Также, по мере изучения книги, касавшейся и событий после войны с Германией, мне стало ясно, почему, помимо Германии, нарком заранее сосредотачивал и ориентировал работу резидентур в США и Великобритании по определённым направлениям и дал мне чёткие ориентировки в отношении приоритетных задач. Всё это позволило мне, уже после знакомства с «Особой папкой» и работой 8-го отдела, опираясь на указания наркома, жёстко дать понять своим подчинённым сотрудникам в Москве, часто намного более опытным, чем я, подспудное перетягивание одеяла в пользу своих направлений должно быть прекращено.
Так что, Елена Дмитриевна Модржинская, отправленная недавно «оперативной женой» к Гудимовичу в Варшаву (как и в «иных временах»), уже вряд ли будет столь настойчиво сомневаться в достоверности донесений от Филби и других. Надеюсь, что из Варшавы она также вернётся живой и здоровой, как в «ином времени».
Конечно, мне было любопытно смотреть на собственные фотографии «в возрасте». Да, я знаю сейчас своё «иное будущее», но несколько разговоров за прошедшие недели с потомком и товарищами Курчатовым и Иоффе, роли которых в грядущем я ныне хорошо понимаю, общение естественно коснулось и научных аспектов путешествия во времени. И таких запутанных вещей как причинно-следственные связи и их нарушения в свете попадания в прошлое Никиты Рожкова. Так что общались мы не только по вопросам «второй реализации» «Энормоза».
Но несмотря на материалы потомка, давшие СССР солидную фору в реализации атомного проекта, оперативная работа по новому «Энормозу» планировалась в не меньших масштабах. Просто наши цели были скорректированы и уточнены. Мы должны были знать, в каком состоянии за границей работы по атому. И сравнивать с тем, что было известно Курчатову и Иоффе, развернувших работы на основе тех данных, что нашлись в вычислительно-запоминающем устройстве потомка.
Сейчас в 8-м отделе, при участии Берии, меня, потомка, академика Иоффе, и двух математиков идёт обсуждение использования его устройств и в нашей, чекистской работе. Насколько можно попробовать задействовать компьютеры для целей работы секретно-шифровального отдела и не будет ли при этом ущерба, учитывая малое знакомство потомка с данной темой, для других важных для СССР задач.
Вообще, несмотря на всю сверхсрочную деятельность, чем больше я изучал прочитанное в том, что казалось бы легковесно и «на ходу» было обозвано наркомом «твоей биографией», я понимал, что для страны в «той истории» я сделал намного больше, чем мне удалось в личной жизни.
Уверен, что для страны я буду работать ещё крепче в «этот раз», особенно учитывая, что узнал многое из «иного будущего», но также должен и постараться, чтобы женитьба на Лилии, осталась в моей жизни последней и удачной, попыткой построить личное счастье.
Взгляд, используя как старую литературную, так переосмысленную в эпоху компьютерных игр, терминологию, «от третьего лица»
Забегая несколько вперёд, и отодвинув немного в сторону мысли действующих лиц, стоит заметить, что в одном случае, влияние потомка и сведений от него сыграло радикально в личной судьбе пожалуй, самого ценного советского агента внутри страшного инструмента Третьего Рейха гестапо, в лучшую, «от иной истории», сторону.
Взгляд, используя как старую литературную, так переосмысленную в эпоху компьютерных игр, терминологию, «от третьего лица»
Забегая несколько вперёд, и отодвинув немного в сторону мысли действующих лиц, стоит заметить, что в одном случае, влияние потомка и сведений от него сыграло радикально в личной судьбе пожалуй, самого ценного советского агента внутри страшного инструмента Третьего Рейха гестапо, в лучшую, «от иной истории», сторону.
Практически так же, как и в истории Рожкова, лишь с небольшой задержкой в несколько дней, вызванных в чём-то суматошным осмыслением того, что приволок попаданец, Берия отправил в Берлинскую резидентуру указание насчёт самого ценного агента «Брайтенбаха».
Оно практически полностью повторяло то, что было в «другом времени» но в нём было добавлено несколько слов, повернувших жизнь Лемана, бывшего, отчасти, тем, с кого мог бы быть списан фон Штирлиц, знай Семенов об агенте A/201, позже «Брайтенбахе».
Разумеется, любые аналогии условны Вилли Леман был немцем и его сотрудничество с СССР носило, в первую очередь, меркантильный характер, в отличие от литературного персонажа, чьи идеологические воззрения определялись, так сказать, «по месту рождения» и «сознательно выбранной стезе», но тем не менее
К тексту послания были добавлено следующее, которое было дословно доведено, во исполнение указания Москвы, связником Борисом Журавлёвым до самого адресата:
К вашим словам очень внимательно прислушиваются в месте назначения. И, что бы ни происходило в мире, вас особо просят не рисковать
Причинами, побудившими Берию, под влиянием сведений от потомка, оформить личную фразу в адрес ценнейшего агента в такой форме, было то, что по-настоящему оценено СССР в «иной истории» намного позже и о чём сообщал агент «Брайтенбах» стратегическое решение, принятое Гитлером о нападении на СССР, сведения об этапах и приказах происходящего, и ценнейшие сведения по вооружению, военной промышленности и те сведения об ракетных исследованиях, из которых, как стало ясно, вышла ФАУ-1, и то, что заставило ещё Тухачевского подстегнуть ракетные исследования.
К сожалению, судьба разведсетей НКВД и РУ Генштаба РККА оказалась немногим счастливее той, что была в «ином ходе истории». «Красная Капелла» работала, сообщая важные сведения, и, хотя некоторые моменты были учтены решены были проблемы с коротковолновыми передатчиками, война есть война и на стороне противника работали настоящие профессионалы
Сама суть разведывательной деятельности несла в себе множество опасностей. Прошедшие стороной случаи в «ином ходе истории», зацепили их в этом. Иной ход войны по-прежнему требовал уточнений и поисков и если предвоенную подготовку РККА и разработки военной техники, используя знания из будущего, ещё можно было как-то направить в более выгодное для СССР русло, то на то, что происходило в «этой Вселенной» после 22 июня 1941 года, содержимое книг и наличие компьютеров влияло в частностях от слова «никак». История медленно, но верно уходила на другой путь. Каждый год после 1940 го, спасая миллионы одних и убивая сотни тысяч других.
Декабрь 1940. Берлин.
Руководитель Абвер-1 Ганс Пикенброк и один из его подчинённых.
Есть любопытные сведения из Москвы. Наш агент, проанализировавший известные ему из двух источников разговоры в наркомате НКВД, сообщает в структуре ОГПУ, ныне ГУГБ, появился новый, 8-й отдел. В его официальное название входит термин «информационный». В личном составе якобы много молодых сотрудников.
В НКВД снова преобразования? Впрочем, у нас та же ситуация, сами же знаете, про наших коллег из Главного управления имперской безопасности. Вы, Курт, кроме номера, и наименования, можете ещё что-то добавить?
Заинтересованный начальник, вежливо по отношению к пожилому, опытному специалисту, давно заработавшему в его глазах уважение, махнул рукой на мягкий стул.
Сотрудник Абвер-1, лучше начальства знавший основной язык коммунистической державы, присев, продолжил:
Могу предположить, что они показавшие себя функционеры из комсомола, прошедшие ускоренную подготовку. Обычный для большевиков способ решения кадровых проблем. Смущает предельная секретность. Пока нет никаких сведений, что вкладывается в значение «информационный». Я бы не придавал пока особого значения сведениям, но есть крайне важное дополнение отмечены визиты военных в НКВД в этот отдел.
Значит «информационный» и очередное пополнение проверенными кадрами из коммунистической молодёжной организации Пикенброк вспомнил, как произносится по-русски слово и выговорил вслух, из комсомола. Почему вы так выделяете слова о визитах военных?
Есть сведения совсем из другого места, которые, на мой взгляд, могут быть связаны с данным отделом. Пару недель назад одному нашему агенту в Галиции, в которой большевики продолжают закрепляться, но где нам по-прежнему достаточно легко работать с агентурой, удалось отснять у арендовавшего у агента жильё комбрига Красной Армии почти треть страниц из, похоже, совсем недавно отпечатанной секретной, как и всё у большевиков, брошюры их Генштаба по нашим вооружённым силам. Мы максимально быстро и внимательно перевели и изучили доставшиеся нам материалы и были неприятно поражены степенью осведомлённости разведки большевиков и уровнем подробностей. Большевики знают непозволительно много о нас. Все штаты, даже самые новые, для них не секрет. Они осведомлены например, о различиях в структуре и оснащении разных волн формирования наших пехотных дивизий, там много замечаний в отношении тактики вермахта.
Неприятно. Вы полагаете, что между этими двумя событиями есть связь? Новый отдел занят анализом? Но откуда среди молодых коммунистических активистов и функционеров их комсомола способные на подобные выводы? У них должно быть за спинами что-то наподобие работы в царском генеральном штабе для таких выводов и хорошие источники. Ладно, Курт, благодарю вас, вы, как всегда бесподобны. Конечно, наличие подобной брошюры тревожный факт, но тут, полагаю, надо дождаться появления новых сведений, которые рано или поздно будут. Скорее всего, собрали воедино и верно проанализировали разные сведения болтовню в ненужных местах кого-то из наших офицеров, и другие источники. Возможно, что-то им передали лягушатники или лаймиз? Постарайтесь хоть что-то узнать ещё
Глава 22. Ракетно-ядерные грёзы уроженца Гори
Начало декабря 1940. И. В. Курчатов.
Для меня вся эта непостижимая уму и, казалось бы, полностью невозможная по научным законам история началась 30 августа 1940 года в Ленинграде. Я, тогда старший научный сотрудник Радиевого института АН СССР и заведующий циклотронной лабораторией, заведующий физическим отделом (по совместительству) ЛФТИ, профессор И. В. Курчатов, немного недобрав сна по причине вчерашней вечерней встречи с друзьями в нашей квартире на Лесном проспекте, по пути в радиевый институт, раздумывал, что успею выполнить из намеченного на пятничный день. Мои мысли тогда всё возвращались и отправленному с товарищами в Президиум АН СССР письму о использовании энергии урана. Но я никак не мог тогда предвидеть того, что узнаю в ближайшие дни о последствиях этого письма.
В «другом времени», «другой истории», «другом будущем».