Да и что я могла ей сказать? «Мама, ты была права: с непослушными девочками случаются именно те плохие вещи, о которых ты предупреждала?»
Они почти случились со мной. А с Верой случились. Она тоже никому ничего не рассказала, но узнала я об этом не скоро.
Через пару лет после окончания колледжа на встрече выпускников вдруг зашла речь о тех, кто с нами учился, но не добрался до выпуска. И среди тех, кто вылетел за «хвосты», решил пойти сразу работать, перевелся в другое место или уехал за границу, вспомнили Веру.
Кто-то из парней хохотнул:
Вот дура умудрилась прямо в начале года залететь! Зато экзамены не сдавала.
Говорят, ей трояки нарисовали на халяву и диплом выдали.
Повезло, добавил кто-то из девчонок. У нас в институте тоже с пузом с курса на курс переходили. Одна так и родила пятерых.
А что, знаете, от кого Верка залетела-то?
Евку спроси, они ж дружили.
Я к тому времени уже выпила достаточно, чтобы устать от этой ярмарки тщеславия, от фотографий однокурсников, историй о студенческих пьянках и сексуальных похождениях и забилась в угол, листая первый попавшийся журнал.
Когда речь зашла о Вере, я навострила ушки, но лицо продолжала делать равнодушное. И когда бывшие однокурсницы обратились ко мне с вопросом, вполне натурально пожала плечами мол, откуда мне знать?
Сработало.
Не лезь к Евке, они как раз поругались перед этим.
Мне кураторша рассказывала, что родители Веркины пытались из нее выбить имя второго счастливого родителя, но она как партизан!
Выбить? кто-то ахнул.
Отец ее избил, как узнал. Первый раз в жизни, говорят.
Мне ли не знать, что не первый! Просто раньше он бил ее по ногам, следы от пряжки долго не заживали, и она ходила в длинных юбках. Зато не так заметно, как синяки на руках или фингал под глазом.
Нагуляла с каким-нибудь сопляком, который жениться обещал.
Верка всегда была шлюшка. Помнишь, она на первую дискотеку пришла в юбке с таким разрезом Все парни бегали смотреть.
Нагуляла с каким-нибудь сопляком, который жениться обещал.
Верка всегда была шлюшка. Помнишь, она на первую дискотеку пришла в юбке с таким разрезом Все парни бегали смотреть.
Ну, мало ли кто с каким разрезом! У меня на выпускном, помнишь, какое декольте было? И ничего, через месяц замуж выхожу!
Серьезно? Что ж ты молчала!
Ну, у Верки кроме юбки были еще признаки.
Конечно. Она все лето с парнями из строительного за гаражами курила. Мне мать запрещала за ней ходить.
Я спрятала горящее от злости лицо за журналом. Хотелось крикнуть: «Помню, как ты таскалась за нами, несмотря на запреты, а мы не знали, как от тебя отделаться! Но ты в итоге послушалась маму, и вот замуж выходишь. Все правильно сделала».
А мы не послушались. И промолчали.
Я молчу до сих пор.
Лес все ближе, и шепот его все громче. Я шла, как на казнь. Те же осенние листья, едва прикрывающие жирную грязь И голова почему-то закружилась. Прошлые и настоящие события накладывались друг на друга, так что становилось трудно разобрать, где одно, а где другое.
«Кружится голова».
Ев, повернись тут, такое роскошное дерево на фоне!
Щелчок фотоаппарата. Как кружится голова!
Обернувшись, я увидела красное, как кровь, дерево позади меня. Будто кровь
Ева? Улыбнись!
Разве я не улыбаюсь? Я улыбаюсь. Или нет?
«Я бегу по листьям, оскальзываясь».
Ева, что с тобой?
Все хорошо.
«Он догнал меня, догнал, догнал. Мне страшно, как никогда в жизни».
Щелчок.
«Я делаю шаг вперед, наступаю на землю, под ногой хлюпает, и выплескивается фонтанчик грязной воды. Покачиваюсь, чуть не падая. Нельзя падать, испачкаю свитер!
Руки были все черные».
Стой ровно, Ева! Это что, так сложно?
«Я цепляюсь за землю, отталкиваюсь, но руки скользят».
Покружись! Да не сейчас! Вот когда ветерок дует, листья падают, под ними покружись!
«Он наваливается сверху, я выворачиваюсь и перекатываюсь по земле».
Так кружится голова. Можно я не буду больше кружиться, меня тошнит?
«Страх помогает вырваться, ударить, ни на что не надеясь, отчаянно, бессмысленно».
Ева? Ева! Ева?!
А?
Ты чего не откликаешься? Стоишь, выпала из реальности.
Давай уйдем?
Ты чего?
«Он отпустил меня на мгновение, я рванулась изо всех сил, потянув мышцы, они болели две недели».
Я покачнулась, Олег едва успел меня подхватить.
Ты чего такая морально неустойчивая?
«Споткнулась у самого края леса, испугалась так, что сердце чуть не выпрыгнуло из горла. Сейчас точно догонит!»
Я оперлась на руку Олега и попросила:
Давай уйдем?
Его рука мгновенно из поддерживающей стала жесткой, а сам он раздраженным:
Ева, ты можешь нормально объяснить, чем тебе этот лес не нравится? Тут не водятся дикие звери, честное слово.
Не хочу.
Опять твои суеверия, что ли?
«Нельзя ходить в лес. Он ждет там, за кустами».
Нет.
Ева, мне надоела эта ерунда!
Олег
То тебе кошка дорогу перешла, то колбасу нельзя есть!
Десерт
То по той дорожке можно идти, а по этой нет!
Я
В темноте не есть, деньги из рук в руки не передавать, в лифте все заплеванные кнопки перетрогать!
Это просто
У всех есть придури, Ева, но твои переходят все границы! Завтра ты будешь считать листики на деревьях?
Но ведь
Просто возьми себя в руки! Ты же можешь быть нормальной! Такой был отличный день! Опять все к черту!
«Но я уже выбралась из леса. Уже выбралась. Убежала».
Олег смотрел на меня раздраженно и зло. Наверное, с его точки зрения все так и выглядело: из-за моих суеверий я испортила наши чудесные выходные. Я всегда все порчу, даже если хочу все исправить.
Я больше не пойду с тобой вообще никуда, если ты будешь вести себя как психованная!
Выпрямившись, я вышла из леса. Леса больше нет!
Уходи. Вот прямо сейчас уходи, сказала я Олегу.
Случайности не случайны
Олег посмотрел на меня долгим и злым взглядом, развернулся так, что за ним взметнулись вихрем желтые листья, и ушел.
Причем совсем не в сторону дома.
Я запрокинула голову, выдохнув горечь и обиду в синее октябрьское небо, которое еще полчаса назад поднимало мне настроение, вдохнула запах прелых листьев и пошла домой. За спиной остался проклятый лес, в который я больше не войду никогда, пока еще дышу.
Черные мешки с листьями попадались по пути все чаще, как будто на что-то намекая. Настроение у меня было перед новой рабочей неделей просто огонь! И еще обед с Сергеем Андреевичем впереди. Главное, не начать случайно ныть при нем. Для этого у меня есть мама и Ирка.
Я так задумалась, что заметила соседа, только когда уже поздно было сворачивать и красться с другой стороны дома. Он стоял рядом со здоровенным черным «Лендровером» и орал в телефон:
И на суд тоже не приеду! Не хочу! Ты это все затеяла, а я теперь чем-то обязан?
Ну что ж, по крайней мере не только мне достается от его паршивого характера. Надо же, мне ведь показалось в магазине, что он жутко обаятельный. Где были мои глаза?
В этот момент он меня и заметил.
Ева! рявкнул он тем же тоном, что и в трубку. Ч-ч-черт уже мягче в телефон.
Он только глянул на меня, а я уже готова была плюнуть на приличия и собиралась перепрыгнуть через клумбу, чтобы спастись бегством и укрыться в подъезде. Потом посмотрел на телефон, выключил его и сделал шаг вперед, перегораживая мне обходной путь.
Что? устало спросила я.
Конечно, я отметила, что он прекрасно выглядит. И стильный бежевый шарф поверх тонкого свитера, и вызывающе-желтые ботинки, и запутавшийся в волосах крошечный желтый листик липы, будто он тоже в этот когда-то прекрасный воскресный день гулял под листопадом.
Но я хорошо помнила и его идиотское предположение, что я ворую почту, и то, что он женат, а значит под абсолютным запретом. Бросив быстрый взгляд на его правую руку, я убедилась, что кольцо на месте.
Не знаю, чего я ждала. Что он успеет развестись?
Это ваша машина? Он указал на желтый «Гетц», заперший «Лендровер».
Нет, с чего бы. Я недоуменно пожала плечами.
А чья? требовательно спросил сосед.
Да откуда мне знать! возмутилась я. Почему вы вообще меня спрашиваете?
Потому что вы постоянно лезете в мои личные дела. Кто еще мог запереть меня в наказание за то, что я встал на чужое место?
У меня вообще нет машины, терпеливо объяснила я, подумав при этом, что заперли и правильно сделали.
Что же делать? Почему-то сосед решил спросить об этом именно у меня. Я ее пинал, но у нее, кажется, даже сигнализации нет.
Понятия не имею.
Я равнодушно пожала плечами и попыталась его обойти, но он вдруг широко улыбнулся, так обаятельно и светло, что у меня даже дыхание перехватило, взял меня под локоть, и я совершенно не сопротивлялась, потому что он уже наклонился ко мне и своим шелковым мягким голосом промурлыкал:
А мне кажется, вы знаете, как мне помочь, Ева
Он больше ничего не делал, но мне казалось, что я стою под ослепительным светом театральных софитов, ярким и горячим. Все немыслимое обаяние этого мужчины, однажды на моих глазах направленное на кассиршу, вдруг досталось мне одной.
Я моментально забыла его грубость, его домыслы и то, что увлечься им худшая идея из возможных, потому что вокруг просто больше не было никого и ничего. Только ослепительный горячий свет и мы вдвоем Теплый запах специй и ирисов поплыл вокруг меня, словно тоже включившись от повысившейся вокруг температуры.
Да он же нагло пользуется своим обаянием!
И это действует!
Я совершенно не собиралась ему помогать, но в тот момент мне так хотелось погреться в этом свете еще хоть немного, что я начала судорожно соображать, чем же могу ему помочь? Вызвать эвакуатор? Покричать в окна в надежде, что хозяин «Гетца» выглянет? Отнести машинку на руках она же маленькая?
Где-то в остатках моих растаявших мозгов появилось решение:
Можно спросить в соседском чате!
В каком чате, Ева? Его голос переливался медовыми оттенками, стелился туманом над лавандовыми полями.
У нас в ватсапе есть чат для соседей, объяснила я, встречаясь глазами с ним. Он не отвел взгляд и так внимательно слушал, будто важнее моих слов не было ничего на свете. Для нашего дома и окрестных. Наверняка там кто-нибудь знает, чья это машина.
Спросите там, пожалуйста твердые пальцы сжали мой локоть, а один из них начал поглаживать его по кругу, и это почему-то было очень приятно, хотя обычно я не люблю, когда меня трогают незнакомые люди.
Спросите сами, я могу вас туда добавить, предложила я. Какой у вас номер?
Достав телефон из кармана, я нашла наш домовый чат. Сосед продиктовал свой номер, я попыталась послать приглашение, но без добавления в контакты не получилось. Пришлось добавить и я увидела, как высвечивается его имя.