Конечно, сегодня мы не прибегаем к столь дикой аргументации. Или не прибегаем явно. Но этот устоявшийся по сути, не меняющийся уже два тысячелетия набор стереотипов о неспособности женщин к публичным выступлениям до сих пор лежит в основе наших предубеждений относительно женского голоса, звучащего во всеуслышание, и неумения его воспринимать. Обратите внимание, как мы поныне описываем его звучание: в этом мы недалеко ушли и от Джеймса, и от тех велеречивых римлян. Как мы характеризуем речь женщин, участвующих в общественных делах, защищающих свои интересы, выступающих публично? «Пронзительный голос»; они «хнычут» и «ноют». Однажды после россыпи особенно пакостных интернет-комментариев относительно моих половых органов я написала в «Твиттер» (довольно резко, как мне казалось), что это было «безобразно». Обозреватель одного из ведущих британских изданий сообщил об этом в таких словах: «Сексизм безобразен, проныла она». (На сегодня, как показывает беглый поиск в Google, единственная в этой стране категория, которая «ноет» не меньше женщин, это непопулярные футбольные тренеры, пребывающие в полосе неудач).
Стоит ли обращать на такие слова внимание? Разумеется: в них начало той риторики, которую используют, чтобы отказать в убедительности, силе и даже юморе всему, что могут сказать женщины. Эта риторика, в сущности, оставляет за женщиной только домашние дела (люди «ноют» про занятия типа мытья посуды); она делает слова женщины тривиальными, сводит их на нет. Сравните «глубокий» мужской голос со всеми коннотациями серьезности и осмысленности, которые несет в себе это простое прилагательное. До сих пор, слыша женский голос, люди не воспринимают его как авторитетный, они не научены воспринимать его таким образом, они не слышат в нем μθος. И это касается не только голоса: вспомните морщинистое или обвисшее лицо, которое у мужчины означает зрелость и мудрость, а у женщины «просроченную годность».
Компетентности в женском голосе люди тоже не привыкли слышать, во всяком случае когда разговор выходит за пределы традиционных областей «женских интересов». Для женщины-парламентария занять пост министра по делам женщин (или образования, или здравоохранения) совсем не то что занять пост министра финансов: в Великобритании женщина не становилась им ни разу. И мы по-прежнему видим повсеместное яростное сопротивление женщинам, вторгающимся в традиционно мужской дискурс, будь то оскорбления, обрушившиеся на Джеки Оутли, дерзнувшую вырваться за пределы нетбольной площадки[2] и стать комментатором «Матча дня», или брань, что несется в адрес женщин, появляющихся на телешоу «Время вопросов» с его традиционным кругом «мужских политических» тем. Наверное, нет ничего удивительного в том, что обозреватель, который приписал мне «нытье», по собственному признанию, ведет «небольшое забавное соревнование на самую глупую тетку, пришедшую во Время вопросов». Но интереснее другой проявляющийся здесь культурный стереотип: если непопулярные, спорные или даже просто новые взгляды высказывает женщина, в этом видят признак ее глупости. Дело не в том, что вы не согласны, просто это она дура: «Прости, милая, ты не понимаешь». Я сбилась со счета, сколько раз меня называли «дремучей идиоткой».
Эти воззрения, установки и предубеждения встроены в нас: не в мозг (с точки зрения неврологии нет никаких причин воспринимать низкие голоса как более убедительные, чем высокие), но в культуру, язык, тысячелетнюю историю. И когда мы размышляем на тему малочисленности женщин в государственной политике, об их относительной немоте в общественной сфере, нам нужно думать не о том, что́ некоторые крупные политики вытворяли вместе со своими приятелями в оксфордском Буллингдонском клубе, и не о дурных манерах и шовинизме Вестминстера, и даже не о гибком графике для матерей, и не о детских учреждениях (как бы важно это ни было). Нужно сосредоточиться на более фундаментальных аспектах: как мы привыкли выслушивать предложения женщин, или если вернуться на миг к тому рисунку из «Панча» на том, что я называю «вопросом мисс Триггс». Задача не только в том, чтобы ей удалось вставить свое слово, а в том, чтобы лучше осмыслить те процессы и стереотипы, которые не дают нам ее услышать.
НЕКОТОРЫЕ ИЗ ЭТИХ ВОПРОСОВ голоса и пола возникают в связи с троллингом и проявлениями враждебности в интернете, варьирующимися от брани до угроз убийством. В рассуждениях о темной стороне интернета не следует слишком обобщать. Зло принимает здесь разные формы (например, в «Твиттере» пишут не так, как в комментариях под журнальной статьей), и уголовно наказуемые угрозы убийством не то же самое, что просто «неприятная» сексистская травля. К тому же жертвами становятся самые разные люди от безутешных родителей погибших подростков до всевозможных знаменитостей. Но очевидно одно: хотя цифры приводятся разные, занимаются травлей по большей части мужчины, и гораздо чаще они преследуют женщин, а не других мужчин. Как бы то ни было, после каждого выступления по телевидению или на радио я получаю то, что можно обозначить как «неоправданно враждебную» реакцию, а не просто справедливую критику и даже не праведный гнев (притом что мне не доставалось и малой доли той злобы, которая изливается в сети на некоторых женщин).
За этой травлей, я уверена, стоят самые разные люди. Это и хулиганящие подростки, и люди, чрезмерно увлекающиеся спиртным, и те, кто на мгновение потерял контроль (и зачастую потом сожалеет о том, что сделал). Отчаявшихся больше, чем подлецов. Когда на меня нисходит благодушие, я думаю, что много гадостей пишут люди, разочарованные пустыми обещаниями демократизации, которые возвещал, например, «Твиттер». Предполагалось, что интернет даст нам прямой контакт с представителями власти и начнется новый диалог демократического характера. Но едва ли мы хоть сколько-нибудь к этому приблизились: когда мы обращаемся к премьер-министру или папе римскому через «Твиттер», они не читают нас так же, как не читали обычные письма, более того, премьер обычно даже не пишет твиты, появляющиеся от его или ее имени. Как бы он успевал? (В отношении папы я не столь уверена.) Подозреваю, что отчасти эти злобные выпады вопль обманутых пустыми обещаниями, выбравших для травли привычный объект («брехливую бабу»). Не забывайте: не только женщины могут чувствовать, что у них отняли голос.
За этой травлей, я уверена, стоят самые разные люди. Это и хулиганящие подростки, и люди, чрезмерно увлекающиеся спиртным, и те, кто на мгновение потерял контроль (и зачастую потом сожалеет о том, что сделал). Отчаявшихся больше, чем подлецов. Когда на меня нисходит благодушие, я думаю, что много гадостей пишут люди, разочарованные пустыми обещаниями демократизации, которые возвещал, например, «Твиттер». Предполагалось, что интернет даст нам прямой контакт с представителями власти и начнется новый диалог демократического характера. Но едва ли мы хоть сколько-нибудь к этому приблизились: когда мы обращаемся к премьер-министру или папе римскому через «Твиттер», они не читают нас так же, как не читали обычные письма, более того, премьер обычно даже не пишет твиты, появляющиеся от его или ее имени. Как бы он успевал? (В отношении папы я не столь уверена.) Подозреваю, что отчасти эти злобные выпады вопль обманутых пустыми обещаниями, выбравших для травли привычный объект («брехливую бабу»). Не забывайте: не только женщины могут чувствовать, что у них отняли голос.
Но чем дольше я читаю угрозы и оскорбления, получаемые женщинами, тем яснее вижу, что они укладываются в старые схемы, о которых я здесь говорю. Начнем с того, что если женщина вторгается на традиционно мужскую территорию, то неважно, какие взгляды она выражает, травить ее будут все равно. Травлю провоцирует не то, что ты говоришь, а сам факт, что ты делаешь это. Об этом свидетельствует содержание угроз и оскорблений. Здесь легко предсказуемый набор из обещаний взорвать, изнасиловать, убить и прочих мерзостей (как бы легко я это сейчас ни перечисляла, не думайте, что получать такие сообщения поздним вечером не страшно). Но значительная их часть направлена на то, чтобы заставить женщину замолчать. «Заткнись, сука» это обычный рефрен. Либо присутствует угроза лишить женщину способности говорить. В одном твите мне написали: «Я тебе отрежу голову и трахну ее». @Headlessfemalepig[3] такой ник в «Твиттере» выбрал человек, угрожавший американской журналистке. Еще одна женщина получила твит «Надо бы тебе вырвать язык».
Вся эта грубость и агрессия направлена лишь на то, чтобы не пустить женщину в мужской разговор или вытеснить из него. Трудно не увидеть связи между этими выпадами злопыхательства в «Твиттере» в большинстве случаев это не более чем выпады и поведением мужчин в палате общин, так громко перебивающих ораторов-женщин, что просто невозможно услышать, что те говорят. (Рассказывают, что в афганском парламенте просто отключают микрофон, когда не хотят слушать женщину.) Будто в насмешку, женщинам, которым адресована вся эта брань, часто дают благонамеренный совет, обеспечивающий именно тот результат, какого добиваются участники травли: чтобы женщина замолчала. «Не отвечайте на оскорбления. Не обращайте на них внимания: ведь этим людям только того и надо. Молча отправляйте в бан». Это очень похоже на старый «добрый» совет женщинам «смириться и помалкивать», и так мы рискуем без боя оставить нашу площадку во власти хулиганов.
Ладно, диагноз ясен. А есть ли действенное лекарство? Хотела бы я знать как и большинство женщин. Нет такой компании подруг или коллег, в которой не обсуждали бы каждодневные проблемы, возникающие в связи с «вопросом мисс Триггс», будь то в офисе, зале заседаний, совещательной комнате, на семинарах или в палате общин. Как сделать, чтобы меня услышали? Чтобы восприняли мою мысль? Как мне стать полноправной участницей обсуждения? Не сомневаюсь, некоторых мужчин тоже занимают подобные вопросы, но если что и роднит женщин любого происхождения, политических взглядов, занятий и профессий, так это классический опыт неудавшегося вступления в беседу: вот вы присутствуете на совещании, высказываете свое мнение, повисает короткая пауза, а затем, через несколько тягостных секунд, кто-то из мужчин продолжает с того места, где остановился: «Так вот, я говорю, что» Как будто вы вообще не раскрывали рта, и в итоге вы злитесь и на себя, и на мужчин, которым безраздельно принадлежит разговор.