Что значит закончим? Я даже поежилась от тревожного предвкушения. Чародейка же, разомлевшая от «голубушки», наконец посмотрела на меня с интересом.
Евангелина Романовна, ворковал Волков, валеночек ваш мы сейчас снимем да посмотрим с драгоценной нашей помощницей, чем вам ножку покалечило, моей палицей или остаточным фоном поганой навской волшбы.
Тут в кабинет явился регистратор Давилов с подносом, и, пока он расставлял на столе стаканы в канительных подстаканниках, начальник его достал откуда-то нож и пошел на меня. Я взвизгнула и вжалась в диван, Давилов дрогнул, стаканы звякнули. Фараония басовито расхохоталась:
Не бойся, рыжая, если ногу отнимать придется, я тебя в сон колдану, чтоб не мучилась. Кличут-то тебя как, Евангелина? Евой? Нет, погоди, сейчас.
Гелей, глумился вооруженный мизогин. Молодец, говорят, Гелюшка, что спокойно осмотреть себя позволяешь.
От частичного цитирования моих ночных бредней бросило в жар. Волчара ты позорный, Григорий Ильич. Как можно?
Запах по помещению разносился престранный, будто жженым сахаром потянуло. Я заметила, как паучьими лапками шевелятся длинные пальцы Фараонии, чардейка плела арканы.
Осади, вдруг прикрикнула она, как тебя, Грегор? Не трожь! Ты, жирный Евсей да, ты! вон ступай, у порога сторожи, чтоб не мешали. Да к чарке от сегодняшнего дня прикладываться не смей, печенка у тебя скоро наружу полезет, не бросишь пить, до травеня не доживешь, сиротами Пашку, Машку, Глашку и Наташку оставишь. Наташка, к слову, не от тебя.
Давилов хлопнул дверью и, судя по звуку снаружи, в аффекте к ней привалился. Волков стоял надо мною, послушно замерев.
Грегор? Не берендиец он, что ли?
Чародейка поднялась, оставив на стуле соболью шубу, шагнула к столу и не торопясь, один за другим выпила три стакана чайного кипятка.
Такое дело, проговорила задумчиво, выпуская из ушей струйки белого пара, навья волшба с чардейством может такие брожульки устроить, что никому мало не покажется. Поэтому действовать будем осторожно. Геля, снять валенок можешь?
Подергав и так и эдак, я со вздохом ответила:
Никак не получается. Только я ведь там все осмотрела перед ночевкой и наутро, до того как валенки натянуть, ушиб был изрядный, синяк.
Кровь?
Не было крови.
Или ты не заметила, и царапинки малой довольно. Бери-ка у нашего стража порядка нож да сама режь.
Ногу?
Голенище.
А почему этого не могу сделать я? вклинился Волков.
По кочану! Руки лишними стали?
И мне мои не лишние, напомнила я, отобрав все-таки нож.
Никому не лишние, кивнула чародейка, только нога тоже твоя, поэтому именно твой главный интерес.
Лезвие легко рассекло войлок, голень поперла из разреза, как тесто из квашни. Я дернула ногой, сбросила на пол покалеченную обувку.
Чулок! командовала Фараония. Да не снимай! его, подвязками кавалеру не свети, по колену режь.
Я послушалась, только зажмурилась, когда, скрючившись, стягивала с ноги обрывок. Было страшно и стыдно, в равных примерно пропорциях. Стянула и замерла, откинувшись на диванчик. Повисшую в кабинете тишину нарушило глубокое контральто мадам. Умеет тетка ругаться, чего уж. Будь я не сыскарь, а, предположим, просто барышня, непременно бы чувств лишилась. Волков молчал. Может, лишился как раз он?
Я открыла один глаз. Чародейка как раз хлопала начальника по плечу.
Ты понял, да? Понял, как эти тут опять стояла заковыристая конструкция, указывающая на крайнюю степень нехорошести «этих» свои артефакты производят?
Можно поподробнее? Я осмотрела себя; нога-колода бугрилась лилово-зелено-бурым, нехорошо бугрилась, подвижно, будто под кожей копошились черви или гнездо змей. В теле человеческом производят?
Выращивают, пропело контральто. Ах, рыжая, не будь здесь твоего кавалера, я б уговорила тебя ногу свою мне подарить да приладила тебе новую взамен.
Деревянную? Как у морского пирата?
Да хоть золотую.
Давайте так, тетенька: вы мне золотую ногу отдельно, можно даже без обертки, и даже в виде слитков, а эту вот чертобесию себе под кожу заберете до полного вылупления.
Торг безжалостно прервали в самом начале:
Мадам Фараония, каков ваш вердикт?
Чародейка фыркнула.
Дело понятное: ты по артефакту посошком своим саданул со всей дури, голову змее снес, только клочки по закоулочкам.
Мадам Фараония, каков ваш вердикт?
Чародейка фыркнула.
Дело понятное: ты по артефакту посошком своим саданул со всей дури, голову змее снес, только клочки по закоулочкам.
И один из этих клочков решил самовозродиться в теле Евангелины Романовны? Но это немыслимо!
Было бы немыслимо, мадам кивнула на шкап, если бы твои арканы мудреные с навьим колдовством не перемешались.
Так и думала, Григорий Ильич, сказала я деловито, что вы в моем положении виноваты.
Если бы не я, Евангелина Романовна, вы бы сегодня уже в приказной мертвецкой почивали вечным сном. Вас ведь ограбить хотели и убить.
Если бы да кабы! Предупредить не подумали? Вам следовало немедленно мне ситуацию объяснить, да не сходя с места произвести арест обоих преступников. Вы же предпочли представление устроить, драться со мной полезли, разгорячившись, отчитывала я Волкова, будто подчиненного. А что теперь? Где злодеи? Ищи ветра в поле!
Будьте любезны, барышня Попович, свой командирский тон оставить, холодно проговорил чиновник, и впредь со мною его себе не позволять. Я именно что собирался произвести немедленный арест, для которого требовалось это уединенное место покинуть. Если бы вы не набросились на меня злобной фурией, а покорно место свое в санях уступили, извозчик был бы схвачен сразу за поворотом.
Фараония, уяснившая из разговора причину спора, возразила:
Рыжая за санями бы бросилась, на ней ведь змей был.
Волков тряхнул кудрями.
Нет, драгоценная мадам, артефакт был бы мною уже снят! Я поймал его, как рыбку на крючок, и притравливал помаленьку и вытащил бы. Но барышня полезла в драку, пришлось торопиться, от спешки удар пришелся по щиколотке.
Чародейка посмотрела на меня уважительно.
Стало быть, в драке рыжая победила?
Волков широко улыбнулся с видом мужчины-покровителя: мол, пусть слабая женщина воображает себе всякое, мы-то с вами прекрасно знаем, кто сильнее и лучше дерется.
Я решил не суетиться, первый день в городе, обстановка не ясна, девица уже свободна. Отложил все на утро. Он сызнова тряхнул головой. Но вернемся к делам нынешним.
Ногу отнимать не дам! предупредила я. То есть дам, но в самом патовом случае.
Вы еще и шахматистка?
Ох каким взглядом я его наградила! Сталь в нем можно было плавить, а в ответном закалять, так он был льдисто-холоден.
Век бы на вас, молодежь, любовалась, пропела чародейка умильно. Экая эфиопская страсть, даже в фильмотеатре такую не покажут. Жаль, времени нет, клиентки меня дожидаются. Посему приступим. Гелька, не ори, ногу пилить не придется. Хотя ладно, ори, больно будет наверняка.
Что значит наверняка? осведомилась я осторожно.
Значит, скорее всего. Мы же про навьи свиристелки вообще мало что знаем. Она сказала не «свиристелки», но не суть. Терпи, ори, но с места сходить не смей. Пусть наш Грегори-воин посох свой волшебный на изготовку возьмет, и только свиристелка тело девичье покинет, молотит по этой чертобесии со всей мочи. А я выманить ее попробую.
Григорий Ильич шагнул к шкапу, подхватил тросточку, она крутнулась в его ладони восьмеркой.
Готов.
Терпи, рыжая, сказала Фараония и высоко, протяжно засвистела.
Запах жженого сахара забил мне нос. Я подумала, что сильна тетка в чардействах и думать перестала, закусила губы до крови. Пальцы рук и ног судорожно скрючило, затылок молотило о подголовник, спина изогнулась дугою. Не было места, не было времени, была лишь боль. Наверняка я кричала, но звуков тоже не осталось. Сквозь туманную пелену я видела, как Волков бьет своей тростью что-то на ковре, как Фараония подносит ему чайный стакан, пальцы ее свободной руки паучьи шевелятся, канительный подстаканник летит в сторону, а в прозрачный сосуд падает пук какой-то бурой шерсти. Чародейка проводит ладонью, стекло изгибается, плавится, скручивается навроде мешочной горловины.
Любопытный какой способ. Нет, что стекло против чардейства используют, я знала прекрасно, тут понятно все, свиристелка силушки из волковской трости натянула, ее запечатать требовалось, только вот я раньше не догадывалась, что над самим стеклом колдовать возможно. Коллегам дома расскажу не поверят.
Евангелина Романовна, спросил Волков, держа на ладони нечто, напоминающее очертаниями неудавшийся вареник, как вы себя чувствуете?