Евгений Кузнецов
По поручению редакции
Глава 1
Меня зовут Семён Киппен, но мама зовет меня Сёма. Почему-то мама относится ко мне как к ребенку, и поэтому старается как можно лучше пристроить в этом диком-диком мире. Так, благодаря ее обширным знакомствам, в прошлую пятницу я оформился на работу в редакцию местной газеты «Горноморсквуд». Поговаривали, что ее владельцем был тот самый таинственный миллионер Абрам Саркисович Русинов, скупивший чуть ли не полгорода. Однако никто достоверно о нем ничего не знал и утверждать не брался, да и вообще, существовал ли он на самом деле большая загадка.
В любом случае для нас с мамой это было большим событием, приносящим ей душевную радость и спокойствие, поскольку моя предыдущая карьера в рекламном агентстве как-то не задалась, а мама очень расстраивается из-за моих профессиональных неудач. Но теперь-то она, наверняка, будет гордиться своим непутевым сынулей:
«Как, вы еще не слышали? Мой Сёмочка работает в "Горноморсквуде"», сегодня же сообщит по телефону моя маман своей заклятой подруге Гольдерманше, дочку которой Сарочку как раз накануне с треском выгнали с работы из МФЦ, если уже не сделала этого сразу, как только я ушел на свой первый рабочий день.
Всю дорогу я был сам не свой утром мама сказала, что видела сон. Подробностей я не знал, так как убежал из дома даже не позавтракав. Просто после бурных выходных на даче, проведенных в компании с пивом и отварными креветками, я проспал и опаздывал уже почти на целый час. В трамвае, мучимый похмельем и тягостными мыслями о наступивших переменах в моей беззаботно-безработной жизни, я дремал, приклеившись щекой к стеклу для дополнительной опоры от тряски.
Проехав-таки нужную остановку, я решил срезать угол через Пушкинский сквер, и эта маленькая неприятность неожиданно обернулась большой удачей на пути было детское кафе-мороженое с вывеской:
«БУРАТИНО».
Чтобы хоть немного поддержать истощенный пивом организм, я решил купить щербет, и с этой целью зашел в кафе, не подозревая, что «большая удача» обернется еще большей неприятностью
Над застекленным охлаждаемым прилавком с развесным пломбиром нависала мороженщица. Это была совсем еще не старая, но уже какая-то обрюзгшая и крайне неряшливая тетка. Ее массивное туловище туго облегал когда-то белый халат. В прорехах между пуговицами виднелся кружевной бежевый бюстгальтер, выпирали ромбики розой кожи, ниже зиял пупок, а где-то глубоко в складке под обвисшим животом был зажеван розовый фартучек.
Дайте мне, пожалуйста, щербет, вежливо обратился я к мороженщице и положил на тарелочку три пятачка.
Она молча сгребла монеты и поставила передо мной бумажный стаканчик щербета. Я не стал его брать. Вместо этого я вопросительно посмотрел на продавщицу. Та поправила съехавшую набок кружевную наколку на спутанных блондинистых волосах и по-хамски рявкнула:
Дальше!
Подумав, что так лаконично она требует от меня объяснений, я сказал по-прежнему вежливо:
Вы забыли дать сдачу.
Неприязненно скривив толстые губы, мороженщица бросила на тарелочку пятидесятикопеечную монетку, после чего рявкнула еще громче:
Дальше!
Но вы не дали мне палочку упорствовал я, не нарушая, однако, приличий.
Тогда она выудила откуда-то из-под прилавка плоскую деревянную палочку и полностью, до самого конца, всадила ее в мое мороженое, после чего заревела мне прямо в лицо:
Даль-ше!!!
Что дальше?! возмутился я, в один миг забыв о вежливости.
Дальше проходите, на выход, очередь задерживаете, тем же тоном пояснила она и махнула рукой перед моим носом, указывая на дверь.
Еще целую вечность так мне тогда показалось мороженщица свирепо смотрела мне прямо в глаза, а потом резко отвернулась в сторону, демонстрируя, что разговор закончен, и, дружелюбно улыбаясь, ласковым голосом спросила у огненно-рыжей малявки:
Что ты хотела, солнышко?
Я критически посмотрел на «солнышко». Возможно ли такое чудо, что через несколько лет этот гадкий утенок снимет с зубов металлические скобы, сведет с лица рыжие веснушки, заменит очки с резинкой вокруг головы на контактные линзы, расплетет косички и превратится в соблазнительную красавицу с чарующим голосом? Может быть, благодаря обретенной красоте она даже сделает головокружительную карьеру станет личным секретарем какого-нибудь влиятельного бизнесмена Все может быть в нашем чудно́м мире. Но сейчас своей неказистостью рыжая девочка вызывала у меня лишь сочувствие.
Огорченный и опозоренный, я все же покинул очередь. Настроение было преужаснейшее. Во всей ясности ко мне пришло осознание, что путь в кафешку с самым дешевым в городе щербетом отныне закрыт навсегда ну или до увольнения злобной продавщицы, на что рассчитывать, похоже, было глупо: она пришла в «Буратино» сразу после окончания школы и, видимо, собралась проработать там до самой пенсии. И все-таки я черкнул пару строк в книге жалоб и предложений так, на всякий случай.
«Не дай бог встретится с этой мегерой еще когда-нибудь, подумалось мне, когда я выходил из кафе, провожаемый свирепым взглядом мороженщицы. Такая и вцепиться может».
Щурясь на солнышке и попивая из стаканчика полностью растаявшее мороженое, я добрался-таки до нужного места.
«Только бы не это опять» мелькнуло предчувствие, когда я открывал массивную деревянную дверь старинного здания гостиницы «Континенталь», где на третьем этаже располагалась редакция «Горноморсквуда».
На лестнице я уже явственно почувствовал что-то весьма тревожное, но мужественно не позволил волнению овладеть мной и увести в пивную. Конечно, такой интуицией, как у моей мамы похвастаться я не мог. Да что там говорить, ей бы позавидовал даже сам Нострадамус, но звон бокалов и дружное раскатистое «Ура-а-а!» в понедельник утром насторожили бы любого «дальновидца». Вот и я сразу же заподозрил самое худшее. Так оно, кстати, потом и оказалось и не в последнюю очередь по моей собственной вине.
Не успел я переступить порог, как раздался характерный громкий хлопок, над головой просвистела пробка шампанского, ударилась о стену позади и, конечно же, срикошетила мне по кумполу. Я остолбенел вся редакция, что называется, гуляла.
«Вот что значит независимая журналистика!» с восторгом подумал я.
Шатающиеся фигуры, курсируя между столами, кое-где проглядывающими из-под бутылок со спиртным и всевозможным закусоном, и распахнутым окном, используемым в качестве пепельницы, своей манерой передвижения вызывали у меня приступы морской болезни. Среди всех остальных особенно выделялся нагловатый тип, выстреливший в меня шампанским. Он был высокого роста, не ниже моего, худощавый и одет с иголочки: на черных брюках, как режущие кромки обоюдоострых клинков, выделялись отутюженные стрелки, зауженная темно-вишневая рубашка с каким-то восточным орнаментом подчеркивала ширину плеч, а серая кепка была лихо сдвинута почти на самый затылок его шикарная одежда ни в какое сравнение не шла с моими жалкими обносками, хотя чем-то и напоминала по стилю.
Пока я вертел головой по сторонам, разглядывая редакционный народ, ко мне «подплыла» глазастенькая девчушка, окутанная клубами табачного дыма. Ее голова обрамлялась завитушками каштанового цвета, а одежду представлял розовый ансамбль, состоящий из двух тряпочек топика и юбчонки. Пристально разглядывая мой скромный прикид, она глубоко затянулась сигаретой, выдохнула клуб дыма и, икнув, прокартавила капризным голосом:
Что ты мне пгинёс в подагок?
В ответ я лишь смущенно улыбнулся и пожал плечами. Она напоследок оценивающе окинула меня взглядом с ног до головы, еще раз пыхнула сигареткой и растворилась среди людей, оставив после себя дымовую завесу. Как позже выяснилось, свой двадцать третий день рождения пышно праздновала не менее пышная Эллочка секретарша и по совместительству племянница главного редактора газеты Владимира Аркадьевича Южного, которого все по-свойски звали Шефом.
Владимир Аркадьевич, то есть Шеф выглядел респектабельно и дирижабельно: он был одет в просторную рубашку темно-синего цвета в белый горошек, широченные черные классические брюки и черные остроносые туфли. Это был бритый наголо, огромный и очень добродушный человек лет пятидесяти с небольшим.
Шеф играючи задавал жизненный пульс коллективу и единолично направлял информационный поток туда, куда ему, Шефу, было надо:
Эдичка, ты там давай пей виски а не лакай его Машунь, ну как ты не понимаешь, читателям нужны разоблачения, а не развлечения вот как на «Сухогрузе».
После этой непринужденной корректировки Шеф наконец-таки обратил внимание и на своего нового работника, то есть на меня. Судя по блестящим, налившимся красной краской глазам Владимира Аркадьевича, сегодняшний редакционный фуршет был для него продолжением чего-то более грандиозного и затяжного.
С трудом ворочая набрякшим от многодневной пьянки языком и пыхая мне в лицо парами какого-то элитного напитка вроде виски, Шеф в третий раз за предшествующее двухминутное знакомство поинтересовался: