Чтобы мы пугали ваших клиентов за их же деньги? спросила Августина; мне показалось, укоризненно, но она добавила: Ну, как минимум, это смешно.
Да почему же сразу «пугали»? Например, давали подсказки, или наоборот, сбивали с толку своими историями. Аврора сможет читать им свои стихи хоть со смыслом, хоть просто для создания атмосферы. Короче, потом придумаем. Но можете быть уверены, я вам не дам скучать!
В голове у меня уже крутились целых четыре обновлённых сценария с участием призраков. И ясно, что это только начало. Ух, я теперь развернусь!
* * *Их вайс нихт вас золь эс бедойтен![9] гаркнул кто-то прямо мне в ухо. И добавил с невыразимым отчаянием двоечника, проваливающего уже не первый экзамен: Нихера не ферштее! Нихт!
Я с трудом опознал немецкий. Хотя говорил он с таким акцентом, что казалось, просто выкрикивает несуществующие, наспех выдуманные слова.
К чести моей, я не упал с табурета. Даже не вскрикнул. Только кофе чуть-чуть расплескал.
Передо мной стоял высокий, очень тощий мужчина; скорее даже, мальчишка, больше двадцати я бы ему не дал. Коротко стриженный, руки и шея в татуировках, брови в серьгах, и совершенно детские огромные, очень светлые ореховые глаза. С виду человек человеком я имею в виду, в отличие от своих компаньонок, он казался почти стабильным, не тёк, как густая вода. Если бы я не знал о существовании третьего призрака, решил бы, что в кофейню с улицы вошёл посторонний, и теперь мне придётся его выгонять.
То есть я всё равно так подумал, даже успел обругать себя, что не запер дверь изнутри, но почувствовав что-то вроде дуновения холодного ветра, как при знакомстве с Августиной, сообразил, что это явился подарок фирмы. В смысле, нагрузка. Рок-музыкант Антон.
Он хороший, поспешно сказала мне Августина, явно опасавшаяся, что я теперь передумаю звать их в игру. Добрый, сердечный. Я уверена, он целыми днями гуляет, чтобы нам не мешать.
Вер бист ду айгентлих?[10] спросил меня призрак рок-музыканта.
Чувак, я вообще не знаю немецкого, признался я. Максимум хэнде хох.
Да он тоже почти не знает, улыбнулась старуха. Но всё время пытается говорить по-немецки. Просто мальчик умер в Берлине. Приехал туда на концерт. По дороге вызубрил, сколько смог, чтобы общаться с местными, и так хорошо у него получилось, что его пригласили на вечеринку. Там какой-то дряни и перебрал.
Ничего не дряни! возмутился Антон, наконец-то по-русски. Отличный был кокс. Просто сердце слабое оказалось. Кто же знал. Вэр вайс дас шон.
Хорошая была вечеринка? спросил я.
Ди бесте! Лучшая майнес лебенс! горячо подтвердил тот.
И ты поэтому говоришь по-немецки? Чтобы праздник не кончился? Он словно бы продолжается, пока ты по-немецки, как тогда, говоришь?
Мужик, ты всё понимаешь! потрясённо выдохнул призрак. Ду аллес ферштист!
Он правда нас понимает, сказала ему Августина. Как мало кто в мире. А может, вообще как никто.
Будет тебе вечеринка, пообещал я. И не одна. Много отличных, разных. Специально для тебя какую-нибудь игру придумаю. Уже примерно представляю, какой там будет сюжет.
Кофе успел остыть. Нет ничего гаже чуть тёплого кофе, зато холодный, со льдом вполне ничего. Я достал из морозильника лёд, кинул в чашку несколько кубиков, и поднял её, как бокал.
Ваше здоровье. Извините, что снова пью кофе, а не шампанское с сушками. И не какой-нибудь шнапс с вискарём. В этом смысле я невыгодное знакомство. Не факт, что когда-нибудь развяжу.
Ничего, утешила меня Августина. У всех свои недостатки. Ваше пристрастие к кофе мы как-нибудь переживём.
А мне вообще похрен, сказал музыкант Антон. Своей дури хватает. Круто быть призраком! Как будто я флигенпильцен гегессен. Типа сожрал мухомор.
Пришёл прекрасный, и больше никто не несчастный! воскликнула Аврора.
Спасибо, поблагодарил я. До сих пор мне никогда не посвящали стихи.
Однажды я напишу большую поэму, решила призрачная поэтесса. Аван-гардную! И всю целиком вам её посвящу.
Все эти годы гадал, смогу ли однажды снова с кем-нибудь подружиться, сказал я Августине. Но, конечно, не мог представить, какой интересный будет ответ.
Сложный
Трудный, непростой, тяжёлый, нелёгкий это называется так? А, сложный. Это называется «сложный». Я «сложный»? Нет, скорее, мне сложно. Чем кем? я об этом думаю, хотел бы я знать. Или хотела бы. Мне сложно. Я не знаю, кто я сейчас. Но знаю, что я это я; ладно, для начала вполне достаточно. Мне сложно, сложно не кому-то, а именно мне, значит, я существую. Что и требовалось доказать.
«Что и требовалось доказать», думает совсем по другому поводу он? она? Я не знаю, я в этом не разбираюсь, а если и разбираюсь, то не прямо сейчас.
Он, она идёт далеко от земли, чуть-чуть ближе к небу, чем остальная земля, это называется «высоко». Идёт высоко по такой ненадёжной и шаткой штуке, по которой трудно, непросто, тяжело, в общем, сложно ходить. Штука называется «настил», я откуда-то знаю, что она именно так называется, хотя название вряд ли чем-то поможет, мне сейчас надо не называть правильным именем ненадёжную штуку, а этого, эту, живое неосторожное существо аккуратно отсюда убрать, увести в безопасное место, потому что штука как её там? да, «настил» пришла в негодность. Негодность в тех местах, где она из металла, называется «ржавчина», а в тех, где из дерева, «гниль»; всё вместе, в сумме называется «дыры», «прорехи», «шатается», «осыпается» и, возможно, даже «вот-вот обрушится, не выдержав тяжести существа, которое идёт по настилу». А если он, она упадёт, с большой вероятностью разобьётся. До земли по меркам существа далеко, такое «далеко» называется «высоко» и подходит только крылатым птицам, а это существо называется «человек», оно не умеет летать.
«Разобьётся» это то, чего существу точно делать не надо. «Разобьётся» это больно, людям и от меньших поломок бывает больно, им больно почти вообще от всего, а «разобьётся» это сильная, невыносимая боль, может быть даже окончательное разрушение, смерть, причём не хорошая, не для радости, не такая, когда человек согласен и знает, что делать, а такая, когда не согласен, не готов, не хотел, не умеет, но вопреки всякой логике и здравому смыслу, всё равно умирает. Умирает, и всё. Таких ненужных, неумелых, нелепых смертей здесь и так слишком много, хватит, больше не надо, нам столько нельзя, думаю я. Или нет? Кто-то думает. Но точно не существо-человек. Значит, всё-таки я.
И тут ко мне наконец возвращается ясность вся сразу, но не абстрактная ясность-вообще, а персонально моя. И как всегда первым делом я вспоминаю, что это нормально и ясность, и что она исчезает от встряски в момент объединения с другим, во всём отличным от меня существом, и тогда очень долго, не меньше секунды, а если повезёт, то и больше совершенно по-настоящему ничего не понимаешь, не помнишь, действуешь вслепую, практически наугад, но обычно не ошибаешься, потому что опыт есть опыт, и удачу тоже никто не отменял. А потом внезапно возвращается ясность, и это каждый раз как впервые, больше, чем просто счастье ясно знать весь мир и себя. Возвращение ясности после её утраты не цель, а просто дополнительное удовольствие, но именно из-за него мне так сильно, больше всех остальных развлечений нравится эта игра.
Теперь, когда я понимаю, что надо делать, всё становится просто. Мне просто. А существу, которое идёт по прохудившемуся настилу интересно, как её, его вообще сюда занесло? так вот, существу по-прежнему сложно, но уже по-другому, по-хорошему сложно, не так, как было бы без меня. Он, она не знает, что я ей, ему помогаю, но, безусловно, чувствует. С чувствительностью у этого существа даже по моим меркам вполне ничего. Значит, спасать её, его будет не сложно, а легко и приятно. Мне повезло.
Я наполняю его, её своим вдохом, от моего дыхания человеческие существа, даже те, кто вообще ничего не чувствует, становятся легче, спокойнее и храбрей. И практически силой, потому что существо почему-то выбираться отсюда не хочет, ставлю его, её ногу на безопасное место. Я вижу своими глазами сквозь её, его человеческие, что сюда ставить ногу определённо можно, а скажем, чуть правее лучше бы нет.
* * *Переключаю внимание на другую ногу, чтобы её переставить, я уже отчётливо вижу, куда, и вдруг понимаю так же ясно, как сейчас понимаю всё остальное, что он, она сопротивляется моей воле, отличая её от своей. Но не потому, что меня боится. И не потому, что не доверяет. Совсем не боится. И доверяет больше, чем люди обычно доверяют самим себе. Но всё равно сопротивляется. Стоит на месте, как вкопанный, вкопанная, никуда не идёт.
Ты кто? спрашивает он, она; на самом деле неважно. Важно, что спрашивает не кого-нибудь, а меня. Вслух, как люди обычно разговаривают друг с другом. Существо-человек со мной разговаривает. До сих пор ничего подобного не случалось. Ну и дела.
Ты кто? настойчиво повторяет он, она. Ты же мне не мерещишься? Ты явно что-то отдельное от меня! Я тебя уже несколько раз встречала в такие моменты. Как бы опасные; на самом деле не очень-то. Хотя навернуться отсюда, конечно, запросто можно, что да, то да.