Несовершеннолетний, вышку не дадут. Десятка край.
Быстро так все в голове сложилось. Сейчас, думаю, я ему наручники расстегну, что б он протокол подписал. А как он руки протянет, выстрелю ему в лоб. Потом напишу рапорт, что он на меня напал. Кто с этой мразотой разбираться будет! Только перекрестятся все.
Сижу, кобуру потихоньку расстегиваю, взвожу курок. Патрон-то у меня всегда был дослан. Реально, никаких сомнений тогда не было. Только встал зачем-то, по кабинету пройтись. Как раз, прикидывал, в какую сторону его мозги разлетятся.
У меня в кабинете, на двери, висело зеркало. Прямо в рост. Так я и посмотрелся в него. Стою, волосы взъерошены, под глазами черные круги: сутки не спал. А в руке пистолет на взводе. Прямо, ангел мщения. Потом как-то повернулся, а отражение в зеркале осталось прямо стоять. Ясное дело, почудилось. Еще подвигался: нет, все верно отражает, не тормозит.
Обошел я парня еще раз, посмотрел и не стал брать грех на душу: Пускай бог наказывает мерзавца. А я бумаги дописал и домой, с суток отсыпаться.
А кто маньяком-то был? Тот парень?
Да ты не понял, что ли? Я им был. Я сам. Через три дня выяснилось, что парень не виноват. Знакомый их порешил из-за какой-то ерунды.
Начал я вспоминать наши «железные» доказательства, а там все белыми нитками шито. Отпечатки его в доме. Да, как им не быть, он ведь жил там! Показания соседей про мужчину в фуфайке Да, была у пацана фуфайка, как у всех остальных на районе. С чего же взяли, что это он? Его признания, явка с повинной? Мне ли не знать, как их добывают! Как пелена с глаз упала. А главное, ведь я б его пристрелил!
Антон слушал, затаив дыхание. Ничего не произнес, но в глазах читалось ясно: Что ж тебя остановило?
Дед-покойник уберег. Серафим Евграфыч, мой дед, по матери. Я его никогда не видел, только на фотографии. Одна единственная от него осталась. Стоит, в косоворотке и черном пиджаке. Красивый был мужик, чернявый, с закрученными усами. А спереди, слева, среди черной шевелюры белый клок. Седина или просто белые.
Его, в тридцатые, обвинили во вредительстве. Дело в три дня закончили и в расход. Родню заставили от него отречься. Бабка девичью фамилию вернула. А через год выяснилось не при делах он был.
Сосед чего-то мутил, а когда почуял, что могут заподозрить, написал донос на деда. От себя подозрения отвел.
А я, когда парня кругом обходил, смотрю: у него такой же клок на голове. Стрижка короткая, сразу не заметил. А теперь вижу такое же пятно на том же месте. Молодой, а уже с сединой.
И тогда уж дед встал перед глазами. Не в зеркале, а так. Смотрит со своей желтой фотографии: Что, внучёк, и ты пальнешь? Давай, солдатик, нам не привыкать.
Вот, тогда и передумал. Да, получается, не сам, покойник маньяка одолел. А сам бы я с ним не справился.
Теперь Антон подумал, что, может, и не зря здесь оказался. Возможно, даже выгоду получится извлечь. Мистику и маньяка он пропустил мимо ушей. А, вот дед, которого расстреляли в тридцатые Самое оно!
В универе, на факультативе по истории, задали написать реферат. Про репрессии в тридцатые годы. И, желательно, что-нибудь биографичное, из семейной хроники. А у него в семейной хронике ничего!
Бабушка до смерти Сталина боготворила. Говорила: никогда так хорошо не жили, как до войны. Прадед всю Отечественную прошел. Вроде и не хвалил те времена, но станет выпивать, первый тост за Генералиссимуса. По любому поводу, хоть день рождения чей.
Сначала за своего усатого кумира, а уж потом за именинника и всех остальных. Вот и пиши, что хочешь!
Что? Обошла беда стороной. И так бывает. А тут такая история: тридцатые, вредительство, донос
Эх, Антоша! Молодо-зелено. Не про тридцатые его рассказ и не о сталинских репрессиях. Да, что с тебя, студента, взять
И как же вы дальше?
Уволился к чертям. Маньяка я тогда победил, но он никуда не делся. Он и сейчас здесь, я его спиной чую. Злится, ждет реванша и дождется. Обязательно дождется. Но, только, теперь уж без меня.
А как звали парня? спросил Антон, чтобы только не заканчивать разговор.
Как звали? Ни в чем не повинный человек его звали. У этого парня много имен. Тогда, вроде, Антоном был, как ты. Когда-то, вон, Серафимом звался. Кем он только не был, да суть всегда одна.
Как же спастись от маньяка?
Никак. Чудом. Жертва не может спастись сама, только через своего мучителя, того, в кого маньяк вселился. Я же, вон, спасся. И парень, через меня, остался в живых. Может, и у других получится.
Как же спастись от маньяка?
Никак. Чудом. Жертва не может спастись сама, только через своего мучителя, того, в кого маньяк вселился. Я же, вон, спасся. И парень, через меня, остался в живых. Может, и у других получится.
А с дедом вашим что? попытался вернуться к нужной теме Антон: Его реабилитировали, извинились?
Василий Иванович с интересом посмотрел на молодого:
Студент, очнись! Ты в какой стране живешь? Извинились с ног сбились, пока бежали с извиненьями.
Бабка всю жизнь запросы писала, что б хоть могилку его найти. А в ответ одни отписки: не проходит, не числится, не значится.
Деревенская была, наивная. Кто ж ему отдельную могилу выроет! Свалили в общую кучу, да заровняли. Или сожгли в противочумном институте. Пепел с навозом перекопали и на удобрения. Вот, такая реабилитация с ним вышла. Можно сказать, рекультивация. Хе-хе.
У нас реабилитируют одним макаром: признали невиновным, вот и радуйся, если жив остался. Здесь и награда тебе, и извинения, и компенсации.
«А на большее ты не рассчитывай» пропел Василий Иванович.
Теперь уже Антон посмотрел на него с интересом. С остальными тут все было ясно. Люди на своем месте. А этот что здесь делает? Да, выглядит убого, несет пургу, но все равно очевидно: птица не из этой клетки.
Жутко неудобно было спросить, но, подобрав слова помягче, он решился:
Скажите, почему вы так опустились? Ведь вы образованный человек. Что случилось с вами?
Василий Иванович молчал. Антон почувствовал, что уши у него горят: Не надо было спрашивать о таком. А теперь, хоть в землю провались! Всей камере было стыдно за него. Наступила неловкая пауза.
Когда маньяк уходит, он что-то забирает с собой. Не знаю, как тебе объяснить. Наверное, интерес к собственной жизни. Все становится неважным и приходит покой. Как будто ты совершил свой подвиг, исполнил предназначение. А что дальше до фонаря.
А что-то оставляет? Маньяк?
Василий Иванович хитро прищурился:
Оставляет. Вас, вон, с открытыми ртами! Хе-хе.
Хорош подвиг, кого-то не пристрелить! влез в диалог Копытин.
А что, по-твоему, не потянет? У парня все сложилось. Женился, троих детей народил. Наверное, в память о тех, убитых. И назвал их почти так же.
Там три девчонки было: Вера, Надя и Люба. А у него две дочки, Надя с Любой. А третий сын, Василий. Не знаю, может, в честь меня назвал? Хе-хе.
Взрослые уже давно, у самих семьи. Когда их вижу, все думаю: а ведь я мог их всех, тогда, из табельного-то пистолета
Получается, надежда с любовью возродились, а вера так и умерла? Ты теперь вместо нее? неожиданно философски заметил Смыслоедов, который ни до, ни после в разговор не влезал.
Не знаю. задумчиво произнес ненормальный рассказчик: Интересная мысль. С этой стороны я не рассматривал. Я-то, точно не гожусь, но вера вера да, умерла тогда окончательно.
Но, это же не повод теперь начал Антон.
Повод! перебил его Василий Иванович: И повод, и причина, и следствие. Там галочку поставили, а большего мне не надо.
Я не опустился. Я поднялся. Когда дойдет, что действительно важно, поднимаешься над неважным и пустым. Правда, со стороны это не всегда красиво выглядит. Так что ж? Знаешь, в чем апостолы ходили? В рванине. И были счастливы!
Хо-хо! Апостолы. Они в пустыне бога узрели! Сравнил воскликнул Копытин.
И я узрел. Когда его первую, Наденьку, в коляске увидел, тогда узрел. Того же самого, что и они, в пустыне.
И вы счастливы? спросил Антон.
Я обрел покой. И да, я счастлив.
Ну-ну, покой ты обрел. Все кляузы пишешь, на полицию наговариваешь! опять вставил Копытин.
Не то. От моих кляуз никто не пострадал. К хорошему человеку грязь не пристанет. А негодяям наука! Я им иммунитет прививаю. Что б они боялись до того, как встретятся с Ним. Чтобы были начеку.
Правдивым ли был его рассказ, поручиться не могу. У шизофреников бывают ремиссии, и они становятся нормальными людьми, с ясным умом и осознанной речью.
А бывают обострения, но сочиняют они, при этом, не менее убедительно.
В какой фазе Василий Иванович находился сейчас бог его знает.
Из сказанного Антон постарался запомнить про деда, Серафима Евграфыча. Конец только, не очень: перекопали пепел с навозом. Такого в реферате не напишешь. Но, хоть какая-то тема теперь есть.
Еще его удивило, что под сутяжничество, оказывается, можно подвести целую доктрину. Да так, что не придерешься!