Арни, вам, должно быть, очень тяжело водить его сюда каждый день.
Он негодующе выставил подбородок.
Да я сюда на четвереньках буду приползать хоть до второго пришествия, лишь бы моя собака жива осталась.
Примерно тогда же я почувствовал, что с Забиякой что-то происходит. Он был все таким же тощим и вялым, но в глазах появился блеск, они уже не казались мертвыми. Надежда во мне воскресла и укреплялась по мере того, как большой пес мало-помалу начал обретать былую жизнерадостность, и через три недели лечения утренний анализ показал отрицательную реакцию, а на меня, виляя хвостом, смотрел бодрый пес, казалось готовый броситься за мячом.
Арни, сказал я, наконец-то состояние стабилизировалось. Дальше его судьба зависит от вас. Вам придется каждое утро колоть ему инсулин до конца его дней.
Э? Чтоб я ему уколы делал? Лицо старика стало несчастным.
Да. Вы ведь сможете? После утренней кормежки. Это скоро превратится у вас в привычку.
Он с сомнением посмотрел на меня, но промолчал, и я снабдил его всем необходимым.
С этого дня выздоровление Забияки пошло стремительно, и несколько дней спустя я уверился в способности Арни делать уколы. Затем вообще выяснилось, что на Балканах он некоторое время состоял при полковом враче и шприцы были ему не в новинку.
Я поставил последнюю счастливую точку на этом эпизоде с диабетом, когда как-то, заглянув через ограду в сад Арни, увидел, что старик повалил Забияку на траву.
Арни, чем вы занимаетесь? окликнул я его.
Показываю Забияке приемчик: обучаю его регби.
Осень незаметно сменилась зимой, и однажды Дарроуби охватило волнение: на местном стадионе должен был состояться важный хоккейный матч между командами соперничающих графств Йоркшира и Ланкашира. Команды были ведущие, в их составе числилось несколько международных звезд. Всем хотелось посмотреть этих знаменитостей в игре, и днем в субботу я пришел на стадион заблаговременно как мне казалось. Однако он был уже полон зрителей. Люди стояли у боковых линий в несколько рядов. Никогда еще я не видел тут такой толпы и уже решил, что ничего толком посмотреть не сумею, как вдруг меня окликнули:
Эй, Джим, тут для вас есть местечко!
Я оглянулся и увидел Арни, удобно устроившегося на скамье у прохода в раздевалку.
Да как же, Арни
Я ведь его для вас и занял. Садитесь-ка.
Чудесно. Игра должна была вот-вот начаться, мне хорошо было видно все поле. Внезапно я почувствовал, что мою ногу толкают, посмотрел вниз и узрел нос Забияки, уткнувшийся в мое колено. Как всегда, он примостился под сиденьем хозяина и словно хотел сообщить мне, что находится в наилучшей форме.
Следя за игрой, я почесывал его уши. Как и следовало ожидать, игра шла на высшем уровне, и особенно блистали игроки сборной.
Арни не скупился на объяснения.
Это Пип Чапман, капитан йоркширцев и центр сборной, старый мой приятель. И Грег Холройд, капитан ланкаширцев и левый нападающий сборной. Тим Моубрей и Джонни Харт. Я их всех хорошо знаю. Уже много лет.
В перерыве, когда игроки собрались в середине поля, Арни окончательно развернулся.
Приятно, конечно, что зимний сезон начался, только я все вспоминаю заключительный крикетный матч в Скарборо. Сижу себе, греюсь на солнышке, а тут Фред Труман и угляди меня. «Арни, говорит, я же тебя всюду искал!»
Последняя фраза, приписанная еще одному из сонма бессмертных крикетистов, развеселила компанию парней, сидевших позади нас. Давясь смехом, один из них спросил:
Фред Труман, Арни? Тот самый Фред Труман? И всюду тебя искал?
Арни помрачнел, слегка кивнул с достоинством, отработанным долгой практикой, что вызвало новые смешки и шепот: «Всюду тебя искал!» Видимо, эта фраза особенно их позабавила.
Мой друг пропускал насмешки мимо ушей и сидел неподвижно, устремив взгляд прямо перед собой, пока в атаку не ринулся еще один:
Я слышал, и здесь на поле твои старые приятели, Арни? Четверо из сборной ты с ними много лет знаком, а?
Арни снова коротко кивнул, а меня укололо дурное предчувствие. На этот раз положение оказалось критическим: живые доказательства или опровержения его утверждений были совсем рядом. Арни сидел с краю прямо у прохода. Направляясь в раздевалку, игроки пройдут на расстоянии вытянутой руки от него. Они не могут его не увидеть.
Когда раздался финальный свисток, у меня перехватило дыхание. Игроки приближались, и должно было произойти что-то ужасное. От всей души я хотел провалиться сквозь землю.
Первым шел Холройд, могучий черноусый ланкаширец, лицо его лоснилось от пота, колени были вымазаны в земле. Он скользнул по Арни равнодушным взглядом и пошел дальше. Внутри у меня все сжалось, как вдруг он остановился и сделал шаг назад. Несколько секунд он молча смотрел на скамью с высоты своего роста, а потом загремел:
Да это же Арни Брейтуэйт! Здорово! Как делишки, старина? Он тряс руку моего друга и кричал через плечо: Эй, Пип, Джонни, Тим, вы только поглядите, кто здесь! Это же наш старый приятель!
В проходе возникла толчея: четверо сгрудились возле Арни, хлопали его по спине, смеялись, перебивали друг друга. Забияка выбрался из-под скамьи и на обычный собачий манер поддержал веселым лаем общее веселье.
Пип Чапман поглядел на Арни с нежностью.
А знаешь, Арни, мы ведь думали, что ты можешь быть тут, и все время, пока играли, высматривали тебя. Можно сказать, повсюду искали!
Ветеринар в дурацком положении
Мои клиенты в своем мнении обо мне сильно расходились: двое-трое как будто считали меня блестящим специалистом, подавляющее большинство видело во мне добросовестного надежного ветеринара, а кое-кто был убежден, что мои способности весьма ограниченны. Но, кажется, одна семья лелеяла тайное убеждение, что у меня в голове не все дома.
Так думали Хардуики и к большому моему сожалению, потому что мне они очень нравились.
На этот вывод их натолкнула серия мелких, но неприятных происшествий, хотя в то морозное и солнечное январское утро я понятия не имел, что незамедлительно посею в их души сомнения, губительные для доброго мнения обо мне. Ночью выпал снег ровно столько, сколько требовалось, чтобы выбелить мир, и передо мной дорога на ферму Хардуиков вилась среди хрустального блеска под безоблачно-синим небом.
Дорога эта была к тому же очень длинной проселок, уводящий вверх почти на милю, порой исчезал в лощине или за нагромождениями камней, пока не достигал фермы, старые красные крыши которой я увидел, когда подъехал к первым воротам.
Если вызовов было много, я страшно боялся таких ферм с полдюжиной ворот, отнимавших без толку драгоценные минуты. Но в это утро, когда я вылез из машины, лицо мне гладили теплые солнечные лучи, ноздри щекотал бодрящий воздух, и, открывая первые ворота, я оглядел широкий белый простор, безмолвный и мирный. Мной овладела безмятежная радость, и я с удовольствием останавливался перед следующими пятью воротами, а снег приятно похрустывал под ногами, пока я шел открывать их.
Во дворе фермы Себ и Джош Хардуики атаковали гору турнепса, накладывая его вилами на тележку. Несмотря на холод, их лица блестели от пота, когда они с улыбкой обернулись ко мне.
Во дворе фермы Себ и Джош Хардуики атаковали гору турнепса, накладывая его вилами на тележку. Несмотря на холод, их лица блестели от пота, когда они с улыбкой обернулись ко мне.
А, мистер Хэрриот! Утро-то какое!
Типичные фермеры йоркширских холмов тихие, вежливые, уравновешенные; я всегда отлично с ними ладил.
Ну как сегодня телята? спросил я.
Им получше, ответил Себ. И слава богу, а то мы уж беспокоиться начали.
Я тоже ощутил облегчение. Сальмонеллез скверная штука, часто смертельная для молодняка и опасная для людей, а когда я два дня назад осматривал телят, картина была достаточно зловещей.
Вместе с братьями я вошел в телятник и направился к его отгороженному концу, где стояли мои пациенты, числом двадцать, и радостно вздохнул. Все выглядело иначе. Два дня назад этот загон окутывала безнадежность: телята стояли неподвижно, уныло поникнув, и по их хвостам стекали струйки жидкого кала, а теперь они ожили, повеселели и с интересом посматривали на меня.
Я же мысленно хлопнул себя по спине, потому что не ударил лицом в грязь. Как легко было спутать это с простым поносом! Но высокая температура и характерное покашливание насторожили меня. Ректальные мазки подтвердили диагноз, и обычное сочетание инъекций левомицетина с оральными дозами фуразолидона явно дало желанные результаты.
Что же, отлично, сказал я, перелезая в загон. Пока все идет хорошо. Я повторю инъекцию, а вы продолжайте давать им порошки еще пять дней, и, думаю, все будет в порядке. Только не забывайте каждый раз как следует мыть руки.
Джош снял кепку и утер мокрое лицо.
Приятно слышать, мистер Хэрриот. Не зря мы вас сразу вызвали. Не то пришлось бы уже выносить отсюда сдохших.
Когда я кончил делать инъекции, Себ позвал меня в дом.
Умыться нам всем требуется, а в десять мы всегда перекусываем.
Потом я сидел на кухне, запивал домашнюю булочку чаем и поддерживал разговор с двумя привлекательными молодыми хозяйками брюнеткой и огненно-рыжей. От очага веяло теплом, у моих ног копошился малыш, двое других, чуть постарше, весело боролись на каменных плитах пола, и я наслаждался жизнью. Я мог бы просидеть так весь день, но ждали другие вызовы, а Себ с Джошем, составившие мне компанию, нетерпеливо ерзали, несомненно вспоминая эту гору турнепса снаружи. Что поделаешь! Пора было отправляться восвояси.
Во дворе мы попрощались, братья взялись за вилы, а я нажал на ручку дверцы Но безрезультатно. Я обошел машину, дергая другие дверцы, они тоже оказались запертыми. Влезть в машину я не мог.
Виновата была моя маленькая Дина. Пока я занимался телятами, до меня доносился ее лай. Она обожала облаивать хозяйских собак и, прыгая на стекла дверей, очевидно, опустила кнопки, запиравшие их. Я окликнул братьев:
Извините! Очень сожалею, но я не могу сесть в машину.
А? Что случилось?
Они подошли и заглянули внутрь, откуда, вывалив язык и упоенно виляя хвостом, на них смотрела Дина. У нее за спиной из замка зажигания свешивались ключи такие близкие и такие недоступные!
Я объяснил, и Джош посмотрел на меня с удивлением.
Вы ведь всегда ездите с этой собакой, верно?
Да.
А ключи так в машине и оставляете?
Да боюсь, что да
Тогда странно, почему такого раньше не случалось.