Почему «как хомяки»?
Мы, разведчики, всегда располагались поблизости от штаба полка, а точнее от дома или блиндажа, в котором находился командир полка. В своём расположении мы являлись как бы личной охраной комполка. Он нам очень доверял и следил за тем, чтобы разведчики были всегда рядом. Поэтому мы жили, как правило, в лучших условиях, чем миномётчики в дивизионах, которым часто приходилось ночевать в землянках или даже просто в траншеях.
Из оперативной сводки Совинформбюро за 3 ноября 1944 года:
«Пленный ефрейтор 390-го немецкого полка Алоиз Штольц рассказал: «21 октября подполковник Хармс зачитал нам перед строем приказ по полку: каждый командир отделения обязан расстреливать на месте солдат, оставляющих свои позиции. Если командир отделения нарушит этот приказ, то он должен быть расстрелян командиром роты. Командирам батальонов предоставляется право расстреливать командиров рот, которые попустительствуют солдатам. Солдаты, задержанные за пределами своего подразделения, будут немедленно доставляться в штаб полка. Там каждый пятый будет расстрелян. После этого Хармс огласил фамилии первой группы расстрелянных солдат в количестве двадцати человек». (т. 7, с. 238)
«4 ноября Сегодня услыхал плохое сообщение а вечером ходил в лес смотрел картину «Борьба за Россию».
Если я не записал, какое именно сообщение, значит, скорее всего, оно связано с тем, что кто-то угодил в лапы особиста. Чаще всего это заканчивалось штрафной ротой. А в штрафных воевали до первой крови пока ранят или убьют. Из госпиталя после ранения штрафники направлялись уже в обычные подразделения.
Вообще, НКВД мы ненавидели. Энкавэдэшники всегда рыскали по тылам и как кого поймают без соответственно оформленных документов, сразу «записывают» в предатели. Потом поди, отмойся. Да ещё если за тебя некому из командиров похлопотать
Бывалые солдаты загадывали молодым такую загадку: «Что за род войск: фуражка зелёная, а морда красная-красная?..». Это потому, что кормили их хорошо пайки у них особые были. Тех из наших, кто побывал в немецком плену не по своей, конечно, воле, мы считали лучшими, самыми надёжными солдатами. Но эти подлюги им жизни не давали цеплялись за каждую мелочь, выдумывали всякую чушь. Из-за них ребята ходили словно клеймённые пленом им это вспоминалось на каждом шагу. И никакой кровью, как, скажем, штрафники, они уже не могли смыть своё клеймо.
В некоторых случаях энкавэдэшники действовали просто иезуитски. Помню, было это в районе Вешенской, когда мы отступали за Дон. Послали группу разведчиков найти проходы из окружения. Они из какой-то хаты выбили итальянцев и взяли там итальянские консервы. Мы тогда постоянно голодали и сразу набросились на эту еду. Но тут же появились особисты: если, мол, разведчики пришли с итальянскими консервами, значит, итальянцы за что-то дали им эти консервы
Все понимали, что это просто дикий абсурд, но никто ничего поделать не мог. Над разведчиками нависло тяжёлое подозрение. А после разбирательства, которое-таки состоялось, в разведку уже некому было идти. Да и незачем. Немцы так жиманули нас, что мы бросились через Дон вплавь. И живыми остались только те, кто умел хорошо плавать.
Видя и зная всё это, некоторые окруженцы, конечно, задумывались над тем, стоит ли пробиваться к своим, чтобы тебя без суда и следствия вывели на «последний парад»?.. Или лучше остаться где-нибудь в «приймаках» И многие оставались у одиноких женщин. В зависимости от возраста потом выдавали себя или за мужа этой женщины или за сына. Правда, немцы быстро выявляли таких и никого из них в живых не оставляли.
«5 ноября Сегодня воскресения, и день такой скучный которого я как бутто некогда не помню Целый день слонялся с угла в угол играл в карты и кое чего прыготовил к празнику а именно 2 литра водкы
6 ноября Напряженно готовлюсь к празнику Горилкы ещо достал со склада все получил и снес до цыгана повара Там у нас будет банкет».
Из оперативной сводки Совинформбюро за 6 ноября 1944 года:
«Нашими войсками захвачен приказ немецкого генерал-фельдмаршала Кейтеля под названием «Мародёрство солдат на германской территории». В приказе говорится: «По полученным сообщениям, в эвакуированных районах Германии, относящихся к зоне боевых действий, солдаты повинны в тягчайших преступлениях по отношению к немецким согражданам. Они набрасывались на имущество и запасы эвакуированных и грабили покинутые жителями квартиры. Начальники не только не вмешивались, но даже частично сами принимали участие в этих постыдных действиях».
За последнее время гитлеровцы чуть ли не ежедневно фабрикуют фальшивки о зверствах советских войск в Восточной Пруссии Из приведённого выше немецкого приказа видно, кто на самом деле занимается грабежом и разбоем в Восточной Пруссии». (т. 7, с. 241)
«7 ноября Мы начали празновать 27-ю годовщыну октября а закончили кто чем Я именно похоронами своих лутших друзей которые погибли в зависленском плацдарме Кто не сочувствовал мне этим дал поголове и ушол на свою квартиру позно На квартире меня дожыдала погоревшая суседка Я ей и занялся до утра Чтобы патрули не тронули она осталась здесь ночевать».
На Сандомирском плацдарме, когда немецкие танки пропахали наш второй дивизион, некоторые оставшиеся в живых миномётчики оказались в расположении 1-го Белорусского фронта, которым тогда командовал Рокоссовский. Рокоссовцы включили их в состав своих подразделений, а нам ничего об этом не сообщили. Но когда наши миномётчики погибали, их трупы рокоссовцы передавали нам, и наш штаб оформлял документы на погибших.
Во втором дивизионе воевал мой самый близкий друг Лях. Среди погибавших у Рокоссовского было много моих хороших товарищей из второго дивизиона. Погибших мы всегда стремились хоронить сами. Штатная похоронная команда действовала просто варварски. Снимали с убитых капсулы, чтобы потом передать в штаб, а трупы обычно сваливали в одну яму и закапывали без всяких надгробий, как закапывают сдохших собак. Если убитых было много, мы тоже рыли братскую могилу, но каждого заворачивали в плащ-палатку или в шинель, над могилой всегда ставили традиционную деревянную пирамидку со звёздочкой и на пирамидке прикрепляли дощечку с именами захороненных.
Конечно, за всю войну пришлось похоронить очень много наших солдат. И всё-таки некоторые из них, даже мало мне знакомые, запомнились на всю жизнь. И сейчас перед глазами стоит лицо одного молодого парня. Пришёл он в наш полк с очередным пополнением, я его и видел-то всего несколько раз. А однажды в лесу я показывал телефонисту куда тянуть связь к штабу полка. И вдруг, вижу, лежит этот парень на боку. На голове каска. Рядом винтовка. Думал, спит. Наклонился к нему, а он мёртвый. Нигде нет ни кровинки. Только над левой бровью маленькая треугольная дырочка. Причём, дырочка под каской. Присмотрелся внимательнее: на ребре каски вмятина. Значит, осколок ударил снизу в ребро каски, срикошетил и в лоб
Не хотелось верить, что он мёртвый. Обычно, у мёртвых чернеет под глазами, а у этого парня чистое лицо. Подошёл телефонист с катушкой и тоже не верит, что парень мёртвый. Наклонился, стал слушать сердце, потом пощупал пульс и говорит: «Надо же, я думал, устал солдат и спит. Даже руки под голову положил, чтобы удобнее было». Через этот лес наши миномётчики ходили в контратаку. Наверное, никто и не заметил, как свалило парня.
Из оперативной сводки Совинформбюро за 7 ноября 1944 года:
«В течение 7 ноября на фронте существенных изменений не произошло.
Трудящиеся Советского Союза с величайшим вниманием слушали передававшийся по радио доклад Председателя Государственного Комитета Обороны товарища Сталина на торжественном заседании Московского Совета депутатов трудящихся с партийными и общественными организациями города Москвы 6 ноября 1944 года.
На митинге коллектива шахты 28 (Ворошиловградская область) выступил знатный горняк Донбасса Лука Голоколосов, выполнивший к 27-й годовщине Великой Октябрьской Социалистической революции семь годовых норм. Он заявил: «Доклад товарища Сталина воодушевил нас на новые трудовые подвиги. Чтобы помочь Красной Армии завершить разгром фашистской Германии, я обязуюсь до конца года выполнить ещё три годовые нормы». (т. 7, с. 241-242)
«8 ноября Сегодня продолжаем начатое газуем и очищаем головы после вчерашнего встретили по всем солдатским правилам».
Многие офицеры не чурались солдат, часто праздники встречали вместе с нами. И пили по-солдатски много, и закусывали тем же самым свой офицерский паёк выкладывали на общий стол. У нас строевые командиры держались к солдатам ближе, чем политработники. К примеру, заместитель командира по строевой части майор Чернуха почти всё время находился вместе с нами. Если отлучался куда-то из расположения штаба, всегда брал с собой кого-нибудь из разведчиков. Я с ним провёл много времени вместе и никогда не слышал от него окрика или грубого слова в адрес солдата. За такое же доброе отношение к нам мы уважали и майора Королёва. Этим офицерам не надо было добиваться чего-то от солдат криком или угрозами, потому что каждое их слово для нас было законом.