Форст несомненно опытный палач, но никудышный генерал. Он растерял свою дивизию и удрал с такой поспешностью, что бросил штабные документы и даже личный дневник». (т. 6, с. 63)
«78 февраля Сижу на губе Лях носит мне кушать украдкой чтобы никто не узнал и написал рапорт об отправке побыстрее меня с этого пересылочного пунта в часть Мою просьбу удовлетворили и направляют в 1-ю танковую армию».
С этого времени и до последнего дня на фронте я служил командиром отделения разведки полка 120-миллиметровых миномётов 8-го механизированного корпуса 1-й танковой армии М. Е. Катукова. В моём отделении было десять разведчиков и два радиста.
«9 февраля Получаем обмундирование и выходим в 10 часов с Жытомыра на Корсунь Шевченко Ну Досвидания Жытомыр! идем ночю темно ничего не видно склизько и сильно устали в 5 ч. утра нас завели в одну деревушку отдохнуть на 6 ч. Мы зашли к одному старыку где и упали сразу спать Через 3 ч. нас розбудил старик завтракать Пол литры на столе и мы прысосались. Выпили он ещо дал и насосались до чертиков и ушли дальше сами без строя
10 февраля Мы дошли до с. Котельная где нашли баб Словом целый шалман До утра пянствовали и бабы с нами Противные ихние рожи которые и сейчас во сну бредятся Словом я делаю вывод что женщины за войну стали слабые на передок ведь шуточка сказать что она же мне мать Было 46 лет. Я ей сказал но она мне сказала чтото прыбауткой которой я сейчас не помню».
О бабах, которые «стали слабые на передок», один дед в селе так сказал: под немцами валялись, а теперь хотят перед нашими солдатами выслужиться
Был такой случай. Товарищу моему Роговскому написали его родственники из Донбасса, что жена его, мол, с немцами путается. Роговский рассказал об этом нам, а потом объявил: «Я решил свою жену расстрелять». Повесил её карточку на сосну, и все мы из своих автоматов расстреливали её. Роговский после войны домой не вернулся, а женился на другой. Новая жена вскорости заболела и умерла. После этого его нашла прежняя жена, которую мы «расстреляли». Оказалось, её оклеветали. Так он с ней и дожил до самой своей смерти.
«11 февраля розехались мы с другом Дорогой он где то в цепился на машыну а я не успел и он уехал. А я на одной подводе доехал до села и пошол искать квартиру Все квартиры заняты и я остался на одной квартире где два было уже Я сними сейчас же познакомился. Один фамилия Шакалов а другой грузин которого я просто назвал Солнечная Грузия розговорились оказалось что мы в одну часть идем. Нашли самогону подвыпили и улеглись спать
12 февраля Прошли 7 кл. и остались ночевать где нашли хорошых баб и отпуза водкы. Провели вечер хорошо что уснули кто где Я очутился пососедству с этой квартирной хозяйкой а друзя мои не знаю где были
13 февраля Позавтракали и двинулись дальше в село Харлиевку которая отсюда 5 кл. и здесь заночевали но уже на сухую все наши попытки найти самогону ни увенчались успехом
14 февраля утром пошли на пересыльный пунт где нам дали взебку за то что мы отстали от своей команды. Нам выдали продукты дали маршрут и мы пошли догонять свою команду Прошли 16 кл. и остановились ночевать в одной вдовушкы где она как раз гнала самогон Я ей предложыл чтобы она дала нам в счет обороны хотя 1 литр Просба последовала хорошым результатом и мы уснули хорошо выпившы».
Из оперативной сводки Совинформбюро за 12 февраля 1944 года:
«В боях за город Шепетовка войска 1-го Украинского фронта разгромили крупные силы противника. Только на улицах города подсчитано 3.200 вражеских трупов, 47 сгоревших танков и 12 самоходных орудий. Наши войска захватили у немцев 67 орудий, 83 миномёта, 140 пулемётов, крупные склады с военным имуществом и другие трофеи». (т. 6, с. 72)
На пересыльный пункт приходили все отставшие от своих частей, вновь назначенные, мобилизованные, выписавшиеся из госпиталей и другие. Здесь была и пехота, и артиллерия, и кавалерия. Поэтому из фронтовых частей на эти пункты приезжали «покупатели» и подбирали себе людей. А продпункты это как бы продуктовые магазины, в которых по продаттестату можно было получить сухой паёк.
За отлучку из расположения своей части наказывали очень строго. Особенно в начале войны. Случилось это осенью 41-го. Помню, уже хлеба были скошены. Построили нас в поле без оружия. Смотрим, четверо вооружённых винтовками солдат ведут тоже четверых солдат без ремней. Значит, арестованных. Арестованных поставили перед строем, а напротив них, т.е. спиной к нам, конвоиров.
На пересыльный пункт приходили все отставшие от своих частей, вновь назначенные, мобилизованные, выписавшиеся из госпиталей и другие. Здесь была и пехота, и артиллерия, и кавалерия. Поэтому из фронтовых частей на эти пункты приезжали «покупатели» и подбирали себе людей. А продпункты это как бы продуктовые магазины, в которых по продаттестату можно было получить сухой паёк.
За отлучку из расположения своей части наказывали очень строго. Особенно в начале войны. Случилось это осенью 41-го. Помню, уже хлеба были скошены. Построили нас в поле без оружия. Смотрим, четверо вооружённых винтовками солдат ведут тоже четверых солдат без ремней. Значит, арестованных. Арестованных поставили перед строем, а напротив них, т.е. спиной к нам, конвоиров.
Политрук Воробьёв начинает говорить о том, что мы уже много раз слышали: «Озверелый фашизм рвётся к сердцу нашей Родины Мы должны не щадя своей крови и жизни». Все уже привыкли к этим словам и стоим спокойно, не зная однако, что будет дальше. И вдруг, один из командиров рот командует: «Приготовиться. По изменникам Родины огонь!». Конвоиры вскинули винтовки и стали беспорядочно стрелять в тех четверых солдат, что без ремней.
Было это под Сумами, у хутора Братского. Один из четверых упал навзничь, другой на колени, а двое стоят. Опять начали стрелять. А между арестованными и конвоирами всего-то метров пять. Наверное, конвоиры намеренно стреляли мимо.
Среди тех арестованных был один парень из Красноярска, здоровый сибиряк. Я его знал. Весь в крови, он дольше всех стоял на коленях. Наконец, повалили всех. Потом командир роты, который командовал: «Огонь!», вытащил пистолет и стал достреливать в головы. Мы поняли, что для нас это наглядное пособие. Всех построили без оружия специально, чтобы мы не могли вмешаться в эту ситуацию. Если бы у нас было оружие, конечно, не допустили бы этого
Когда добили всех, Воробьев начал читать приговор: за что расстреляны солдаты. Оказывается, за самовольную отлучку из расположения части.
Кормили нас тогда подло. Эти ребята решили сходить в соседнее село, чтобы разжиться какими-нибудь харчами. И отсутствовали они часов пять. Когда вернулись и Воробьев с командиром роты налетели на них с матюками, этот красноярский парень сказал тогда политруку: что ты, мол, хорохоришься, немцы наступают нам на пятки, и с тобой всякое может случиться. Вот тогда Воробьёв с командиром роты решили показать всем, что они могут, чтобы другим, значит, неповадно было. Тут же, рядом, выкопали яму, стащили туда ребят, как собак, даже не заворачивая в плащ-палатки, быстро загребли землёй, сверху навалили оставшуюся на жнивье солому и подожгли её чтобы место могилы осталось неприметным.
Хотя дезертиров в то время у нас было немало. Особенно под Сталинградом. Во время каждого ночного марша, когда мы отступали, из батальона человек десять-пятнадцать отставали, чтобы сдаться в плен. Один мой кореш, Сергей из Станички, что под Новороссийском, как-то говорит мне: «Гриша, сколько можно отступать, сколько можно голодовать и постоянно дрожать в страхе? А за Волгой для нас земли нет. Все погибнем. Давай и мы останемся?». Я ему: «Сергей, сдаётся мне, за Волгой мы не будем. Не пустим немца за Волгу».
Обычно тех, кто хотел ночью отстать, было видно сразу. Они сильно нервничали. Сергей вёл себя спокойно, поэтому я даже не предполагал, что он может уйти. Вначале командиры сообщали, сколько людей за ночь отстало. Называли их предателями, трусами, а Воробьёв «заячьими душонками». Потом почему-то перестали информировать об отставших. В это время неожиданно для меня не стало и Сергея. Только после войны я узнал о его судьбе. Оказывается, он не остался сдаваться немцам, а пошёл на свою родину. Кубань уже тогда была оккупирована, до Новороссийска он добраться не мог и решил зайти ко мне домой, в Гривенскую. Поскольку мы были земляки, я ему всё рассказал о своей семье, о том, где живу. Постучался он к моей матери в хату, говорит, мы с Григорием вместе воевали Мать ему сразу не поверила, вынесла групповую школьную фотографию и попросила показать на ней меня. Сергей быстро нашёл меня. Только после этого мать впустила его в хату. Трое суток он у нас пожил, немного подкормился, а на четвёртые утром пошёл в сторону Новороссийска. С тех пор его никто больше не видел. Уходя, он сказал: «Я думал, что Гришка не прав, когда отказывался от моего предложения, а теперь получается, что я ошибся»