Здорова, Аким.
Откуда знал, что я пришёл? говорит Саблин, снимая маску и капюшон.
Я тебя по походке признаю. Столько километров за тобой прошёл. Может, тысячу. Проходи, друг дорогой.
«Друг дорогой!» думает про себя Саблин. «Мы с тобой и не виделись лет шесть или семь, а до этого случайно на дороге пресеклись, вот и вся наша дружба за последние пятнадцать лет».
Они вошли в большую комнату, вернее в огромную комнату, она метров сто квадратных, а то и больше. Может, как весь дом Акима. Там диван, на котором одновременно могут сидеть человек пятнадцать, ей Богу, стоит буквой «П», а на диване валяются молодые бабы, трое их. Две китаянки, одна белая. Господи, две одеты в мужские майки, все сиськи наружу. Юбки тридцать сантиметров, а они ещё и ноги на столик маленький кладут. Юбки и не прикрывают ничего, даже ляжки, а одна так и вовсе сидит в трусах и лифчике.
Аким опешил, встал, даже не знал, что делать дальше. А Савченко его вперёд подтолкнул, смеётся:
Я тебя по походке признаю. Столько километров за тобой прошёл. Может, тысячу. Проходи, друг дорогой.
«Друг дорогой!» думает про себя Саблин. «Мы с тобой и не виделись лет шесть или семь, а до этого случайно на дороге пресеклись, вот и вся наша дружба за последние пятнадцать лет».
Они вошли в большую комнату, вернее в огромную комнату, она метров сто квадратных, а то и больше. Может, как весь дом Акима. Там диван, на котором одновременно могут сидеть человек пятнадцать, ей Богу, стоит буквой «П», а на диване валяются молодые бабы, трое их. Две китаянки, одна белая. Господи, две одеты в мужские майки, все сиськи наружу. Юбки тридцать сантиметров, а они ещё и ноги на столик маленький кладут. Юбки и не прикрывают ничего, даже ляжки, а одна так и вовсе сидит в трусах и лифчике.
Аким опешил, встал, даже не знал, что делать дальше. А Савченко его вперёд подтолкнул, смеётся:
Садись не бойся, они не кусаются. Ну, почти.
Одна из китаянок встала, не спрашивая разрешения, стала снимать с него пыльник, Аким покорно отдал ей плащ. Так она и маску у него с очками забрала. Вторая, та, что в трусах и лифчике, по знаку Савченко принесла банку из алюминия и чуть поколдовав, поставила на стол перед Саблиным высокий стакан, стала наливать в него жёлтый напиток с белой пеной. Пиво! Такой стакан стоил как полведра кукурузного самогона. И тут ещё Аким увидал бассейн. Такой у них в общественной бане. Да нет, в бане поменьше. У Савченко он был от стены и до стены, метров двенадцать в длину и шесть в ширину. Вот, оказывается, как жил его старый знакомец. Бассейн, пиво, дорогие лодки и огромный дом. И почти голые бабы в доме. Казаки говорили, что ночью в чайной официантки могут танцуя, догола раздеваться. Если им заплатить, конечно. А тут и платить не нужно, одна, вон, в трусах от него в двух метрах сидит и улыбается ему, ноги на стол дерёт. Не стесняется. Да он свою Настю в таком виде нечасто видит.
А Саченко говорит ему с ухмылочкой:
Чего ты застыл? Пива-то выпей, с жары это самое-то.
Пиво холодное, как бы горло не застудить. Не привык Аким к таким холодным напиткам, но оно ему понравилось, вкус непривычный, даже горький, но очень приятный.
У Савченко тоже стакан пива в руке. Нет, он точно не бедствует.
Я поговорить пришёл, наконец произносит Аким, поглядывая на красивые ноги девки, что сидит от него в двух шагах.
А я даже знаю о чём, отвечает Савченко.
Знаешь? удивляется и не верит Саблин.
Конечно. Ты за Яшку пришёл говорить.
Саблин вздохнул. Вот подлец, откуда знает, не может понять Аким. Он молчит, и Савченко молчит. Сидеть тут приятно, диван мягкий, прохладно в доме, девки красивые, полуголые и пиво ледяное, но нужно дело начинать, и Аким произносит:
Мы с Иваном Зеленчуком, отцом Якова, в одном взводе служили
Да знаю я, перебил его Олег. Не хочешь ты, что бы я брал его в ватагу.
Не хочу, говорит Саблин твёрдо, думая, что вот сейчас Савченко и начнёт кочевряжиться. Ему в августе в призыв идти. Не сбивай его.
Ну, не хочешь так не возьму, вдруг говорит Олег.
Вот тебе и на! Аким ехал, готовился к трудному разговору, подбирал слова, думал, Савченко упрётся, с ним разговаривать тяжко будет. А он вон как. Аким уже и не знал, что дальше делать. Вертел стакан в руке.
Ты пиво-то пей, напомнил ему Олег. Остынет.
Аким послушно выпил, но и теперь не знал, что говорить дальше.
А ты всё такой же говорун, смеётся Савченко, продолжает: Девки, вы не поверите, один раз нас под Сургутом переделанные прижали, да так, что продыху не было. День и ночь оторваться от них не могли. Мы вот с этим вот казачком с левого фланга были, и все что-то в рацию говорят, что-то рассказывают. А он молчит. Думаю, убили его. Нет, смотрю, кто-то слева стреляет. Жив. Отходим, заляжем, чуть окапаемся, а он опять молчит. Даём первой группе отойти прикрываем их, они уходят за нас. Мы ведём бой. И опять все что-то говорят, атаман командует, а этот молчит. Молчит как рыба. Думаю, вот сейчас-то точно убили. Думаю, надо глянуть, может, ранен, и тут он говорит в эфир: «Ставлю ППМНД, на юг, на точке 409.90». И всё. Приказ отходить.
«Ишь, ты, неужто помнит, чертяка», думает Саблин.
А Савченко продолжает:
Снова поднялись, отошли ещё на сто метров, снова легли, окапываемся. Шли я его видел, а тут снова час бой идёт, и за час он ни слова. Ни одного слова. Ещё полчаса, я уже и стрельбы слева не слышу, думаю, вот теперь точно убили, и тут слышу: «Бегуны, двое от меня на юго-восток. Обходят. Веду бой». По-моему, он больше ничего так и не сказал, пока до лодок не дошли.
Полуголые девки делают вид, что понимают, о чём говорит Савченко, сидят, кивают, изображают интерес. А Аким смотрит на него неодобрительно: «Чего мол, ты им всё это рассказываешь, к чему?»
А Савченко садится рядом, смотрит Саблину в глаза и говорит:
Яшку-то я погоню, раз ты не хочешь, пусть на Норильск сходит, там до сих пор люди и никель в отвалах находят и даже платину. А вот тебя я бы к себе взял. Пойдёшь?
И прежде, чем Саблин успел отказаться, успел слово сказать, продолжил:
Да не вылупляй ты на меня глаза. Чего ты? Я ж тебе не предлагаю из реестра выписаться, у тебя ж до призыва времени куча, успеешь и со мной сходить разок, а потом и в призыв пойдёшь свой.
Аким не стал ничего говорить. А Олег продолжал:
Я ж тебя не носильщиком зову. У меня китайцы в очередь на носильщиков стоят. И не рядовым казаком, я тебе должность товарища предлагаю.
Товарища? растерянно переспрашивает Аким.
Товарища, замом моим будешь. Десять процентов от добытого, да ещё и десть процентов от моего. Уж поверь, тебе и моей десятины хватит.
Ящики пришлых курочишь? сразу догадался Саблин.
Угу, кивнул Савченко. Они называются контроль-коммутаторами. А ещё есть станции приема-передачи. У переделанных бывают разные: и помощнее, и послабее но требуха даже самых слабых стоит не менее ста восьмидесяти рублей.
И кто ж за них так платит? удивлялся и не верил Аким.
А это тебе знать не нужно, улыбается Олег.
То дело опасное, говорит Аким раздумывая.
Опасное, опасное, кивает Савченко.
И скольких ты уже похоронил людей на этих ящиках?
Много, потому что дурней брал, дурни и гибнут. А нужно брать таких, как ты.
А я что, железный что ли? Меня пуля не возьмёт?
Ты опытный, Аким, опытный. Сколько у тебя призывов за плечами? Семь?
Семь.
Семь лет на кордонах, из них три года войны. Уж знаешь в этом деле толк.
Не больше других, отвечает Саблин.
Ты, Аким, не скромничай, побольше других умеешь, побольше.
С чего ты взял-то?
Да с того. У кого не спроси: кто лучший рыбарь в станице? Все на тебя укажут.
Есть не хуже.
Я с людьми о тебе говорил, есть старики, да и молодые, что не хуже тебя рыбу ловят, так это только те, кто далеко ходит за рыбой.
Я далеко не хожу потому как один ловлю, а все ловят по двое.
Вот именно, ты один и у станицы ловишь столько же, что и люди вдвоём ловят вдали от станицы. И не боишься ты болота, один всегда. В одиночку в болоте Савченко мотнул головой. Ты, Аким, точно не из пугливых.
Не стал говорить ему Саблин, что в болото он один ходит из жадности, а не от лихости. На двоих-то делить улов, так мало каждому будет. Потому и напарников не брал, хотя многие к нему в пару просились.
Ты пиво-то пей, настаивал Олег, вон, оно и нехолодное уже.
Холодное ещё, сказал Аким, допивая пиво.
Одна из девиц стакан у него забрала, на стол поставила, а сама совсем рядом села, так рядом, что между их ногами и трёх пальцев не просунуть. И пахнуло от неё чем-то приятным. Сладким. А он сидит, утонул в мягком диване, не двинутся ему даже. А она ещё изогнулась, села к нему, чуть привалилась, в лицо ему смотрит и плечом его плеча касается. Да ещё и коленкой к его коленке прислонилась. Юбка едва трусы прикрывает. Ляжки сильные, молодые. А через майку все сиськи наружу проступают. Глаза чёрные, раскосые, красивые. Сидит, вроде как слушает мужчин. Настя увидела бы такое убила бы шалаву китайскую. Этим же стаканом со стола и убила бы. Да и ему бы не поздоровилось. Чувствует себя Саблин не очень хорошо рядом с ней. То ли с Савченко разговаривать, то ли на эту вот смотреть.
А Олег, как ни в чём не бывало, продолжает:
Ты Аким, подумай, мне такой ты нужен.
Да какой «такой»? не понимает Саблин.
Такой, как ты, чтобы и болото знал, и воевать умел.
Да я с переделанными почти и не воевал, только с тобой, в те годы ещё, да на кордонах три-четыре раза, ну может пять, постреляли немного по ним издали. Я ж воевал по-хорошему только с китайцами.
Зато как воевал! Тебя уже два раза к повышению представляли.
Аким и про бабу красивую забыл. Он о таком и не слышал даже. Смотрит на Саблина удивлённо и говорит:
Врёшь, кто это меня представляли? Никуда меня не представляли. Да ещё два раза! Когда это было?
Ты Андрея Головина, брата Ивана Головина, знаешь?
Аким и про бабу красивую забыл. Он о таком и не слышал даже. Смотрит на Саблина удивлённо и говорит:
Врёшь, кто это меня представляли? Никуда меня не представляли. Да ещё два раза! Когда это было?
Ты Андрея Головина, брата Ивана Головина, знаешь?
Старшего полкового писаря особо не знаю, здороваемся только, отвечает Аким, а самого пот от волнения пробивает.