Ульф кивнул.
Да, сказал он. Летта любила танцевать; он не так уж.
Наша дочка становится неплохой танцовщицей, заметил меж тем Блумквист. Но она занимается не бальными танцами балетом.
Ульф улыбнулся.
Это здорово, сказал он.
А вы знали, что там, в Стокгольме, есть балетная школа?
Ульф молча наблюдал за танцующими. Блумквист слишком любил поговорить; в самом деле, слишком. Разве так уж плохо просто помолчать?
Да, я об этом слышал.
Шведская королевская балетная школа. Кажется, они берут туда совсем еще детей. Мы, конечно, пока не можем послать туда Свеа ей, знаете, всего восемь. Восемь это чересчур рано, как вы думаете? Нельзя принимать решение о будущей карьере, а балет это настоящая карьера, если тебе всего восемь.
Темп музыки нарастал; Хампусу теперь приходилось еще энергичнее изгибаться из стороны в сторону, чтоб дотянуться до нужных клавиш. Пол поскрипывал под ногами танцующих. Ульф смотрел, как их ноги взбивают тонкий слой талька, который лежал на досках.
Я и сам брал уроки балета, когда был маленьким, говорил меж тем Блумквист. Всего год или два. Бросил, потому что меня начали дразнить.
Ульф покосился на него:
Просто не могу себе этого представить, Блумквист.
Тот улыбнулся во весь рот.
О, я лично считаю, что у меня неплохо получалось, господин Варг. Может, мне стоило бы продолжать. Кто знает, может, я стал бы профессиональным балеруном, а не полицейским. Он немного помолчал, должно быть, пытаясь себе это вообразить. Жизнь странная штука, верно? Принимаешь решение, которое может определить всю твою жизнь, но в тот момент ты просто этого не знаешь, верно? Ты не знаешь.
Нет, наверное, не знаешь.
А вы никогда не занимались балетом, господин Варг?
Нет, Блумквист. Балетом не приходилось.
А у вас, наверное, неплохо бы получалось. Вы бы удивились, узнай, какие люди оказались просто созданы для балета.
Хампус меж тем уже почти дошел до конца пьесы. Прозвучали последние аккорды, а потом он со стуком захлопнул крышку. Мужчина в ситцевом пиджаке громко воскликнул «О!» явно довольный тем, как у него получается. Инструктор потрепала его по плечу сплясано было неплохо.
Хампус повернулся и заметил Ульфа и Блумквиста. Спрыгнув с табурета, он быстро подошел к ним и пожал Ульфу руку.
Спасибо, что пришли, господин Варг, сказал он. Надеюсь, вам не пришлось слишком долго ждать.
Мне приятно было понаблюдать, ответил Ульф. И вы превосходный пианист, господин Йоханссон.
Мне приятно было понаблюдать, ответил Ульф. И вы превосходный пианист, господин Йоханссон.
Хампус скромно отмахнулся:
Нет, на самом деле это не так, господин Варг. Я играю чисто утилитарно.
Я смотрю, вы не достаете до педалей, заметил Блумквист. Это, наверное, затрудняет дело.
Ульф покосился на Блумквиста. Хампус нахмурился, а потом потер руки, будто у него затекли пальцы.
А вы не думали установить какое-нибудь устройство, чтобы нарастить педали? продолжал Блумквист. Какие-нибудь рычаги?
Хампус не сводил взгляда с пола:
Не знаю. Может быть.
Вы хотели меня повидать, сказал Ульф.
Да, сказал Хампус. Я собирался приехать к вам на работу. Не ожидал, что вы согласитесь приехать сюда, но господин Блумквист сказал, что вам особенно нечем заняться и вы не будете против.
Ульф снова покосился на Блумквиста, который отвел взгляд, старательно разглядывая неподвижный зеркальный шар под потолком.
Понятно, сказал Ульф. Снова глянув на Блумквиста, он не заметил ни малейших следов раскаяния. Непростое это было дело проявлять терпимость к ближним, какой он всегда от себя требовал; но опять же, подумал Ульф, весь смысл идеалов в том, что они практически недостижимы. В конце концов, это нелегко быть шведом, значит, нужно просто делать, что можешь, и надеяться, что у тебя получится не сбиться с пути и не стать в душе ну, например, жителем Средиземноморья. Как это было бы просто, как соблазнительно пожать плечами и начать вести себя так, как тебе диктуют непосредственные чувства. И как это было бы прекрасно сидеть себе на солнышке и говорить, что мир будет вертеться и сам по себе и что проблемы решатся сами собой завтра, а может быть, послезавтра.
Ульф принял деловой вид:
Что ж, вот я и здесь, господин Йоханссон. В чем проблема? Господин Блумквист говорит, что вам не нравится, как все устроилось с общественными работами.
Хампус кивнул:
Да, именно так. Совсем не нравится.
Ульф развел руками.
Но в том-то и есть весь смысл судебного приговора, понимаете? Как правило, люди бывают не слишком довольны, когда его получают. Удовольствием тут и не пахнет.
Так я ему и сказал, вставил Блумквист.
Ульф спросил у Хампуса, куда именно его назначили на общественные работы.
Я должен буду работать на военной базе, ответил Хампус. Мне было сказано, что у меня будут обязанности общего характера. Восемь часов в неделю.
Ульф сказал, что это звучит достаточно разумно.
Знаете, приговоренным к общественным работам иногда достаются исключительно неприятные задачи.
И добавил, что обязанности общего характера на военной базе это звучит не слишком затруднительно.
Хампус с вызовом поднял глаза на Ульфа:
Это затруднительно. Очень.
Так расскажите мне тогда, в чем дело, сказал на это Ульф. Что они там заставляют вас делать? Таскать тяжести? Чистить на кухне картошку?
Картошку лучше есть нечищеной, снова вмешался Блумквист. В шкурке, знаете ли, содержится куча питательных веществ. Картошку чистить нельзя.
Ульф бросил на Блумквиста уничтожающий взгляд.
Мне это известно, Блумквист, сказал он. Но как насчет нашей армии?
Думаю, уж они-то знают, господин Варг. Армия просто обязана знать подобные вещи. Солдатам необходима сбалансированная диета точно так же, как и всем остальным.
Ульф повернулся обратно к Хампусу:
Так что же они заставляют вас делать?
Хапус замялся.
Мне пока еще не сказали, ответил он.
Ульф нахмурился. Хампус начал вызывать у него некоторое раздражение. Учителю танцев еще повезло, что он так легко отделался его вполне могли посадить в тюрьму, и с его стороны было не слишком красиво жаловаться на назначенные ему общественные работы. Чего в этом было такого страшного работать при бараках? Один известный Ульфу карманник вор-рецидивист, которого Ульфу не раз приходилось арестовывать еще в начале службы, получил недавно сотню часов обязанностей общего характера в городской канализации; а другой, известный пьяница и эксгибиционист, был приговорен к пятидесяти часам уборки на рыбном рынке: исключительно неприятная работа, связанная с утилизацией тухлых рыбьих голов. От военной базы ничего подобного ожидать не приходилось.
Так откуда вам известно, что вам это не понравится? спросил Ульф.
Потому что меня об этом предупредили, ответил Хампус. Одна женщина, которая приходит сюда танцевать, замужем за сержант-майором с этой самой базы. И он сказал ей, что они приготовили для меня нечто ужасное. Что именно, он ей не сказал, но прибавил, что сам никогда бы на такое не согласился даже если бы его за это повысили.
Потому что меня об этом предупредили, ответил Хампус. Одна женщина, которая приходит сюда танцевать, замужем за сержант-майором с этой самой базы. И он сказал ей, что они приготовили для меня нечто ужасное. Что именно, он ей не сказал, но прибавил, что сам никогда бы на такое не согласился даже если бы его за это повысили.
Ульф вздохнул.
Этого недостаточно, сказал он. Для вмешательства все еще нет оснований.
Хампус умоляюще посмотрел на него:
Он сказал, что я могу и не выжить. Именно так и сказал.
Ульф поднял бровь. Это было совсем другое дело. Неужели армия планировала послать Хампуса на опасное боевое задание?
Вы имеете в виду, что вас могут послать в бой? уточнил он.
Хампус кивнул:
Похоже на то.
Ульф покосился на коллегу, который пожал плечами.
У них не хватает рук, сказал Блумквист. Может, так они теперь набирают рекрутов за счет приговоренных к общественным работам.
Это просто смешно, ответил Ульф. Бессмыслица какая-то.
Расходы на оборону недавно опять урезали, продолжал Блумквист.
Ульф взглянул на Хампуса, который глядел на него во все глаза, ожидая ответа. Он мне доверяет, подумал Ульф. Ждет от меня защиты. И в этот момент та внутренняя потребность, которая многие годы назад побудила Ульфа поступить в полицию, снова настоятельно напомнила о себе. Если кто-то задумал несправедливость или собирался злоупотребить властью, то он, Ульф, должен это исправить. А здесь явно имело место злоупотребление властью кто знает, может, весьма серьезное, и он не станет закрывать на это глаза.
Ульф поймал себя на том, что уже прикидывает, что тут можно сделать. Он знал, что можно снова пойти в суд и добиться того, чтобы там выдали другой ордер на общественные работы. Но в прошлый раз, как он участвовал в подобной процедуре, это заняло два месяца. У Хампуса не было двух месяцев. У него, может, и двух дней-то не было. Трудно было поверить, что армия могла вести себя подобным образом в двадцать первом веке. Если они желали рисковать собственными людьми, это было их дело по крайней мере, предполагал Ульф, у людей этих была соответствующая подготовка. Но взять совершенно зеленого штатского и отправить его в бой это просто вопиющая безответственность. Тут Ульф заметил, что Хампус все еще выжидающе смотрит на него.
Не могли бы вы поговорить с полковником? умоляюще спросил он. Попросите его не заставлять меня делать ну, что они там задумали. Я готов на все. Даже картошку чистить. С радостью.
Это вы зря, вставил Блумквист. В картофельной кожуре содержатся минералы. Это совершенно бессмысленно избавляться от самой полезной части
Мне кажется, у вас есть серьезные основания для беспокойства, прервал полицейского Ульф.
Так, значит, вы это сделаете? воскликнул Хампус.
Что бы они ни задумали, ответил Ульф. Это явно неприемлемо. Я отправлюсь на базу и буду настаивать на встрече с полковником
Как хорошо, сказал Хампус. Спасибо вам.
А если он не станет входить в ваше положение, продолжил Ульф, я поговорю с комиссаром полиции и попрошу его вмешаться. Тут он помолчал. Понимаете ли, я с ним знаком.
Блумквист уставился на Ульфа:
Вы его знаете? Вы знаете Альбёрга?
Да, так уж получилось, что знаю, ответил Ульф, стараясь, чтобы это прозвучало как можно небрежнее.