Ульф поднял бровь.
Мне кажется, это маловероятно, госпожа Хёгфорс. Может, это была простая случайность? Собаки вечно едят все без разбора.
Нет, покачала головой госпожа Хёгфорс. Это было сделано намеренно.
Ну, вряд ли у Мартена до этого дойдет. Давайте посмотрим день-другой, как он будет себя вести, и, если он не приободрится, я свожу его к ветеринару.
Мартен вернулся с Варгом на их квартиру, где немного перекусил без особого энтузиазма, но тем не менее не оставив в миске ни крошки. Потом он уснул, а Ульф тем временем занялся собственным ужином, попутно прокручивая в голове ту странную беседу с Сигне Магнуссон. Что-то в этом разговоре не давало ему покоя, как бывает, когда какие-то детали не укладываются в общую картину. В рассказанной Сигне истории что-то было не так. Что именно, трудно сказать может быть, даже и вовсе невозможно; здесь, скорее, играла роль не логика, а интуиция. Будучи следователем, он привык доверять собственному чутью, а в этом случае, подумал Варг, на его подсказки следует обращать особенное внимание. Но в чем же именно было дело? Он еще раз вызвал в памяти слова Сигне и поскольку ему это казалось даже более важным выражение, с которым они говорились. Может, она не так уж хорошо относилась к своей подруге Бим? Может, это витала в воздухе зависть? У зависти, подумал Ульф, есть совершенно отчетливый запах. Почти неразличимый, но, если он есть, этот запах всегда можно почувствовать. Запах зависти.
Глава 7
Дохлая собака не тонет
На этот день в календаре Ульфа было запланировано два дела. Первое присутствовать на судебном заседании по обвинению Хампуса Йоханссона в нанесении телесных повреждений. Второе разговор с Бим в комнате для собеседований номер два. В календаре у Анны стояли две те же самые записи. Как и Ульф, к первому делу она относилась безо всякого энтузиазма, но второе предвкушала с немалой долей любопытства. Такие вот дела, касающиеся преступлений, которые могли быть совершены, а могли и не быть, и были причиной, по которой она вызвалась работать в Отделе деликатных расследований. А еще ей нравилось работать с Ульфом как и всем остальным. Всем нравилось его чувство юмора и непредсказуемость, проявлявшаяся лишь время от времени. Эта самая непредсказуемость сама по себе была делом непредсказуемым, отчего работать с ним было одно удовольствие.
Следователям было вовсе не обязательно присутствовать на заседаниях, когда судили тех, кого они арестовали, да многие и не ходили на них. Но в некоторых случаях, когда офицеру случалось лично познакомиться с пострадавшим, его присутствие приветствовалось как знак солидарности. Для пострадавшего увидеть в суде человека, благодаря которому его обидчик предстал перед правосудием, это логическое завершение произошедшей с ним драмы. Кроме того, присутствие полиции на суде посылало преступнику определенный сигнал: любая попытка запугать или смутить истца ни к чему не приведет и будет наказана. Но в случае с Хампусом Йоханссеном, однако, все было по-другому: оба следователя относились к обвиняемому со значительной долей симпатии; им даже казалось, что его дело могло быть рассмотрено ускоренным порядком, минуя собственно судебную процедуру. Ульф даже заговорил об этом со своим приятелем, прокурором Ларсом, но в ответ ему было сказано, что такой возможности нет, поскольку имело место вооруженное нападение, а нанесенная травма была достаточно серьезной.
Раны, нанесенные под колено, потенциально очень опасны, сказал ему Ларс. Закрыть на такое глаза невозможно.
Я и не предлагал закрывать на это глаза, ответил Ульф. Я только предположил что, если
Но Ларс даже не дал ему закончить:
Решение принято, Ульф. Прости. Йоханссон отправится под суд. Я могу, если хочешь, ускорить процесс, чтобы поскорее с этим покончить, но суд состоится.
Ульф понял, что Анна разделяет его чувства относительно этого случая, когда они вдвоем ехали в его стареньком «Саабе» на заседание, проходившее в новом здании окружного суда во Флундране.
Ульф понял, что Анна разделяет его чувства относительно этого случая, когда они вдвоем ехали в его стареньком «Саабе» на заседание, проходившее в новом здании окружного суда во Флундране.
Не жду я от этого суда ничего хорошего, сказала она. Этот бедняга
Потерпевший или преступник? спросил Ульф. Кто бедняга? Хампус или Мальте?
Я думала о Хампусе, ответила Анна.
Ульф рассмеялся.
И я тоже, сказал он. Но знаешь что? Мне кажется, это странно, что мы носители государственного возмездия симпатизируем нарушителю закона. Правда ведь это странно?
Когда совершается преступление, проигрывают все. И виновник теряет не меньше, чем все остальные.
Ульф задумался над этим. Он понимал, куда клонит Анна, но от этих мыслей ему становилось как-то не по себе.
Но разве мы не должны испытывать праведный гнев? спросил он. Законное негодование?
Может, и должны. Но преступник все же человек. И он попал в переплет пусть он и сам в этом виноват, конечно, но все же он своими руками разрушил себе жизнь.
Да, так и есть, согласился Ульф. Но мне кажется, моральные границы должны оставаться четкими. Нельзя забывать, что есть то, что правильно, и то, что неправильно, и некоторые люди на одной стороне, а некоторые на другой.
Я это знаю, ответила Анна. Я просто пытаюсь сказать, что, когда на скамье подсудимых сидит кто-то вроде Хампуса и ты гадаешь, как же он сюда попал, невозможно ему не посочувствовать.
Ульф вздохнул:
Знаю, знаю. И, если начистоту, я пытался добиться, чтобы это дело не дошло до суда. Поговорил с прокурором, нельзя ли обойтись ускоренной процедурой, без заседания. Он сказал «нет».
Твой друг? Который Как же его зовут
Ларс. Ларс Патрикссон.
Анна задумалась на минуту.
Вы же с ним тысячу лет знакомы, верно?
Ульф знал Ларса с тех пор, как им было по семь лет.
Мы вместе состояли в спораскаутах[3]. Потом стали роверскаутами, тоже вместе. И в университете учились тоже в одном.
Анна попыталась представить Ульфа в роли скаута, но без особого успеха.
Нет, это не укладывается у меня в голове, сказала она. Следователь и прокурор в расцвете юности, оба в этой симпатичной зелененькой форме. Мило, но невообразимо.
А ты разве не служила? театрально возмутился Ульф.
Анна помотала головой:
Я ходила в кулинарный кружок. Можешь в это поверить? Мама считала, что девочке приличествует состоять в организации под названием «Кулинарное объединение шведских девушек». Просто смешно.
Родители иногда бывают такими старомодными, заметил Ульф.
Ты только не подумай, сказала Анна. Там было ужасно весело. Мы еще ездили в кулинарный лагерь, где целыми днями занимались готовкой.
И всё?
Да. Делать больше было особо нечего. Это было за городом, лагерь устроили в каком-то большом фермерском доме. Неподалеку было озеро, и нам даже разрешали в нем купаться. Вот только в первый же день кто-то обнаружил плавающую в нем дохлую собаку, и больше никто там купаться не хотел. Так что мы только готовили. Она помолчала. А ты ездил в лагерь?
Конечно. Постоянно. Мы делали всякие штуки в лесу.
Анна поглядела в окно.
Знаешь, проговорила она, когда я была еще девчонкой, я всегда подозревала, что ребятам веселее живется. Было у меня ощущение, что они ходят в лес и делают там всякие штуки, которые мы, девочки, не делаем. И если совсем уж честно, это подозрение так никуда и не исчезло.
Ты все еще так думаешь?
Анна повернулась и снова посмотрела на Ульфа:
Иногда. Мужчины порой бывают так уклончивы. Им нравится создавать у женщин впечатление, что то, чем они занимаются, это Ну, мужское дело.
А женщины такого не делают? Разве женских дел не существует?
Анна ответила, что да, такие дела существуют, но ими не занимаются напоказ.
Женщины гораздо меньше склонны играть на публику, чем мужчины, сказала она. Они свои женские штуки не афишируют.
Я бы не прочь узнать, что же это за такие женские штуки, сказал Ульф.
Ну конечно, ты не прочь, ответила ему Анна с улыбкой. Но этому никогда не бывать.
Ульф и Анна уже сидели на своих местах в зале судебных заседаний номер два, когда вошел Хампус в сопровождении Блумквиста. Полицейский заметил их первым и помахал рукой. Судья еще не появлялся; в зале было пусто, за исключением двух служащих суда и скучающего репортера из вечерней газеты.
Подумал, приду-ка я сюда вместе с Хампусом, сказал Блумквист. Посижу с ним на процессе, помогу, чем могу. Все-таки это случилось на моем участке.
Ульф взглянул на Хампуса. Лицо у инструктора танцев было бледное и напряженное. Ульф заметил, что руки у него трясутся, и маленький человечек стиснул их, пытаясь это прекратить.
Ульф спросил Блумквиста, собирается ли присутствовать на суде Мальте. Не успел полицейский ответить, как Хампус заговорил:
Я вовсе не хотел его ранить, сказал он. Я был не в себе.
Блумквист наклонился и положил ему на плечо руку.
Успокойтесь, Хампус, сказал он. Это вы суду будете говорить, а не нам. Когда прокурор спросит вас, что вы сделали, вы можете ему это сказать. Все объяснить.
Он меня ненавидит, проговорил Хампус.
Ульф покачал головой:
Это не так. Он просто делает свою работу.
Которая заключается в том, чтобы отправить меня в тюрьму, пробормотал Хампус себе под нос.
Ульф покосился на Анну.
Вы зря так думаете, сказала она. Никто вас не ненавидит. Даже Мальте Густафссон. Он нам сказал, что он вас простил. Он тоже чувствует себя виноватым.
Да, поддержал ее Ульф. Он сказал, что чувствует себя виноватым, потому что смеялся над вами из-за вашего роста.
Хампус вспыхнул.
На свете полно людей, сказал он. Которые еще ниже ростом, чем я.
Конечно, полно, быстро сказала Анна. Господин Варг просто имел в виду, что господин Густафссон смеялся, думая, что вы смешно выглядите.
Она замялась. Это было вовсе не то, что она собиралась сказать, и стало ясно, что ее слова были восприняты не лучшим образом.
Не так уж смешно он и выглядел, произнес Блумквист. Есть люди, которые выглядят гораздо смешнее, верно, Хампус?
Тот ничего не ответил. В затянувшемся молчании вдруг стало заметно, что он плачет. Блумквист отреагировал немедленно. Присев на корточки, он обнял маленького человека.
Не плачь, Хампус, не плачь. Никто сегодня в тюрьму не пойдет.
Думаю, нам нужно быть наготове судья вот-вот появится, сказал Ульф. А вот, кстати, и наш прокурор.
Ларс вошел в зал суда через боковую дверь. На нем была обязательная черная мантия, под мышкой папки с бумагами; вид у него был исключительно бесстрастный и официальный. Но тут он увидел Хампуса и на мгновение замялся. Ульф помахал ему рукой, и Ларс помахал в ответ, но без особого энтузиазма. Потом он сел, чересчур резко и внезапно, как иногда бывает, когда у человека вдруг портится настроение или он чувствует себя виноватым.