Судя по уровню преподавателей, отбору учеников и специфическим предметам в расписании, из нас готовят не простых диверсантов. Меня после ранения особо не «мучают» учу минно-взрывное дело, шлифую немецкий, изучаю работу радиостанций и основы шифрования, зубрю структуру Вермахта, Люфтваффе и Кригсмарине, запоминаю тактико-технические характеристики вражеской боевой техники и вооружения. А мои одногруппники вдобавок обучаются рукопашному бою, стрельбе изо всех видов оружия и целому ряду спецдисциплин закладке тайников, организации встречи с агентом, уходу от наружного наблюдения и прочая, и прочая, и прочая.
А уж как в нашей «лесной школе» преподают иностранные языки! Хочешь, не хочешь, а выучишь. За год!
Затормозив, я мазнул взглядом по школьной стенгазете «Чекист» и чуток унял дыхание. Отворил дверь кабинета начальника, переступил порог и выдохнул:
Звали, тащ командир?
Насколько я успел понять, формальные проявления субординации в школе не приветствовались. И правила элементарной вежливости тоже. Поэтому слова «Разрешите войти! Курсант Глейман по вашему приказанию прибыл!» можно было смело опустить.
Звал! переворачивая чистой стороной вверх лежавший перед ним листок бумаги, сказал начальник моложавый крепкий дядька лет сорока пяти, одетый, как и все здесь, в красноармейскую форму без знаков различия[5]. Не маячь, садись, разговор есть.
Я сел на стоящий напротив стола красивый стул с мягкой обивкой, почти в точности такой, как в фильме «Двенадцать стульев». Вот только обивка сильно потерта, а деревянные части поцарапаны. Видимо, этот предмет мебели обитал в усадьбе со времен «доисторического материализма».
Слушаю, тащ командир!
Слушаешь? Хорошо рассеянно проговорил командир, вставая со своего места и делая несколько шагов в направлении окна.
Странно он ведь явно не знает, с чего начать! Интере-е-есно
Ты сводки по радио не пропускаешь? внезапно спросил Владимир Захарович, не поворачиваясь от окна.
Нет, конечно! продолжая недоумевать, ответил я. Прослушивание сводок Совинформбюро чуть ли не единственное развлечение в школе. Телевизора-то нет! Кино не крутят, танцы не устраивают. Хотя под конец дня мы выматывались так, что сил только на сводку и хватало.
Что сейчас на фронтах происходит, ты знаешь?
В общих чертах, осторожно произнес я.
Действительно, по сводкам точную картину происходящего не составить слишком дозированная информация, подозрительные цифры потерь, чересчур большой упор на воспевание героизма отдельных военнослужащих и целых подразделений.
В целом обстановка не радовала фрицы перли везде, кроме, пожалуй, Южного фронта. На центральном направлении хуже всего Минск захвачен, бои идут на подступах к Смоленску. На севере немцы, захапав Прибалтику, дошли до Пскова, на юго-западе после августовского прорыва укреплений старой границы наступают на Киев.
Юго-Западный фронт прогибается, негромко сказал Владимир Захарович, немцы давят 1-й танковой группой Клейста, к северу от нее наступает 6-я армия, к югу 17-я. Под Луцком и Ровно мы послали в бой пять механизированных корпусов, но смогли лишь задержать наступление группы армий «Юг» немцы уничтожили больше двух тысяч наших танков, потеряв примерно тысячу своих! Ты там был, сам видел, как дерзко, но вполне организованно они действуют у них по радиостанции на каждой машине, а у нас даже не на всех командирских танках рации стоят. И потому никакого взаимодействия не выходит, сплошные разброд и шатание. Без связи между собой наши мехкорпуса воевали каждый сам за себя Начальник ШОН горько усмехнулся. Боевого опыта нашим доблестным командирам не хватает, и потому совершается так много ошибок, как на тактическом, так и на более высоком оперативном уровне. Да, в общем, и стратегические задачи решаются довольно плохо иначе враг не стоял бы под Киевом и Смоленском! Остро поглядев на меня, он спросил: Осуждаешь за такие слова, курсант? Я покачал головой.
Вы говорите правду, товарищ командир.
Тот хмуро кивнул.
К сожалению Но не все так плохо. Да, целые дивизии распались на отдельные роты, да просто на толпы отступающего люда! Однако там, где командование действовало с умом, удалось сохранить боевые порядки.
Владимир Захарович подошел к большой карте, висевшей на стене. Карта изображала европейскую часть СССР.
Где-то вот здесь, ткнул он пальцем, между Ровно и старой границей, сосредоточена большая группа наших войск, возглавляемая подполковником Глейманом. Да, да, Игорь! Твоим отцом! Петру Дмитриевичу удалось собрать многих и пехоту, и артиллеристов, и танки. В настоящее время группировка Глеймана окружена немецкими войсками. С юга ее обошли танковые дивизии Клейста, с севера 17-я армия Штюльпнагеля. Между тем окруженцы это сила, они очень и очень важны для удержания Юго-Западного фронта! Одной только бронетехники у подполковника Глеймана хватит на две с половиной танковых дивизии, причем по большей части это новые «Т-34» и «КВ». Правда, горючего у них почти нет, как и боеприпасов, однако генерал-полковник Кирпонос, командующий фронтом, согласен даже на то, чтобы устроить «воздушный мост», перебросив группе Глеймана топливо и снаряды! И всего-то нужно связаться с подполковником, согласовать с командованием фронта место прорыва и вывести окруженцев! А связи нет! Самое паршивое заключается в том, что у твоего отца есть в наличии мощные радиостанции для дивизионных сетей, но он отказывается выполнять приказы из штаба фронта, хотя и принимает их!
Почему? брякнул я и тут же сам себе ответил: Абвер
Да! скривился Владимир Захарович. Хотя мы же и виноваты! Вон, в июне шпарили открытым текстом, а немцы и рады сами стали связываться с нашими, отдавали приказы красноармейцам, направляя целые батальоны на убой! Вот отец твой и страхуется.
Я задумчиво потер затылок.
Ну-у Отправили бы связников э-э делегатов связи.
Отправляли, помрачнел начальник ШОН. Три группы! И ни слуху ни духу. Очень надеюсь, что их не расстреляли особисты Петра Дмитриевича
Владимир Захарович осторожно сказал я. Немцы не только по радио нас дурят, они и диверсантов забрасывают. Тех же «бранденбургов» В советской форме, с прекрасным знанием русского языка Похоже, что по этой причине отец и не верит связным!
Понимаю, вздохнул командир. Ты не думай, я ни в чем твоего отца не виню. Прекрасно понимаю потому что. Сам бы так же действовал в подобной обстановке. Бережет человек своих, вот и все. Но связь с подполковником Глейманом нужна позарез! Твой отец не поверил нашим связникам ладно. Но сыну своему он ведь поверит!
Владимир Захарович смолк, словно устрашившись или застыдившись подобной откровенности. А мне все стало ясно! И я тут же сам испугался, как бы начальник не передумал.
Я готов! выпалил я, вскакивая со стула.
Начальник ШОН хмуро посмотрел на меня.
Не по себе ему. Мужик опытный, бывалый, он прекрасно понимал, что убить такого щегла, как я, нечего делать. Не буду же я ему объяснять, кто на самом деле преданно смотрит ему в глаза!
А потянешь? спросил командир. Пойми, я не могу тебе приказать
Владимир Захарович! сказал я с чувством. Да понимаю я все! Действительно, если уж отец никому не доверяет, то послушает только меня одного. И я действительно готов. По крайней мере, обузой для своих не стану. Да и разве выбор есть?
Нету, вздохнул начальник ШОН. Помолчал и сказал резковато, словно злясь на себя: Собирайся тогда, готовься! Пойдете малой группой ты, два осназовца и радист. Все, кроме тебя, сержанты госбезопасности. Сегодня же вас и познакомлю. Так, ну что? Время пошло!
Разрешите идти?
Ступай
Если честно, то я даже рад был неожиданному заданию. Все понимая про то, как мне необходимы занятия в ШОН, я, тем не менее, не мог отделаться от иррационального чувства стыда. Война-то идет! Там наши гибнут, а я тут Образование получаю. На природе И вот эта тяжесть меня покинула, так сказать, в приказном порядке.
Хотя тут же вот уж эти игры психики! я малость охладел к перестрелкам, погоням и прочим утехам молодецким. Это не было трусостью, просто я рассудил, что, став на тропу войны и насовершав подвигов, я принесу куда меньше пользы, нежели через год, когда закончу обучение в ШОН. Вот когда я развернусь! Немцам аж жарко станет!
Разумеется, о подобных думах я никогда и никому не расскажу, не тот это предмет, которым следует похваляться.
Так что, «марш вперед, труба зовет»!
Часть 1
6 сентября 1941 года
День первый
Глава 1
Курсанты и преподавательский состав ШОН жили в небольших деревянных домиках, хаотично разбросанных по запущенному парку. В каждом домике было от двух до четырех комнатушек, в которых стояли два стола для занятий, две «роскошные» панцирные кровати с хорошими теплыми одеялами и два шкафа для одежды. Перед кроватями плетеные коврики. В общем, на казарму такие «апартаменты» не походили.
Комнату я делил с Мишкой Барским, прибывшим в школу на неделю позже меня, но виделись мы дважды за сутки перед сном и перед завтраком, расписание занятий нам составили разное. Учились до упора, до шестнадцати нуль-нуль, а так называемое свободное время тратили на практические занятия да на обеды с ужинами. Кстати, кормили нас очень даже неплохо, с тыловыми нормами не сравнить.
Каждому курсанту выдавали простую красноармейскую шинель да комплект повседневной хлопчатобумажной формы без знаков различия. Мне такой «прикид» стал вполне привычен, тем более все учащиеся и преподаватели ШОН так ходили.
В служебной переписке наше учебное заведение для разведчиков в конспиративных целях называли «101-й школой». Она находилась на 25-м километре Горьковского шоссе, поэтому знающие о существовании ШОН называли ее «Двадцать пятый километр» или «Лес». Под многочисленные школьные полигоны и тренировочные площадки действительно отрезали большой массив леса, окружив его высоким забором.
Натоптанные тропинки, верхушки елей и сосен, мерно качавшиеся над головой, насыщенный запахом смолы прозрачный воздух все это действовало умиротворяюще, навевая покой.
Но сегодня мне было не до благорастворения воздухов я спешил на склад. Времени на раскачку не было, операция уже началась.
Но сегодня мне было не до благорастворения воздухов я спешил на склад. Времени на раскачку не было, операция уже началась.
А я ее и не затягивал сборы были недолгими. На удивление молодой, лет тридцати, начальник оружейного склада, с редким именем-отчеством Трифон Аполлинариевич, выдал мне «мое» штатное оружие, с которым я поступил в Школу и с которым тренировался на стрельбище и в тире пистолет «Парабеллум» и винтовку «АВС-36». Пистолет был трофейный, с памятной щербинкой от осколка немецкой гранаты на стволе той самой гранаты, которую накрыл собой лейтенант Петров[6].