В полном расстройстве чувств я мрачно созерцал свое никудышное приобретение.
Попробую залатать дыры веревками, сказал я.
Перестань! вскрикнула Хелен, и ее снова зашатало. Не надо! Меня уже ноги не держат.
Сети оставались болезненной темой, и я всячески ее избегал, однако в первые недели несколько раз украдкой пробирался на лужайку, когда никто не следил, и пытался (безуспешно) заняться починкой.
После этой катастрофы я старался найти способ, как поднять свой престиж, и выбрал для этой цели огород. В воскресной газете я увидел рекламу парничков для рассады и решил, что для сурового йоркширского климата ничего лучше придумать нельзя. Парнички на картинке стояли длинными аккуратными рядами, изящные и функциональные, а стоили они феноменально дешево.
Ни слова не сказав Хелен, я отправил заказ на солидную партию. Мое воображение рисовало внушительный ящик, и я был очень удивлен, когда почтальон доставил скромный плоский пакет. Как в нем могли уместиться трехмерные сооруженьица, изображенные на рекламе?
Впрочем, тайна тут же разъяснилась: то, что я принял за жесткий пластик, оказалось обычной полиэтиленовой пленкой. Мало того! Остальная часть будущих парничков состояла из множества тонких проволочек со зловещими инструкциями типа: вставить стержень А в прорезь Б и закрепить шпилькой В. Для меня это был лес дремучий, и я провел несколько изнурительных часов в борьбе со стержнями и шпильками, а Хелен с любопытством наблюдала за моими манипуляциями.
Я был вынужден открыть свой замысел, и меня больно уязвила ее скептическая реакция. Она с сомнением оглядела хаотичное приобретение, и уголки ее рта задергались, словно она подавляла усмешку, которая грозила расползтись до ушей. Я же упрямо продолжал борьбу, собрал-таки проволочный каркас и принялся натягивать на него пленку.
Результат выглядел плачевно. Хелен вышла поглядеть, каковы успехи, как раз тогда, когда я созерцал подобие низко подвешенной веревки с хлопающим на ветру бельем: пленка почему-то полностью не закреплялась.
Результат выглядел плачевно. Хелен вышла поглядеть, каковы успехи, как раз тогда, когда я созерцал подобие низко подвешенной веревки с хлопающим на ветру бельем: пленка почему-то полностью не закреплялась.
Тут моя супруга не выдержала. Она привалилась к стене дома, минуты две безудержно хохотала, а потом была вынуждена вернуться в дом и немножко передохнуть. Я остался в огороде, пытаясь сохранить подобие достоинства, но и у меня не было сил смотреть на парнички. Кое-как убрав их составные части в пакет, я спрятал его в гараже. Очередная катастрофа, а мои акции упали еще ниже.
Неделю спустя, вернувшись с вызова, я застал Хелен в необычном волнении она даже слегка задыхалась.
Джим, ты только посмотри! сказала она, увлекая меня в гостиную, где мебель была сдвинута к стенам, чтобы освободить место для ошеломительного ковра широкого, назойливо пестрого, толстого и бугристого.
Что это? спросил я.
Ну Она задышала еще чаще. Днем приходил продавец с этим прелестным ковром. Настоящий касба.
Что-что?
Касба. Очень редкий тип восточных ковров.
Восточных?
Ну да. Продавец только что из Индии и купил его на границе у воина одного местного племени.
Граница? Местное племя? Голова у меня пошла кругом. О чем ты говоришь?
Хелен выпрямилась.
По-моему, все очень просто. Нам представилась возможность купить этот прекрасный ковер. Ковер нам нужен, и это очень выгодная покупка.
Сколько он стоит?
Двадцать фунтов.
Что-о?!
Очень дешево, сказала Хелен, розовея. Подлинный касба. Он сказал, что настоящая его цена сотни фунтов, но ему выпала удача познакомиться с этим воином на
Может быть, обойдемся без границы? перебил я. Ушам своим не верю! Где этот тип?
Сейчас придет. Я сказала, что ты захочешь с ним поговорить.
Безусловно!
Я нагнулся и пощупал касбу. Он был соткан из какого-то колючего материала. Пучочки жестких волокон впивались в пальцы, легко отделяясь от ковра. Режущий глаза узор казался волнистым из-за бугров, о которые можно было легко споткнуться. Ничего хотя бы отдаленно похожего на эту редкость я в жизни не видел. С моих губ рвались жгучие слова, но я промолчал. Слишком велик был список собственных глупостей такого рода, и я находился в очень уязвимой позиции. Сказать прямо, что ковер этот невыразимо жуткий, я не мог. Такт и осторожность!
Хелен, начал я мягко, ты уверена, что он нам подходит? Погляди, он такой бугристый, что дверь не закрывается. Я наглядно продемонстрировал этот недостаток. И ты не находишь, что расцветка чуть ярковата?
По лицу моей жены скользнула тень сомнения.
Ну-у может быть, я немножко поторопилась А вот и он!
Она ввела специалиста по коврам человека лет сорока с симпатичным лицом, просто излучавшего способность убеждать и чаровать. Тепло улыбаясь, он потряс мою руку и вручил карточку в доказательство своих морских путешествий. Затем, сверкая белейшими зубами, он принялся восхвалять достоинства касбы. Его глаза гипнотически впивались в мои. Но, когда он добрался до воина на границе, я сумел очнуться и остановил водопад слов.
Спасибо, спасибо, только этот ковер нам не подходит.
Продавец был поражен и никак не мог поверить, что мы готовы упустить посланную Богом удачу, но я упорствовал в своих вежливых отказах. Он был красноречив и убедителен, но по мере того, как цена снижалась, в его речи все чаще проскальзывали зловеще знакомые фразы: «Послушайте, только для вас!», и «Если уж на то пошло», и «Скажу вам откровенно». Наконец мне удалось вставить слово:
Я помогу вам вынести его за дверь.
Явно разочаровавшись во мне, продавец скорбно наклонил голову. Коврище оказался невероятно тяжелым, и мы тащили его наружу в угрюмом молчании, усыпая свой путь разноцветными колючими волокнами.
Закрыв дверь за бывалым мореходом, говорить о нем с Хелен я не стал и вообще помалкивал об этом эпизоде и в дальнейшем. После собственных подвигов позволить себе добродетельное негодование я никак не мог. В нашей семье здравый смысл и практичность, бесспорно, воплощены в Хелен, и этот ковер остается ее единственной промашкой. Однако с тех пор, когда я опять что-нибудь вытворял, немалой поддержкой служило сознание, что и у меня есть в запасе кое-какое оружие. Ведь в крайнем случае я всегда мог бы сказать: «А подлинный касба?»
Арни Брейтуэйт и Забияка
Арни Брейтуэйт и Забияка
Забияка был единственным спортсменом-любителем среди знакомых мне псов.
Давай, малый! скомандовал Арнольд Брейтуэйт, его хозяин. Покажи подачу Лу Хоуда.
Красавец бордер-колли лихо встал на задние лапы, а правую переднюю вскинул над головой и резко опустил, словно подав крученый мяч. Я засмеялся.
Поразительно, Арни. Вот уж не догадывался, что он, в довершение всего, еще и теннисист.
А как же! Великан наклонил голову и с удовлетворенной гордостью посмотрел на своего любимца, а потом нагнулся и потрепал косматую голову. Он у нас во всем мастак. С хозяина пример берет во всех видах спорта разбирается. Ну а этой подаче грех было бы его не обучить, уж кого-кого, а Лу Хоуда я знаю.
Вы с ним знакомы?
Знаком? Да он мой друг. Мы с ним старые товарищи. Он меня очень уважает. Лу то есть.
Я смотрел на Арни с изумлением, которое всегда охватывало меня в его присутствии. Подрядчик-строитель на покое. Вернее, так он себя называл, однако никто не видел, чтобы он когда-либо что-либо строил. Холостяк без малого семидесяти лет, грузный, но еще крепкий, он был неистовым фанатиком всех видов спорта, обладал в этой сфере поистине энциклопедическими познаниями и водил дружбу со всеми знаменитостями. Как это у него получалось, оставалось неясным, ибо из Дарроуби он отлучался редко, тем не менее почти все британские спортсмены с мировым именем числились у него в приятелях.
Ну а теперь, малый, объявил он своему псу, поиграем в крикет. Мы вышли на лужайку за домом. Будешь ловить, понятно?
Брейтуэйт прицелился битой по мягкому мячу и, едва Забияка припал к земле, готовясь к прыжку, быстро послал мяч чуть левее пса. Тот взвился в воздух, схватил мяч на лету, отнес хозяину и занял прежнюю позицию. Новый удар правее, потом опять левее, и всякий раз Забияка ловко ловил мяч в полете.
Уж он не уронит! сказал Арни с довольным смешком. Он взмахнул битой. Та самая, про которую я рассказывал. Лен Хаттон пару раз брал ее у меня перед решающими матчами. И вот что он мне тогда говорил, слово в слово: «Отличная деревяшка, Арни, отличная!»
Это я уже слышал. Легендарный Лен Хаттон, позднее сэр Леонард, в то время был капитаном английской сборной, держателем рекордов, кумиром всюду, где любят крикет, а в помешанном на крикете Йоркшире так и вовсе верховным божеством.
А вот и эти бутсы! Арни поднял пару отлично выбеленных крикетных бутс. Их Лен тоже заимствует. То и дело берет. Говорит, они ему удачу приносят.
Да, Арни, я помню, как вы про это рассказывали.
Уж в крикете я себя показал, было дело. В глазах Арнольда Брейтуэйта появилось мечтательное выражение, и я понял, что сейчас услышу о том или ином его спортивном подвиге на фронтах Первой мировой войны. Собственно, я заглянул к нему подстричь когти Забияке, но было по опыту известно, что с этим придется подождать.
Мы тогда с артиллеристами играли, во Франции то есть. Ну никак у нас броски не шли, и счет рос да рос. Тут полковник кидает мяч мне. «Должен вас поставить, Брейтуэйт, говорит. Положение у нас скверное». Ну, я его немножко подправил.
Да?
Ага. Три очка в один момент. Тут полковник подходит ко мне и говорит: «Лучше я вас сниму, Брейтуэйт. Счет сравнялся, но пережимать тоже не годится». Ну и опять то же самое: их игроки начали выбивать одного за другим, так что полковник опять подходит и говорит: «Извините, Брейтуэйт. Должен снова вас поставить».
Арни помолчал и посмотрел на меня с торжеством.
Ну и я опять сделал то же.
Вы вы опять сравняли счет?
Ага.
Потрясающе. Просто чудо. Я выразительно пощелкал щипчиками, но Арни словно не заметил.
Ну а теперь покажи Тома Финни! воскликнул он и покатил по траве футбольный мяч.
Это был один из коронных номеров Забияки, и я его уже видел, но все равно разделял восторг, с каким Арни следил, как пес вел мяч по лужайке между передними лапами, обходя невидимых защитников.
Ну-ка, забей гол! скомандовал Арни, и Забияка повернул прямо к двум миниатюрным штангам у края лужайки, а затем носом вкатил мяч между ними.