Мне показалось, что Элайне больше нравится смотреть на шумный город, на сверкающие гирлянды шариков фэйского света между зданиями и над крытыми площадями. Она с удовольствием пробовала лакомства, предлагаемые уличными торговцами, и слушала менестрелей возле умолкших на зиму фонтанов.
Должно быть, и она искала повод, чтобы провести время вне дома.
Даже не знаю, кому ее подарить, призналась я, дотрагиваясь до черной ткани шпалеры.
Едва мой ноготь коснулся бархатистой поверхности, она словно исчезла. Странная ткань и в самом деле поглощала свет и краски.
Но
Я посмотрела в дальний конец зала, где хозяйка трудилась над новой шпалерой. Не договорив, я пошла к ней.
Ткачиха была фэйкой: полноватой и светлокожей. Через плечо перевешивалась тугая коса черных волос. Одета женщина была в теплую красную кофту, коричневые штаны и сапоги на теплой подкладке. В такой одежде удобно работать. Нечто подобное было надето и на мне и скрыто под тяжелым синим плащом.
Хозяйка магазина прекратила работу, проворные пальцы замерли.
Что желает госпожа? спросила она, подняв голову от станка.
Она приветливо улыбалась, однако серые глаза смотрели отрешенно. Похоже, мысли ткачихи витали где-то далеко, и улыбка не могла скрыть тяжесть на душе.
Меня заинтересовала шпалера с гербом Двора ночи, сказала я. Такую ткань я вижу впервые. Как она называется?
Этот вопрос мне задают едва ли не каждый час, сказала ткачиха.
Ее губы продолжали улыбаться, но глаза
Прошу прощения, что мой вопрос добавился к остальным, пробормотала я, почувствовав неловкость.
К нам подошла Элайна. В одной руке сестра держала пушистое розовое покрывало, в другой такое же, но пурпурного цвета.
Не надо извиняться, отмахнулась ткачиха. Ткань и впрямь необычная. Как же тут без вопросов?
Не надо извиняться, отмахнулась ткачиха. Ткань и впрямь необычная. Как же тут без вопросов?
Женщина провела ладонью по деревянному корпусу станка.
Я называю эту ткань Пустотой. Она поглощает свет. Краски на ней обесцвечиваются.
Ты сама ее соткала? спросила Элайна, глядя на шпалеру.
Ткачиха кивнула. Как мне показалось, с гордостью.
Мой недавний опыт. Хотела проверить, можно ли соткать темноту. Не я первая пытаюсь это сделать. Интересно стало: сумею ли я опуститься глубже и дальше других ткачих?
Я сама побывала в пустоте. Ткань, созданная этой женщиной, очень напоминала увиденное мной.
Зачем?
Серые глаза ткачихи вновь взглянули на меня.
Мой муж не вернулся с войны.
Искренние, открытые слова. В моей душе они прогрохотали, как лавина. Мне было тяжело выдерживать ее взгляд, слушая продолжение рассказа.
Я попыталась соткать Пустоту на следующий день после известия о его гибели.
Но ведь в Веларисе не существовало воинской повинности. Значит, муж ткачихи отправился добровольцем. Заметив мое недоумение, женщина тихо добавила:
Он посчитал, что так будет правильно. Решил помочь сражающимся. Нашел единомышленников. Они примкнули к легиону Двора лета. Муж погиб в сражении за Адриату.
Прими мои соболезнования, прошептала я.
Элайна повторила мои слова.
Я думала, мы с ним проживем еще тысячу лет, сказала ткачиха, глядя на шпалеру. Ее руки медленно повернули колесо станка. Мы были женаты триста лет, но боги не даровали нам детей.
Пальцы ткачихи вновь задвигались, красиво, безупречно.
От него не осталось даже такой памяти. Его больше нет, а я живу. Из этого чувства и родилась Пустота.
Я не знала, что́ отвечать и надо ли Ткачиха продолжала работать.
А ведь на ее месте могла оказаться и я. Риз мог погибнуть. Он почти погиб.
Удивительная ткань, рожденная и сотканная горем. Такое же горе лишь слегка задело меня, и я молила всех богов, чтобы те мгновения не повторились. Ткань пронизывала утрата, от которой невозможно когда-либо оправиться.
Я уже говорила: меня постоянно спрашивают про Пустоту. Я надеюсь, что каждый рассказ будет приносить мне облегчение.
Невольно я примерила ее слова на себя Я бы такого не выдержала.
Зачем тогда продавать шпалеру? участливо спросила Элайна.
Не хочу, чтобы она оставалась здесь, ответила ткачиха.
Челнок ее станка неутомимо двигался взад-вперед, живя своей жизнью.
Спокойствие ткачихи было обманчивым. Я ощущала глубочайшее, неутихающее горе, волны которого наполняли магазин. В числе магических дарований, полученных мной от разных дворов, был и дар проникновения в чужой разум. Таких фэйцев называли диматиями. Я могла бы в считаные секунды притушить эти волны, уменьшить душевную боль ткачихи. Я еще никому не помогала подобным образом
Нет. Не могла я этого. И не хотела. Это было бы насилием, пусть и с добрыми намерениями.
Утрата, нескончаемое горе стали для ткачихи толчком для создания удивительной ткани. Источником творческой нет, не радости. Я даже не знала, как назвать такое ощущение. Я не могла отнять у нее этот источник, даже если бы она сама меня попросила.
А серебряная нить как называется она? спросила Элайна.
Ткачиха вновь остановила станок. В воздухе еще дрожали разноцветные нити.
Я зову ее Надеждой, ответила ткачиха, больше не пытаясь улыбаться.
У меня сдавило горло. Глаза жгло так, что я поспешила вернуться к удивительной шпалере.
Нить я создала потом, когда научилась ткать Пустоту.
Я безотрывно смотрела на черную ткань. Казалось, я заглядываю на самое дно преисподней. Потом я перевела взгляд на переливчатую, живую серебряную нить. Она тянулась сквозь Пустоту, и та не могла поглотить ни ее света, ни красок.
То, что случилось с мужем ткачихи, могло случиться со мной. С Ризом. Мы стояли на краю.
Но Риз вернулся с войны, а ее муж нет. Мы продолжали жить, тогда как история их пары оборвалась. Будь у них дети, они сгладили бы остроту утраты. А так ей остались лишь воспоминания да что-то из его вещей.
Мне повезло. Немыслимо повезло. И я еще смела сетовать на необходимость выбирать подарок для истинной пары! Миг его недолгой смерти был самым ужасным в моей жизни и таковым, наверное, останется. Но тот миг уже позади. Всю осень меня терзали мысли: «А если бы тогда» Их было очень много мыслей о мгновениях, когда мы с Ризом висели на волосок от гибели.
И завтрашний праздник, возможность отметить его вместе, живыми
Черная бездна, разверзшаяся передо мной, дерзкое сопротивление Надежды, светящей сквозь черноту Я поняла, что́ хочу подарить Ризу.
Муж ткачихи не вернулся с войны. Мой вернулся.
Фейра, окликнула меня Элайна.
Я не услышала ее шагов. На какое-то время исчезли все звуки.
Очнувшись, я обнаружила, что магазин опустел. Я подошла к ткачихе, вновь прекратившей работу. На сей раз ее отвлекло мое имя.
Ее глаза слегка округлились.
Я никогда вас не видела, госпожа верховная правительница, произнесла она, наклоняя голову.
Эти слова я пропустила мимо ушей. Я словно заново увидела ткацкий станок, наполовину готовую шпалеру и все, развешанное по стенам.
Как? спросила я. Как ты продолжаешь работать, невзирая на утрату?
У меня дрогнул голос. Ткачиха этого не заметила или не показала виду.
Я должна это делать, ответила она, глядя на меня и больше не пытаясь улыбаться.
Простые слова ударили бичом.
Я должна создавать новые вещи, продолжала ткачиха. Иначе получится, что мы с ним прожили впустую. Если не работать, горе и отчаяние обступят меня со всех сторон, я слягу и уже не встану. Я должна работать, ибо по-другому мне это не выразить.
Ее рука прижалась к сердцу. У меня снова защипало глаза.
Да, это тяжело, вновь заговорила ткачиха, глядя только на меня. Это больно. Но если бы я прекратила работать, если бы станок умолк и челнок остановился Она повернулась к шпалере. Тогда Надежда перестала бы светить в Пустоте.
У меня задрожали губы. Женщина крепко стиснула мою руку теплыми мозолистыми пальцами.
Мне было нечего ей ответить. Для происходившего в душе я не находила слов.
Я хочу купить эту шпалеру, только и смогла выговорить я.
Шпалера была подарком мне самой. Ткачиха пообещала, что еще до вечера покупку доставят в городской дом.
Мы с Элайной продолжили путешествие по магазинам, после чего я оставила сестру во Дворце рукоделия и драгоценностей и перебросилась в бывшую галерею Пиланы.
Мне отчаянно хотелось выплеснуть на холст все, что я увидела и прочувствовала в магазине ткачихи. На живопись я отвела часа три.
Иногда картины получались быстро, стоило лишь прикоснуться кистью к холсту. Бывали сюжеты, которые я вначале набрасывала карандашом на бумаге, подбирая размер холста и палитру красок.
Сегодня я выплескивала на холст все горе, переполнявшее рассказ ткачихи. Я переводила в краски ее утрату и то, что копилось во мне. На холсте восставало кровоточащее прошлое, и каждый мазок приносил благословенное облегчение.
Неудивительно, что я забыла о времени и перестала обращать внимание на окружающий мир.
Скрипнула дверь, и я вскочила со стула. Вошла Рессина с ведром и шваброй в зеленых руках. Спрятать картины и принадлежности для живописи я, естественно, не успела.
Рессина лишь деликатно улыбнулась, остановившись возле двери.
Я догадывалась, что это вы. Несколько дней назад увидела свет сквозь щели и почему-то подумала о вас.
У меня гулко колотилось сердце. Лицо полыхало, как кузнечный горн.
Прости за самовольное вторжение, произнесла я, натянуто улыбнувшись.
Фэйри подошла ко мне. Даже с ведром и шваброй в руках, она двигалась изящно.
Вам незачем извиняться. Я всего лишь хотела прибраться здесь.
Рессина опустила ведро на пол и с легким стуком прислонила швабру к пустой белой стене.
Зачем? спросила я, кладя кисть на палитру.
Рессина уперла руки в узкие бока и оглядела полуразрушенное помещение. Деликатно не задержалась взглядом на моих картинах. А возможно, они не вызвали у нее интереса.
Родные Пиланы пока не решили, будут ли они продавать помещение. Но в любом случае убрать мусор не помешает.
Я сдержанно кивала, понимая, что умножила беспорядок.
Ты меня извини в тот вечер меня почему-то потянуло сюда. Хотя я честно собиралась в твою мастерскую.
Рессина невозмутимо пожала плечами:
Повторяю, вам незачем извиняться.
За пределами нашего внутреннего круга редко кто держался со мной столь естественно. Даже ткачиха, услышав о желании купить шпалеру, повела себя более официально.
Я рада, что это помещение кому-то пригодилось. Особенно вам, добавила Рессина. Думаю, Пилане вы бы понравились.