В 19-ом году Лабунский много слышал о Манштейне. В войсках его прозвали «истребителем комиссаров». Большевиков он ненавидел и никакой жалости к пленным не проявлял.
Когда Штерн представил ему поручика, Манштейн с неудовольствием посмотрел на хорошую форму адъютанта полковника Кальве.
Вы штабной? спросил он.
Служил при штабе полковника Кальве в Воронеже. Затем совсем недолго при штабе тыла Добровольческой армии.
Признаюсь, не люблю штабных. Я лично постоянно на передовой. Здесь место русского офицера. А полковника Кальве я видел. Передовую он обходит стороной.
Я искренне уважаю Густава Карловича, господин полковник.
Тогда тем более не могу вас понять, поручик. Оставались бы с Кальве. Или проснулось желание воевать?
Я уже достаточно воевал, господин полковник! строго ответил Лабунский. С 1914 года на фронте.
Господин полковник! вмешался Штерн. Поручик Лабунский служил в моем батальоне в Самурском пехотном полку. Проявил себя как храбрый офицер. В Дроздовской дивизии он с весны 18-го года.
Да вы не обижайтесь, поручик, примирительным тоном сказал Манштейн. Служите, коли вам охота быть на передовой. Я нуждаюсь в опытных офицерах. Наши потери сами видите какие.
Я возьму его к себе, господин полковник. В пулеметную команду.
Хорошо, капитан. Простите, если обидел вас, поручик.
Полковник приложил руку к козырьку фуражки и ушел.
Так Пётр Лабунский стал офицером третьего Дроздовского пехотного полка
***
Но полковник Манштейн ошибся по поводу скорого наступления красных. После боя под Алексеево-Леоново кавалерия красных понесла большие потери, а белые смогли стабилизировать фронт. Командарм Будённый решил подтянуть пехотные части и прекратил яростные атаки.
Вскоре капитан Штерн вернулся из штаба и сказал, что добровольцы сами без боя оставили Царицын.
И нам поступил приказ.
Отступаем? спросил прапорщик Слуцкий.
Так точно, господа. Отступаем. Но разве это так плохо? Я не горел желанием умереть на этой станции.
И Ростов сдаем, сказал Лабунский. Хотя мы этого ждали.
Говорил я тебе, Пётр, что стоило тебе ехать в поезде генерала Деева. Твой полковник Кальве совсем не дурак. Но ты ведь остался не из-за нас с прапорщиком? усмехнулся капитан. Баронесса фон Виллов занимает твои мысли.
Лабунский ответил:
Я совсем не жалею, что не уехал вместе с Кальве.
Отступаем на Крым? спросил Слуцкий.
Там можно закрепиться, господа. Крым наш последний оплот. А ты, Пётр, помнится мне, в 18-ом году хотел попасть в Крым?
Да. Была мысль сбежать из России.
Скоро все это станет реальностью, поручик. Всем нам придется бежать из России.
А куда бежать, господа? спросил Слуцкий. Где нас ждут?
Морем в Турцию. А затем можно во Францию, сказал Штерн. Хотя если спросить кому мы там нужны? Наверное, никому.
И что нам делать во Франции, капитан? спросил прапорщик.
Их разговор был прерван приходом подполковника Гиацинтова, который командовал артдивизионом.
У вас здесь тепло, господа. Я жутко замерз.
Грейтесь, подполковник.
Штерн уступил ему свое место у огня. Гиацинтов протянул свои ноги к печурке. Его рваные сапоги были насквозь промокшие.
Неужели им не во что вас переобуть, подполковник? спросил Лабунский.
Тот посмотрел на нового офицера.
Я вас где-то видел, поручик.
Два дня назад мы с вами виделись в последний раз, напомнил Лабунский.
Точно! Штабной салон вагон Деева! Точно! Как вы здесь в нашем аду?
Прикомандирован к пулеметной команде третьего Дроздовского пехотного полка.
Эка вас занесло из штаба.
Поручик сам просил о переводе, сказал прапорщик Слуцкий. А сапоги вам, подполковник, они могли бы и найти. Не дело ходить в таких.
Все нет времени, господа.
Дак здесь на станции такие склады. Все равно всё пропадет, коли нам отступать.
Вы не видели в чем ходят мои артиллеристы. Пришел приказ оставить станцию. Наши готовятся взрывать наши бронеавтомобили и вагоны с боеприпасами.
Взрывать? спросил Штерн.
А что с ними делать, господа? Я и пушки свои взорву. Забрать их нет никакой возможности. Нельзя чтобы все красным досталось. Слыхали, господа, что к нам прорвались пленные.
Пленные?
Марковцы, которых захватили красные. Два офицера и медсестра.
Пленные?
Марковцы, которых захватили красные. Два офицера и медсестра.
Лабунский сразу подумал, что они могут что-то знать о судьбе баронессы фон Виллов.
А где они сейчас? спросил он.
Кто? поднял голову Гиацинтов.
Наши пленные, которые возвратились.
Ах, вот вы о ком. В доме начальника станции. Настрадались в пути. Пусть отогреются. Да и полковнику Манштейну нужно доложить. Вы не мешайте им пока, поручик. Ныне им не до вас с вашими вопросами. Столько людей хотят узнать о судьбе сдавшихся в плен. Но ничего хорошего они все равно не узнают.
Марковцы слишком хорошо сражались с большевиками, чтобы рассчитывать на снисхождение, сказал Штерн.
Да кому нужно их снисхождение? строго спросил Гиацинтов.
Тем, кто ныне у них в плену, ответил Лабунский.
Не нужно попадать в плен, господа. Это война на взаимное истребление. Или мы их, или они нас. Третьего не дано.
Вы слишком категоричны, подполковник, ответил Лабунский. И там и там русские.
Большевики, поручик, еще категоричнее чем я. Они уничтожают Россию. Ту Россию, которую мы знали, и которую мы любим. Они строят новый мир без бога. А значит, их мир не будет иметь русской души, Ибо душа нашего народа это православная вера. Наши предки сохранили её в тяжелейших обстоятельствах. Они выстояли благодаря этой вере. А что будет Россия без веры и без бога? Вы думали над этим, поручик?
Много думал, сказал Лабунский. Но думать одно, а видеть иное. А то, что я видел на фронте, совсем не согласуется с вашими словами, подполковник. Вы видели сколько мужиков, ревнителей того самого православия, про которое вы мне говорите, поднимают оружие против нас? А мы идем восстанавливать храмы и веру, идем против большевиков, которые эту веру разрушают.
Что вы хотите сказать?
Только то, что хватит произносить громкие слова, подполковник. Православие, бог, душа. Да плевать мужику на душу русского народа! Мужик хочет землю, пару лошадей, корову, десяток овец. А мы забираем у мужика то, что ему действительно дорого. Забрали зерно, забрали овец и кур. А что оставили? Слова о возрождении веры?
Гиацинтову не понравились слова поручика.
Если вы так мыслите, то отчего сражаетесь на нашей стороне? Шли бы к большевикам.
Я не большевик, подполковник. Но они побеждают. Вы не видите?
Капитан Штерн, стоявший у окна, заметил бронеавтомобиль, который остановился у главного здания.
Кого это принесло в наши палестины? спросил он, прерывая спор, поручика и подполковника, который ему не нравился. Штерн боялся, что Лабунский снова наговорит лишнего.
Гиацинтов подошел к окну.
Из автомобиля вышел офицер в шинели. Штерн сразу узнал его. Это был капитан Дмитрий Васильев из контрразведки Добровольческого корпуса.
А контрразведка здесь откуда?
Контрразведка? удивился Гиацинтов.
Это наш с поручиком старый приятель по Ростову. Служит в контрразведке Добровольческой армии
***
Капитан Васильев прибыл на станцию без особого желания. Но у него был приказ от начальника контрразведки. Полковник Вольский приказал позаботиться о том, чтобы все имущество, которое вывезти не было возможности, было уничтожено.
У нас есть сведения, что агенты красных хотят оставить его для армии Будённого.
Насколько я знаю, крупные склады у нас есть в Ростове и Новочеркасске. И вывезти оттуда нам практически ничего не удастся.
Я не о тех складах говорю, капитан. Меня интересуют запасы патронов и снарядов на станции Чалтырь. Это будет настоящий подарок для войск Будённого.
Значит
Проследите, чтобы все было взорвано, капитан!
Но успею ли я, господин полковник? Пока я доберусь до станции Чалтырь, там уже возможно будут красные.
Нет. Они остановили наступление на этом участке.
А что говорят об армии?
Добровольческая армия будет скоро расформирована, капитан.
Значит, мы отступаем в Крым?
Да. Все нынешние отступающие части будут переформированы. Значит, вы через час выезжаете в расположение полка Манштейна к станции Чалтырь.
Как прикажете, господин полковник.
И еще одно, капитан.
Что такое, господин полковник? Васильев знал, что сейчас Вольский расскажет ему то, ради чего он на самом деле отправляется в пасть чёрта.
Нам нужен расторопный офицер для выполнения небольшого, но весьма важного задания.