Я не сдвинусь.
Стив пришел с работы, и я рассказала об этом решении. Села рядом и положила голову ему на плечо. «Трудно! пожаловалась я. Трудно не принадлежать ни одному месту. Куда бы я ни пошла, я всюду нарушаю какие-то правила. У меня нет команды. А самое противное, что это происходит всю мою жизнь!»
Стив не пытался меня приободрить. Он ответил, что я действительно часто не вписываюсь. Но одна команда у меня точно есть! Это он, Эллен и Чарли. В ней вполне можно и молиться, и сквернословить (конечно, если у меня есть наличка, чтобы положить монетку в «матерную банку» Чарли штраф за ругательства).
Я рассмеялась, но плакать не перестала. «Ведь я всюду оказываюсь чужой! пожаловалась я Стиву. Ужасно. Иногда я не чувствую себя одинокой только дома. Какой-то у меня непонятный путь больше никто по нему не идет, не подбадривает меня, не напоминает, что есть много других преподавателей-исследователей-сто-рителлеров-лидеров-религиозных-матершинников, не предлагает проверенный план, по которому предстоит двигаться дальше».
Стив взял меня за руку и ответил: «И правда, очень трудный у тебя путь. Понимаю, что ты чувствуешь себя одиноко. Ты и правда странная необычная во многих смыслах. Вспомни: на той большой лидерской конференции было больше двадцати спикеров, а по результатам опроса именно твое выступление оказалось самым интересным. Именно тогда ты, между прочим, нарушила дресс-код и вышла на сцену в джинсах и сабо. Если твое выступление назвали лучшим большинство зрителей, разве можно считать, что кто-то принадлежит этой конференции больше тебя? И потом, ты всегда будешь своей в любом месте, куда приходишь с открытым сердцем, чтобы искренне говорить о себе и своей работе».
«Точно!» в тот момент я поняла, что имела в виду Майя. Поцеловала Стива, побежала в кабинет, схватила ноутбук и нашла цитату. Вернулась к дивану и зачитала мужу:
«Свобода начинается с осознания того, что ты человек из ниоткуда. Ты часть каждого уголка земли и в то же время не принадлежишь ни одному конкретному месту. Цена свободы высока. Награда велика».
Наконец я отказалась от привычной истории, которую рассказывала себе истории о маленькой, одинокой, незаметной, отверженной девочке, тщетно искавшей свой номер на доске у спортзала. Я добиваюсь успеха в работе. У меня отличный партнер и замечательные дети. Но та старая история до сих пор отзывалась во мне ощущением одиночества и отверженности миром и семьей.
Стив чувствовал, что во мне что-то меняется. Он добавил: «Цена и правда высока. Но ведь награда в том, что ты искренне делишься результатами своего труда с миром, оправдывая доверие участников исследований, выслушивая их трогательные и страшные истории».
Я уточнила, понимает ли он странную дихотомию: и быть одной, и быть по-настоящему причастной к чему-то. Стив подтвердил: «Да. Я согласен. Это одиночество, в котором живет сила. Часто родители злятся, когда я отказываюсь выписывать антибиотики для ребенка. Первое, что я слышу от них: «Все педиатры их выписывают. Я просто пойду к другому врачу». Мне нелегко, но я говорю себе: «Они имеют право не соглашаться со мной. Но я верю, что для их ребенка лучше именно так. Точка».
Голова буквально взрывалась от мыслей. Я объяснила Стиву: «Мне понятна необходимость оставаться уязвимой и быть на своей стороне, когда никто со мной не согласен. И все равно трудно перестать хотеть быть частью группы. Мне плохо без отряда». Он ответил: «У тебя ведь уже есть отряд. Маленький и порой друг с другом не согласный, но будем честны: ты ненавидишь отряды, где все друг с другом соглашаются». Я чувствовала, что Стив прав, но чего-то не хватало.
Я встала и сказала, что мне нужно покопаться в своих архивах, посвященных причастности, раз уж я вернулась к цитате Майи. Вспоминаю ответ мужа и смеюсь: «Понятно. Я уже такое слышал. Пожалуй, ужин возьму на себя. Закину немного еды в кроличью нору исследователя. Когда ты в прошлый раз собиралась в чем-то покопаться, ты оттуда пару лет носа не высовывала».
Позже я нашла полную расшифровку записи[6] того самого интервью Билла Мойерса с Майей Энджелоу. Она заканчивается диалогом:
Билл:
Вы чувствуете принадлежность к какому-то одному месту?
Майя:
Пока что такого не случалось.
Билл:
Вы принадлежите кому-то?
Майя:
Да. Себе. Сильнее и сильнее с каждым днем. И очень этим горда! Для меня очень важно, какими глазами я смотрю на Майю. Майя очень много значит для меня. Мне нравится ее настроение, смелость И если Майя ведет себя неподобающе, мне приходится с этим что-то делать.
Билл:
Вы чувствуете принадлежность к какому-то одному месту?
Майя:
Пока что такого не случалось.
Билл:
Вы принадлежите кому-то?
Майя:
Да. Себе. Сильнее и сильнее с каждым днем. И очень этим горда! Для меня очень важно, какими глазами я смотрю на Майю. Майя очень много значит для меня. Мне нравится ее настроение, смелость И если Майя ведет себя неподобающе, мне приходится с этим что-то делать.
Прочитав это впервые, я подумала: «Майя принадлежит Майе. Я принадлежу себе. Не могу сказать, что я разобралась до конца, но хотя бы это я поняла».
На этот раз кроличья нора исследователя оказалась глубиной в четыре года. Я вернулась к старым данным, собрала новые и сформировала теорию настоящей причастности.
Выяснилось, что все, что я думала о причастности до этого, было либо неточным, либо и вовсе полной ерундой.
Вторая глава
В поисках настоящей причастности
Настоящая причастность.
В этих словах есть что-то ободряющее. Я читаю их вслух и чувствую: они символизируют что-то очень важное. То, к чему мы тянемся всю жизнь. То, по чему мы тоскуем. Каждому хочется стать частью чего-то большого мы хотим испытывать настоящую причастность: безусловную, неподдельную, которую нельзя оспорить. Вот только где ее взять?
В 2010 году в книге «Дары несовершенства»[7] я сформулировала определение причастности так:
«Быть причастным к чему-то большему естественное человеческое стремление. Оно так сильно захватывает нас, что мы спешим подстроиться, получить одобрение, стать своими что, увы, не помогает и даже отвлекает от причастности. Настоящая причастность доступна нам в те моменты, когда мы раскрываем наши живые, неидеальные души, она основана на принятии себя такими, какие мы есть».
Это определение выдержало проверку временем, но сейчас оно выглядит неполным. Я узнала, что настоящая причастность требует кое-чего еще. Необходимость оставаться собой и принимать себя может привести к одиночеству, неопределенности, отсутствию поддержки.
Работая над «Дарами несовершенства», я рассматривала причастность как внешнюю оценку когда кто-то нас поддержит, признает, одобрит, поскольку мы отважно раскрылись и стали уязвимыми. Но сейчас, закопавшись глубже в результаты исследований, я понимаю: она не приходит снаружи. Мы не можем ощутить настоящую причастность в группе. Мы носим ее внутри. В сердце. Она основана на принадлежности себе и вере в себя.
Готовность принадлежать себе это вызов, отвечать на который нам придется самостоятельно: покорять дикие джунгли критики, уязвимости, неуверенности. В современном мире, расчерченном на идеологические зоны политических дрязг и военных действий, это задача со звездочкой. Мы начали забывать, что даже несмотря на особенности каждого из нас в отдельности, мы неминуемо связаны друг с другом чем-то более основательным, чем идеология, политика или членство в группе нас объединяют любовь и общечеловеческое единство. Как бы нас ни разделяли верования или другие разногласия, каждый из нас человек, и все мы увлечены схожими духовными поисками.
Определение настоящей причастности
Я исследователь, опирающийся на качественные обоснования теории. Качественное исследование (в отличие от количественного статистики) не подтверждает и не опровергает существующие теории, а собирает и формулирует общие места в ходе подробных разговоров с людьми об их личной жизни (глубинных интервью). Мы задаем тему, а затем разбираемся, в чем участники согласны друг с другом. Когда речь зашла о причастности, мои первые вопросы были общими: «К чему вы стремитесь в отношении причастности?», «О чем беспокоитесь, думая о ней?»
Ответы были удивительно разнообразными. Люди хотят быть частью чего-то большего, испытывать подлинную связь с другими, но не готовы ради этого поступаться подлинностью, свободой или силой. Мне жаловались на подход «или с нами или против нас», популярный в современном обществе он приносит ощущение нравственной разобщенности.
Я попросила подробнее углубиться в рассказ о «нравственной разобщенности», и участники заговорили о важном ощущении общечеловеческого единства, которое не выдерживает разделения на «с нами или против нас». Каждый по-своему говорил об одном и том же: кажется, нас стали объединять страхи и отвращение к одним и тем же темам, а не человечность, доверие, любовь или уважение. Со мной говорили о страхе озвучить непопулярное мнение, спорить с друзьями, коллегами, родственниками такие дискуссии очень быстро перерастают в ожесточенные разборки, редко оставаясь вежливыми и толерантными.