Назвавшийся Птицей-1 незнакомец долго молчал.
Всех, выдохнул он наконец.
Всех? с ужасом повторил Примо. Всех троих?
Он опустился перед незваным гостем на корточки.
Я Дракон-1, сказал он. Братья называют меня Примо. Недавно мы потеряли Куатро. А теперь умирают и остальные двое.
Птица-1, не поднимая взгляда, молчал.
Дракон взял тебя, сказал Примо.
Птица-1 молчал.
Он взял тебя вместо Куатро, сказал Примо. Ты поможешь нам он запнулся, потом добавил несмело: поможешь нам, брат?
Белое солнце подсветило северный горизонт. Смахнуло с небосвода звёзды и погасило луны.
Примо шёл по палубе к носу. По пути пожал руку хромающему навстречу Секондо, потрепал по плечу Терцо. Тот был трезв, с того самого дня, как на судне появился Птица-1. Бочонок с хмельной настойкой тот выбросил за борт, Терцо тогда схватился за пистоли, но стерпел и стрелять не стал.
Дракон шёл на север. С каждым днём он набирал силы, и вместе с ним набирала силы команда. Мешки с отборным зерном и ящики с плодами и корнеплодами прощальный дар погибшей Птицы не дали команде умереть с голоду.
Примо добрался до загривка, когда Уно показался из носовой пазухи. Они обнялись.
Спокойной вахты, брат, пожелал Уно. Передай Птице, что я буду скучать по ней.
Дракону, поправил Примо.
Уно глядел на него в упор.
Птице, сказал он.
Примо помедлил. Кивнул.
Я передам ей это.
и видеть сны, быть может
Ольга Рэйн
Велик дворец халифа Алияра, истинно прекрасен.
Стоит он на вершине горы Ид, словно сияющая жемчужина в зеленой короне, которой венчают своих королев белокожие русалки, большегрудые, яркоглазые, одетые в радужное свечение.
Ид неприступна, по склонам не подняться, но если встать под горою, то можно разглядеть белые стены дворца, прекрасные башни с расписными куполами, высокие ворота в сине-золотой изразцовой плитке. На них львы охотятся за единорогами, драконы закрывают крыльями синее небо, герои скачут на оседланных тиграх или сливаются в страстной неге с золотокожими женщинами, а может, и не женщинами, поближе бы взглянуть, а никак нельзя.
В самой верхней комнате высокой башни на ложе мягкого серебра спит халиф Алияр телом он силен и молод, ликом прекрасен, а про то, какие у него глаза, никто из живущих не ведает, потому что спит он от начала мира и, говорят, этот мир во сне и видит. А как проснется Алияр, так и исчезнет воздух, рассыплются города, разрушатся горы, уйдет вода из океанов и время прекратится.
А что тогда начнется как знать.
Поэтому просто так во дворец халифа Алияра не войдешь, а уж если вошел просто так не выйдешь
Сонаи проснулась рано, до рассвета.
Долго лежала в темноте, перебирая в уме осколки своего сна, потом, вздохнув, убрала их глубже в память, где уже пылилось несколько десятков таких же. Она не могла вспомнить, снились ли ей эти сны до гибели Ваджарата.
Месяц назад с недоброго Внешнего моря накатилась страшная буря, подобных которой старики не помнили. Она бушевала пять дней, но уже к исходу третьего когда в берег одна за другой ударили восемь волн высотой с гору Ид, а далеко в море рухнули утесы Зубы Джа, стоявшие от начала мира тогда стало совершенно ясно, что те, кто вышел в море, домой не вернутся никогда.
От горя Сонаи слегла, ничего не ела, по нужде ползала на четвереньках ноги не держали. Попив воды, опять падала в широкую низкую постель, гладила доски кровати, будто плечи мужа.
Ваджарат сбил кровать своими руками, срубив свое дерево.
Посмотрев новорожденному в глаза, родители выбирали ему саженец и зарывали под корни детский послед. Такие деревья росли быстрее обычных, а срубались в день свадьбы. Молодой жених делал из своего кровать, в которой родятся их дети, а из дерева своей невесты строгал стол, за которым семья будет пить и есть. Потом, в конце, кровать или стол ставились в основание погребального костра.
У Сонаи не было своего дерева. Младенцем ее нашли на берегу моря, там, куда прибой выносил водоросли, глубоководных медуз, а один раз мертвую русалку с вытекшими глазами и костяным копьем под левой грудью, совсем небольшую, в два человеческих роста.
Крохотная голая девочка на горе разноцветных водорослей не плакала, смотрела вокруг бездумным младенческим взглядом. Из собравшейся толпы рыбаков к ней вышла недавно родившая Решми, подняла ее на руки и покачала. Девочка загулила и начала искать грудь.
Женщина поклонилась морю и унесла ребенка в свой дом.
Так и выросла в деревне Сонаи без дерева и без корней. И новых деревьев посадить не довелось. Ваджарат очень ее любил, но за все эти годы никто не подсел к столу в доме с маленькой деревянной ложкой, не размазал по дереву жидкую кашу, не похлопал столешницу пухлой рукой. Сонаи и не помнила, почему так вышло воспоминания у нее путались, наползали друг на друга, новое и старое перемешивалось в памяти.
Но помнила, как улыбался Ваджарат, сверкая темными глазами, когда резал из ветвей своего дерева три маленьких ложки. Ни одна не пригодилась.
А теперь у ее глаз уже морщинки залегли, сминая нежную бронзовую кожу, а Ваджарат не вернулся из моря, не вернется никогда, лег костями в тяжелый придонный ил, куда не доходит свет. В тишину, в темноту, в молчание.
загадка
Я видел свет и светом был, я думал, чувствовал, любил. Теперь глаза мои пусты, и надо мной поют киты.
отгадка
Пятьдесят шесть рыбаков, отправившихся промышлять икряную весеннюю макрель за день до бури. И Ваджарат.
Сонаи лежала, придумывала загадки про умерших, глотала слезы.
Хлопнула входная дверь, по полу зашуршали ноги, по стене руки. Вошла мама, держась за стенку в своем доме она управлялась не хуже зрячей, а у Сонаи так не могла.
Все лежишь, дочка? Так, смотри, и самой помереть недолго.
Сонаи через силу поднялась, забрала у нее корзинку, поцеловала мамины руки, усадила ее за стол. Решми кивнула на корзинку доставай и ешь! Сонаи послушно вытащила из корзины горшочек теплой каши, зеленые перья лука, два яблока.
Спасибо, мама!
Есть совершенно не хотелось, но она хорошо знала женщину, которая ее вырастила, знала, чем кончится спор. А если так зачем начинать? Сонаи взяла ложку, сняла с горшочка ткань, начала есть. Вкусно было, как в детстве. Она всхлипнула от благодарности.
Опять тот сон снился? спросила Решми, внимательно к ней прислушиваясь. Белесые глаза смотрели в никуда. Что на этот раз запомнила?
То же самое, вздохнула Сонаи. Темнота. Звезды. Тоска по Ваджарату, одиночество, страх. И голоса. Они говорят, повторяют мне, что я должна голос ее сорвался.
Разбудить халифа Алияра, продолжила за нее Решми. Она уже слышала про этот сон, про голоса, требовавшие невообразимого. Муж тебя просил?
Нет, покачала головой Сонаи. Я и во сне знала, что Ваджарат умер. Другие голоса говорили. И, казалось, я вот-вот вспомню, кто они Откуда я взялась, ее голос упал до шепота. И что мне нужно сделать.
Мать покачала головой.
Что тебе нужно сделать, они тебе говорят. Не говорят только, как
Сонаи отставила кашу, поднялась, заварила две чашки душистого морского чая водоросли тонко и аппетитно пахли. Поставила одну перед Решми, о вторую села греть руки.
Никто не может войти во дворец, сказала она. Даже если бы я пошла одним глазком На гору Ид взобраться нельзя. Да и не стала бы я Не до того мне Но сегодня во сне голоса плакали, говорили, что времени остается все меньше
Принеси-ка, дочка, свои гадальные камни, попросила Решми и Сонаи вздрогнула. Раньше она дня не проводила без россыпи камней, без игры, без попытки выудить из мира несколько смыслов и обещаний. Но уже больше месяца к ним не прикасалась с самой бури.
Сонаи поднялась послушно, сняла со стены и подала матери мешочек, тканый из морских трав. Камни в нем она всю жизнь собирала, покупала, выменивала где могла. Тянули ее самоцветы, влекли, будто, трогая их, лаская пальцами, она каждый раз что-то важное о себе почти вспоминала, только не удержать было, как легкий цветочный запах, принесенный ветерком и тут же исчезающий.
Решми положила руки на мешок.
Буду по одному доставать и класть перед тобой, сказала она. Ты мне говори, что за камень, а я тебе объяснять гадание буду.
Сонаи вдруг поняла, что на губах ее слабая улыбка, первая за долгое время. Мама тоже любила играть в игры и дочь свою знала хорошо. Узловатые бронзовые пальцы нырнули в мешок, помедлили, выбрали камень.
Агат, сказала Сонаи. Черный агат, редкий.
Сонаи вдруг поняла, что на губах ее слабая улыбка, первая за долгое время. Мама тоже любила играть в игры и дочь свою знала хорошо. Узловатые бронзовые пальцы нырнули в мешок, помедлили, выбрали камень.
Агат, сказала Сонаи. Черный агат, редкий.
Под правой башней дворца в основании горы Ид есть черная пещера, сказала мать. Если по ней пойти, то через две сотни шагов пол оборвется в глубокое подгорное озеро. Тени скользят в прозрачной воде, а в глубине дремлет неописуемый ужас Алияра, который трогать никак нельзя. Переплывешь озеро увидишь большую трубу, ведущую во дворец
Решми вытянула из мешочка второй камень, положила рядом с первым.
Хризопраз. Прозрачный, яблочно-зеленый, Сонаи смотрела на мать во все глаза.
По трубе лезть может быть страшно, я знаю, ты не любишь тесноту. Но недолго и окажешься во дворце, в комнате с бассейном. В нем давно нет воды, молчат фонтаны, трескаются прекрасные изразцы. Когда-то здесь плескалась молодость Алияра, его телесная жизненная сила, жажда плоти. Ушли желания, но пока человек жив они всегда возвращаются, нелегко тебе будет пройти через купальный павильон
Смуглые пальцы пошарили в мешочке, выбрали новый камень. Сонаи не знала, связано ли то, что говорит мать, с сутью выпадающих камней, она не видела никакой связи.
Не молчи, дочка, говори, какой камень, поторопила ее Решми. Путь увидеть непросто, как по скользким камням поток перейти. Не стой на одной ноге, шагай.
Тигровый глаз, тихо сказала Сонаи.
Через двор, кивнула мать. Лучи солнца на горе Ид безжалостны, как свет острого разума Алияра. Но нужно пересечь двор, направляясь прямо к высоким дверям дворца. Разум поможет. А вот теперь я сама знаю, какой следующий камень будет. Топаз, непременно топаз. Только цвета не вижу.
Фиолетовый, сказала Сонаи. Это был ее лучший камень, самый любимый, самый дорогой. Ваджарат привез его пятнадцать лет назад из-за Внешнего моря, с гномьих островов. С ним пришел к ней свататься.