Она вернулась в общагу с пакетом, забитым прокладками с пятью капельками на упаковке, обезболивающим в сумочке, и бумажкой в кармане джинсов, в которой невнятной докторской рукой были начертаны инструкции на случай, если случится то-то и то-то, или не случится этого и того. Конкретики она не помнила, а разобрать гинекологические письмена не смогла бы и под страхом смерти. «Будет больно», единственное, что застряло в голове. Боли Вика боялась. Едва её первые предвестники замаячили в глубине живота, Вика сделала себе укол «кетонала», пристроила «конягу» между ног, и улеглась на кровать. Если бы кто-нибудь сказал ей, что обезболивающее как раз уменьшает синтез простагладинов, ответственных за сокращение матки и, соответственно, изгнание плода она послала бы его на хер.
Остаток дня и часть ночи прошли в полузабытьи. Сильных болей не было, но лихорадило прилично. Жар, холод, сменяя друг друга, грызли Викино тело от макушки до пят. Внизу живота то бралось комком, то распускалось, отбрасывая длинные, ветвистые отростки приглушённых болей, которые отзывались во всём теле острыми покалываниями. В какой то момент с неё полило, как из ведра, с комковатыми сгустками. Слабость наваливалась внезапно, нетерпеливо и жадно, словно насильник в тёмном подъезде. Запах в тесной комнатке стоял, как на бойне. Вика поднималась с постели деревянной куклой, чтобы сменить прокладку, казалось, от скрипа суставов можно оглохнуть. Хорошо хоть соседок не было: девчонки разъехались на выходные по домам.
Она забылась под утро.
Последней осознанной мыслью было, что она не станет носить ребёнка, даже если Виктора не удастся удержать.
Облегчение обрушилось на неё как стена.
До места добрались на закате.
Солнце садилось за сопки воспалённым, оплывшим глазом. «Нива», перемахнув неглубокую заводь и хрустя галькой, выскочила на намывную косу, которую пронырливый и горластый Кожух натаскал в Кию мощным течением.
Вот, теперь приехали, сказал Степан, выключая передачу. Выгружайтесь
Пассажиры торопливо и молча полезли наружу, словно моряки, которым не терпелось почувствовать под ногами твёрдую землю, вместо шаткой палубы. Степан затянул «ручник», заглушил двигатель и с удовольствием выбрался следом, разминая натруженные икры дорога в этом году стала хуже.
Теплый ветерок пах водой, таёжными травами и хвоёй. Устье Кожуха пряталось под высоким берегом в густой и глубокой тени. «Ведьмин палец» причудливо выветренная наклонная скала, нависала над руслом половинкой исполинских врат. Тень её вершины, раздробленная волнами, тянулась почти до самой косы, оранжевые закатные блики плясали на воде, рдея, словно угли в костре.
Ой! выдохнула Вика.
В воздухе повисла изумлённая тишина.
Это оно? произнесла Оксана чуть погодя. Благоговейный страх звучал в голосе медными звонкими нотами.
Степан не повернулся. Он видел это много раз. На свежего человека Место Силы Илгун-Ты, или Мировое древо, всегда производило подобное впечатление, от которого волосы шевелились на затылке, и кожа становилась гусиной, зрячей
В закатных отблесках крона исполинского кедра пылала.
Дерево тянуло узловатые ветви в фиолетовое небо, словно собиралось взлететь. Перевитый ствол в несколько обхватов бугрился струпьями коры. В складки, словно чернил налили. Кедр выглядел старше окружающей тайги, земли и неба на несколько веков, и склон под Илгун-Ты казался лишним тому подтверждением. Берег там раскололся надвое глубоким оврагом. Кедр врастал в земляные стены оголёнными корнями, тянулся ко дну, и бледно-охристые змеи, словно проклятие Лаокоона, опутывали дряхлую бревенчатую хижину с провалами крохотных окон и низким дверным проемом, теперь, вероятно, почти заросшим дикими травами. Мох и лишайники ползли по стенам к просевшей крыше. Струпья кровли топорщились вороньими перьями. Тени за избушкой жадно шевелились. Темнота в окнах присматривалась к непрошеным гостям. Чем ниже солнце опускалось за сопки, тем тяжелее и пристальней становился взгляд.
От места, где Степан остановил машину, до Илгун-Ты было метров двести.
Жить захочешь ещё не так раскорячишься, хохотнул Виктор и нервно сглотнул смешок. Хмель слетел с него как прошлогодний лист. Девчонки молчали. Степан повернулся к ним, мельком глянув в начало косы.
Завтра всё хорошенько рассмотрите. Устраиваться надо, пока не стемнело
А это ничего, что мы ну, так рядом здесь? спросила Оксана. Она хмурилась, глаза влажно блестели, казалось ей тяжело дышать.
Ничего, Степан улыбнулся и повторил. Ничего
Зашевелились, задвигались, но оцепенение проходило нестерпимо долго. Виктор неуловимо стал походить на Оксану. Тот же взгляд внутрь себя; застывшее лицо, обычно подвижное, чувственное; заторможенные движения. Его приходилось окликать дважды, и повторять то, что, казалось, должно быть ясно с первого раза: натяни, занеси правее, зацепи за кольцо. Палатку ставили час вместо обычных тридцати минут. Да, она была большая, шестиместная, с двумя спальными отсеками под общим тентом, но на самом деле проблем с установкой было меньше, чем могло показаться: всё продумано, пригнано, практично и понятно даже ребёнку.
Девчонки в это время бестолково копались в сумках, перебирая вещи, словно собирались на светский раут, а не повечерять на природе. Они перешёптывались, оглядываясь в густеющие сумерки, с которыми, казалось, тайга подступала ближе, а овраг под Илгун-Ты шире разевал пасть. Крона гигантского кедра тихонько растворялась в фиолетовом небе, теряя ясные очертания. Ветерок уносил прочь заблудившихся комаров. Степан подвесил светодиодную «летучую мышь» под купол тента, и темнота прильнула вплотную к границе света, стерла окружающее, как ластик стирает карандашный набросок, оставив только звуки и запахи: плеск воды по камням, ароматы таёжного цвета и речных водорослей; шелест травы и листьев вдалеке, далёкий крик птицы глухой, сонный.
Они сдвинулись ближе, внутрь освещённого круга, плотнее, как пещерные предки теснее прижимались друг к другу у костра, чтобы почувствовать себя сильнее перед ночью, что топталась у порога, пряча в рукавах неведомые опасности. Забавно, думал Степан, но работает. Голоса девчонок зазвучали громче, Виктор расслабился, обаяние его вновь обрело вес и притяжение, затянуло в свою орбиту даже Оксану, а анекдот про мужика, медведя и «медвежью» болезнь вызвал приступ гомерического хохота. Дружно сдвинули пивные банки. В ознаменование. Быстро сгрузили походный скарб с багажника и этюдники девчонок. Виктор накачал матрасы, болтая без умолку. Оксана стелила одеяла и спальники, хихикая, как первокурсница на студенческой вечеринке, когда хочется всем понравиться.
Это что? спросила Вика, принимая у Степана небольшой тюк, кажется последний.
Он спрыгнул с дверного порога.
Это? Степан забрал у неё мешок, мимолётно касаясь девичьей руки, Это очень важная штука. Без неё я бы нипочём не решился вас сюда притащить
Нет, ну, серьёзно
А я и не шучу
Степан зажёг поисковый прожектор-люстру на багажнике и повернул сноп яркого света вдоль косы, в подветренную сторону. Галька походила на лунный грунт серая, сухая. Он неспешно направился туда, увлекая за собой Вику, и остановился метрах в пяти-семи от машины.
Здесь, сказал он торжественно, опустил мешок под ноги и принялся развязывать узел на горловине. Девушка заходила рядом кругами, чуть не приплясывая.
Фу, Стёпка! фыркнула она через пятнадцать минут, когда небольшая кабинка-полог утвердилась на растяжках, а Степан установил внутри раскладной стульчак с рулоном туалетной бумаги в боковом кармане.
Сама за мной увязалась, парировал он, А потом, до ближайших кустиков только вброд. Можно, конечно, и по косе, кругом, но если, к примеру, мне приспичит, то я могу и не донести
Вика хихикнула. Он вынул из упаковки один из двойных пакетов: внешняя оболочка очень прочная и плотная; внутренняя с наполнителем. Степан вновь скрылся внутри кабинки.
Ну, вот, сказал он через минуту, Удобства и всё такое
Ты всё продумал, да? сказала Вика. Это не было похоже на вопрос. Искры смеха погасли в интонациях, Ты заботливый
Свет бил ей в спину, лица не разглядеть. Вика шагнула к Степану под ногой хрустнула галька, положила ладонь ему на грудь, потянулась и чмокнула в щёку: мягко, горячо.
Да ладно, пробормотал Степан, приобнимая девушку за талию, Пойдём
Уходить как раз не хотелось. Хотелось притянуть гибкое тело к себе, сжать в объятиях; видеть её лицо близко, ловя отблески света в уголках глаз, пока опустившиеся ресницы не погасят отражённое пламя и получить, наконец, ответ. Что он не ошибся, что всё делает правильно
Он почувствовал, как её пальцы на груди дрогнули, готовые отстранить, оттолкнуть; напряглась спина, голова чуть откинулась назад.
Пойдём, повторил он, опуская руки, сделавшиеся чужими и неуклюжими, и ощущая жгучий стыд за неуместный пульсирующий бугор в паху, А то окажемся единственными, кому эти удобства нынче не понадобятся
Хрустели сухарики. Степан ловко орудовал складным ножом опасного, хищного вида. Рассыпая чешую, с треском разваливался вдоль хребта копчёный омуль, словно кастаньеты, щёлкали колечки пивных банок, мурлыкала магнитола в машине. Воздух увлажнился и посвежел, Широкий полог палатки с наветренной стороны опустили. Костёр не разводили, где по темноте сушняк найдёшь? но газовую плитку зажгли. Голубые язычки покачивались в неспешном танце с рваным, неуклюжим ритмом.
Они сидели за раскладным столом внутри палатки. Какое-то время Оксана пыталась подсчитать, во что обошлась их гиду экипировка, мебель, посуда, и прочее туристическое снаряжение. Её отец увлекался пешими походами и очень берёг то немногое, что смог позволить себе купить на скромную зарплату школьного учителя, так что цену окружающим вещам она хорошо представляла, и сколько времени с ними проводят вне дома тоже. У Степана всё было очень добротным, но не с иголочки. Вряд ли парень домосед
Украдкой Оксана продолжала его разглядывать. Короткая стрижка, скуластое малоподвижное лицо грубоватой лепки с характерными чертами коренных сибирских народов будь-то шорцы, тельмучины или хакасы, но смягчённые, вероятно, славянской кровью: прозрачно-синие глаза, точёный, почти женственный профиль. Странное сочетание, наводящее на мысли об опасности, точно такие же, какие внушала ей окружающая тайга: бескрайняя, глухая, затаившаяся; лишь на поверхностный взгляд скопление знакомых деревьев и кустов. За ней чувствовалась бездонная глубина и дикость, способная поглотить их маленькую группу в пол присеста.