Заправка гончей.
Гарпунов, спортивный по природе, худой, высокий и ширококостный, привык считать, что его организму вполне достаточно кофе с булкой или жареного сыра вместо полноценного обеда.
«Вот, решил он, устраиваясь за столиком, в чем можно позавидовать всякому, вне зависимости от его богатства, красоты и здоровья. Ты хочешь горячий кофе и булку с корицей и получаешь это».
Кофе со сливками? С сахаром? спросила его барменша из-за близкой барной стойки.
Хотелось многого и сразу, всю жизнь. Казалось, смысл в этом. Потом разом расхотелось. Казалось, смысл в том, чтобы хотеть. Теперь вот так.
В детстве хотелось побед в поединках, признания, узнавания на улице, восхищения девчонок, особенно одной, одноклассницы Ритки, которая не замечала и т.д. Он следил за тем, когда и кого из парней она одаряла своим вниманием, поджидал после школы, нещадно бил. Умел бить кулаком в лицо с очень раннего возраста, когда остальные мальчишки дракой называли толкание и тычки в клинче. Ему казалось: если разбить нос или губу соперник теряет привлекательность. Секрет успеха соперника, полагал Игорь, в его смазливости. Так возле Ритки скоро не оказывалось ни одного ухажера.
В девятом классе появился Михаил Пиднель, Роб Рой, как его прозвали по строке в отрывке из Вальтера Скотта, который они читали на уроке английского. Миша знал отрывок наизусть. Вдобавок к тошнотным манерам отличника Роб был балетный танцовщик, бадминтонист и еще много чего «ист», и однажды прошел на спор по перилам между вторым и третьим этажом с закрытыми глазами.
Отбить у Ритки возможность восхищаться Робом не очень получалось то он в балетной студии, то его на соревнования вызвали. От школы его увозили на большом иностранном автомобиле. Не подойдешь, не то что сцепиться.
В перемену как-то Игорь прижал его на лестнице, шепнул:
Стой, хорек.
Роб широко улыбнулся и вдруг нырнул под Игореву руку, больно прижав кисть к запястью. Игорь присел от боли.
Прозвище у тебя красивое! Так тебя и буду звать Хорек. Хорек-Игорек! сказал Роб весело и, напоследок усилив нажим на запястье, отпустил руку.
А уже через урок Роб собрал вокруг себя и фотографировал девчонок, которым тут же выдавал цветные фотографии, выползающие из аппарата белыми квадратиками и на глазах проявлявшие изображение, да еще цветное! Ритка тоже смотрела на маленькие квадратики, смеялась. Смотрела на Роба восхищенно. Все девчонки смотрели на него. Ясно, что сама фотокамера невелико диво.
У Игоря было ощущение полного поражения. Он решил готовиться. Он считал искренне, что первая неудача в личном поединке от его недостаточной физической силы. Еще задолго до знакомства с банальностью американских экшн-фильмов, где в интеллектуальный или моральный бой можно кидаться только после месяца упражнений в «качалке», Игорь начал заниматься с тяжелоатлетами, а потом и в полуподпольной школе каратэ. Называлась она для прикрытия секцией восточной гимнастики и акробатики, ходили туда люди от младших школьников до седовласых дядек, причем с предварительным конкурсным отбором и личными рекомендациями. Причины такой конспирации состояли не только в притеснениях «брюсолимании», но и в том, что за занятия «сэнсэй», то бишь тренер Андрей Ким, брал плату 10 рублей в месяц. Все это, конечно, только добавляло невероятной популярности, даже славы, этой замечательной борьбе. А также, конечно, и то, что сэнсэй ездил на иностранной машине марки «талбот», носил фантастически красивые спортивные костюмы и мягкие кожаные кеды непременно белого цвета. Игорь, да и все остальные считали, что название такой обуви «красовки» происходило от слов «краса», «красота».
Местные корейцы, одним из которых был их сэнсэй, еще и до моды на каратэ считались в их городе гордыми и отважными, и хотя не задирались сами, держались обособленно. В случае, если обижали кого-то из них, отвечали быстро и дружно, обязательно находя обидчика и наказывая именно его. Притягательность такой сплоченности заставила Игоря следовать всем указаниям Кима с двойным усердием, и через полгода занятий, приправленных чтением жизнеописаний и наставлений шаолиньских монахов, Игорь стал лучшим бойцом школы. Андрей Ким свозил его в начале летних каникул в Узбекистан. Там Игорь побился с несколькими ребятами из опекаемых тамошними Кимами и Ханами школ каратэ, живших гораздо более открыто и сумевших провести нечто вроде открытого чемпионата республики.
И хотя в последней из четырех схваток соперник рассек ему бровь, отшиб ребра, он ощущал в себе растущую уверенность в своих силах. Уверенность в том, что он сможет наказать своего соперника. Неважно, что Пиднель не делал каких-то явных шагов к дружбе-любви с Ритой, важно было, как она смотрела на Пиднеля, Игорь видел. А его не замечала, будто и не существовало таких серьезных изменений в Игоре, которые замечали, например, все пацаны.
В десятом классе восьмого марта всех девочек класса пригласил в детскую школу искусств самый яркий человек класса, да что там класса школы Михаил Пиднель, он же Роб Рой. Туда, где он балерунствовал.
Приглашения были оформлены коряво каждый представлял из себя рисунок, причем ни один не был похож на другой, да еще и краска от них, как заметил Игорь, осталась на пальцах у Ритки. Но девчонки заорали, Ритка даже подпрыгнула.
Будет отличная музыка, рок-группа, будет балет, будет брейк, а потом потанцуем сами, великодушно и небрежно объяснял Михаил, кстати, каждый билет на двоих, парней можно тоже пригласить.
Поскольку Игорь стоял рядом, ничего другого Рите не оставалось, как, встретившись с ним взглядом, спросить:
Пойдешь?
Конечно, пошел. Надел новую неудобную рубашку, тесную, жесткую, но другие были или неглажеными, или нестираными отец сдавал белье в прачечную раз в месяц. Игорь с пятого класса жил с отцом, мама его умерла от скоротечного рака желудка в возрасте чуть старше 30 лет.
Зал школы искусств, куда они с Ритой пришли, держась слегка на расстоянии, «на расстоянии разговора», как она говорила, был полон народу. Причем в основном это были школьники, старшеклассники, что, конечно, выдавало мощную, но явно не взрослую организаторскую руку.
И концерт, начавшись без вступления, сразу с затемненной сцены, где заметались, заломались фигуры в светящихся развевающихся платьях, отзывался в зале искренним восхищением подростков и таким же негодованием взрослых, усевшихся в самых первых рядах.
А где торжественное слово?
Что это за грохот, я не согласовывала!
И многое подобное то и дело звучало с академического ряда. Но все уже закрутилось неостановимо: за брейкерами выбежали еще более шумные гитаристы и ударник со всеми любимой тогда песней «Нирваны» «Дух подростков».
Зал встал. Какая-то преподавательница с красивыми волосами и красивой фигурой, облаченной в черную юбку и белую блузку, поднялась со своего места, обернулась лицом к залу, взмахнула рукой, а потом прижала палец к губам. Какое там! За ее спиной на край сцены выскочил Михаил Пиднель и задирижировал совсем по-другому, словно подбрасывая ладонями невидимый шар вверх.
Балдеж! закричала Ритка Игорю прямо в ухо.
Были там и смешные пародии на президента Горбачева, импровизации на рояле, скрипке, даже виолончели, выступление волосатого поэта с собственными стихами, из которых он запомнил фразу: «Любить вам рано, нам сказали, тогда скажите, жить пора?». Потом снова рокеры, еще танцы наподобие синхронного плавания, только без воды короче, все, что не имело никакой связи с жизнью Игоря, с жизнью их улицы, города. Какой блеск длинноногих девочек, какие страсти, какая надрывная школьная любовь? Он знал о таком, но всегда знал, что эта яркая жизнь не для него. Для него продуктовые талоны, «заказы», как их называли, отключения электричества, переполненные утренние автобусы и трамваи по дороге в школу, постоянное ощущение, что зима не кончится никогда.
И чем больше он злился на радостных и красивых артистов, тем больше радовалась Ритка, а уж когда на сцене появилась совершенно ослепительная хрупкая девочка, длинноволосая, смуглая, с баяном в руках, и заиграла «ламбаду», вселенскую песню номер один того года, все вокруг, и Ритка тоже, захлопали в такт в ладоши.
Несколько преподавательниц, по преимуществу в возрасте, закрыв уши руками, поднялись и вышли из зала. Это еще больше разозлило Игоря: получалось, он заодно с этими противозными училками.
А девочка на сцене, не делая перерыва, перекинулась на какую-то другую мелодию, куда более грустную, но тоже ритмичную, и вдруг из кулисы выпрыгнул их Пиднель босиком, в черных свободных брюках, с голым торсом и накрашенным чем-то белым лицом. Он завертелся на одной ноге, привставая и дотягиваясь рукой до чего-то невидимого. И как будто неожиданно для девчонки с баяном, а уж точно для всех них, его одноклассников, он взлетал и падал, разбегался, крутился и парил, отвечая своими движениями на каждый поворот мелодии баяна. Он закончил свое выступление сначала упав перед музыкантшей на колено, потом, когда она оторвала руки от клавиш, поднялся и приблизил свое лицо к ее лицу, опустив глаза. А она смотрела на него.