди руки с закрытыми глазами, на голове был повязан белый платок: никак покойница. Немец подошел близко-близко к ее кровати, чтобы рассмотреть старуху. Когда он оказался совсем рядом, Фекла Филипповна резко открыла глаза, и на немца уставились два огромных черных зрачка. Он замер. Старуха, не отрывая взгляда, медленно села, затем немного придвинулась к немцу и шепнула:
Сгинь!
Потом она слегка коснулась своей ладонью его руки и снова легла в ту же позу, в какой лежала до того, как враг зашел в дом. Немец затряс головой, изобразил на лице недоумение и, постояв одно мгновение, вышел во двор.
Hier ist nichts! (Здесь ничего нет!) крикнул он и побрел к машине, то и дело почесывая свою ладонь.
Ягарья и Никитична спустились с крыльца и пошли в сторону огорода, за которым на привязи паслись коровы и козы.
Немец, тот, что стрелял в воздух, зашел в дом, служивший в усадьбе как кладовой и кухней, так и залом общих собраний, где женщины могли вместе отобедать и обсудить свои дела.
Переступив порог, он ничего и никого не увидел, на первый взгляд это была обычная русская хата: печь, большой стол, застланный белой скатертью, белые лавки и начищенные кастрюли да горшки. На столе у окна стояло несколько стопок с белоснежной, чистой посудой: тарелки, плошки, миски и кружки. Чистота была идеальная. Но еды не было. Задев сапогом плетенный коврик, немец заметил, что под его ногами расположен вход в погреб. Откинув крышку, он увидел около десяти, а может и больше, женщин и детей, но прямо перед собой он увидел стоящую на ступеньках девушку. Черная толстая коса лежала на груди, очень часто вздымаясь и опускаясь, а глаза Словно черные угли, они на расстоянии впились в голубые глаза фрица.
Мамаша с сыном, что пришла из Гобиков, прижимая к себе свое чадо и сиротку Вовку, тихо всхлипывала. Маруся толкнула ее в бок и строго посмотрела, говоря, мол, прекрати ныть. А Настя, глаз с немца не спуская, стала медленно по ступеням подниматься к нему. У самой лодыжки дрожали, а взгляд был таким страшным, что, даже папенька родненький, завидев его, испугался бы. Настасья сама бы испугалась, покажи ей в тот момент зеркало. Но страх весь и ужас были обращены на непрошеного гостя. Казалось, что даже вокруг глаз потемнела у нее кожа. Немец стал пятится назад, пока не выпал за порог дома, упав за задницу. Сведя брови, он, кажется, задумался, что же с ним только что произошло, а потом он заметил мокрое пятно на его серых штанах. Подскочив на месте, пряча руками штаны, он спустился с крыльца и доложил своему командиру:
Мамаша с сыном, что пришла из Гобиков, прижимая к себе свое чадо и сиротку Вовку, тихо всхлипывала. Маруся толкнула ее в бок и строго посмотрела, говоря, мол, прекрати ныть. А Настя, глаз с немца не спуская, стала медленно по ступеням подниматься к нему. У самой лодыжки дрожали, а взгляд был таким страшным, что, даже папенька родненький, завидев его, испугался бы. Настасья сама бы испугалась, покажи ей в тот момент зеркало. Но страх весь и ужас были обращены на непрошеного гостя. Казалось, что даже вокруг глаз потемнела у нее кожа. Немец стал пятится назад, пока не выпал за порог дома, упав за задницу. Сведя брови, он, кажется, задумался, что же с ним только что произошло, а потом он заметил мокрое пятно на его серых штанах. Подскочив на месте, пряча руками штаны, он спустился с крыльца и доложил своему командиру:
Hier ist nichts.
Стараясь идти так, чтобы не быть кем-либо замеченным, солдат быстро пробежал к машине и запрыгнул в кузов.
Офицер с четвертым солдатом, сидевшим с ним в кабине, вплотную подошел к огороду. Ягарья шла следом.
Gibt es hier Männer? (Здесь есть мужчины?) спросил он, обернувшись к Ягарье и Никитичне. Павловна широко и довольно улыбнулась. Ну наконец!
Es gibt keine Männer, keine Frauen, keine Kühe, kein anderes Vieh. Es gibt nur leere Häuser und ein verlassenes Feld (Здесь нет ни мужчин, ни женщин, ни коров, ни другого домашнего скота. Здесь только пустые дома да заброшенное поле), продолжая улыбаться, сказала Ягарья фрицу, глядя прямо в его зеленые глаза.
Nehmen wir eine Kuh? (Мы забираем корову?) спросил солдат командира.
Was für eine Kuh? Es gibt keine Kühe hier (Какую корову? Здесь нет коров), ответил офицер. Ich sehe nur das alte unpassende Feld. Wir gehen von hier aus, hier ist nichts. Я вижу только старое негодное поле. Едем отсюда, здесь ничего нет).
Aber (Но) возразил немец, а потом он взглянул на Ягарью. Ja, hier ist wirklich nichts (Да, здесь действительно ничего нет), сказал он и направился вместе со своим командиром к машине, где уже сидело двое солдат вермахта.
Не обмолвившись даже словом, немцы уехали обратно в Гобики, а тот, которого коснулась баба Феня, немного постанывал, держась за свою уже чернеющую руку.
Пройдись по домам, сказала Ягарья Никитичне, поглаживая по шее буренку, скажи всем, пускай возвращаются к работе. Скоро придут холода. Надо заполнять погреба.
Хорошо, Павловна, хорошо, ответила Вера Никитична. Лихо мы их, да?
Четверо на нашем счету уж, ответила Ягарья. Поди больше, чем на жителях деревни.
Четверо? Мы же троих похоронили?
А ты разве не заметила, как тот, что первый в грузовик вернулся, руку свою чесал? Никак Филипповна приложилась. Не дожить погани до утра, ей-богу говорю, не дожить. Это ж только для нас баба Феня старушка, божий одуванчик. А коли на фронт ее отправить Эх, ей бы руку той гадюке пожать, что в Берлине сидит
Они ушли? раздался голос Насти.
Ох, девка, а ты как тут? спросила Никитична и пошла звать остальных.
Справилась? спросила ее Ягарья.
Справилась, ответила Анастасия. Никогда так тяжко мне не было, словно силы покинули меня на какое-то время.
А ты думаешь, чего мы так долго Таньку-то выхаживали после целительства? спросила Павловна. Я вот за бабу Феню переживаю. Как бы она день этот пережила. Уж не те силы, чтобы такую порчу насылать.
Порчу? удивилась Настя.
А ты иди к ней, справься о здоровье ее да разузнай, коли интересно. Хворь на фрица она наложила. Ибо незачем к бедным женщинам с оружием приходить да коровок у них отбирать, правда, Буреночка?
А баба Феня и вправду ослабла. Только помирать пока не надумала. Сказала, мало она врагов положила. Вот как земле родной поможет, отблагодарит ее за все, так и к Богу на покой, а пока, сказала, не последние гости это были.
Сказать надо, что на какое-то время гостей все же было не видать. То ли и впрямь они поверили, что нет на месте усадьбы никого и ничего, то ли побоялись, а может и дела им не было до Ягарьи. А тех солдат, что на Шурку позариться решили, не искал в Ведьминой усадьбе никто. Может, к дезертирам приписали, а может на счет партизан списали. Только вот партизан в лесах вокруг Гобиков пока не было слишком силен был враг, выдавливал русских солдат, не давал им дома свои отстоять.
На следующее утро после посещения Ведьминой усадьбы почерневшее тело фрица вынесли из дома, чтобы похоронить. Местные жители, кому приходилось жить под гнетом недругов, увидев мертвое тело немца, стали перешептываться. Остались-то в селе только старики да женщины с детьми, вот и решили они, что это работа ведьм.