Как гласит первый закон, заслуги часто признаются невидимыми сетями, а не отдельными арбитрами. Главным образом наш успех определяет огромная и изменчивая сеть отношений, в которых мы состоим. Подобно тому как ген Прешера подсвечивает нервные клетки мозга, теперь мы можем пролить свет на некоторые невидимые нити, определяющие нашу судьбу.
Все законы, которые мы разобрали в предыдущих главах, основаны на коллективном характере успеха. Зная это, мы смогли изучить, как общество реагирует на продукты и истории, как предубеждения влияют на присуждение наград, как успех порождает успех, как влияет на успех потенциал, как распределяются заслуги и как преуспевают команды. В каждом из этих законов есть элементы, которые мы можем использовать, когда хотим получить признание за свои труды.
Заключительная часть этой книги будет посвящена единственному закону, который доказывает ценность подхода Дарлин Лав и подчеркивает отличие ее истории от истории Прешера. Лав не только воплощает собой четвертый закон ее упорство перед лицом огромных трудностей показывает нам, как положить свой талант в основу прекрасной карьеры. Подобно тому как откровение Лав в ванной помогло ей встать на путь к успеху и в итоге выйти на сцену в одиночку, мы должны быстро усвоить уроки пятого и последнего закона. В конце концов, именно вы можете стать героем следующей истории ошеломительного успеха. Возможно, вашей лучшей работой станет проект, который пока варится на медленном огне. Не останавливайтесь. Боритесь. Позвольте науке вас мотивировать. Ведь скоро мы узнаем, что успех может прийти в любой момент.
Пятый закон
При упорной работе успех может прийти в любой момент.
Пятый закон объясняет, как можно выйти на пенсию и провести исследование, которое получит Нобелевскую премию, и почему некоторые словно играют в успех с тузом в рукаве. Мы познакомимся с К-фактором, который позволяет нам описать творческий процесс простым равенством. Пятый закон гласит, что успех тает, как снежинка, но креативность не имеет срока годности.
10. Ошибка Эйнштейна. Почему усердная работа вкупе с навыками в итоге приводит к победе
Я неизбежно анализирую свои провалы и успехи в свете проводимых исследований. Сумрачными зимними днями в Бостоне, шагая в свою лабораторию по обледеневшему тротуару, я снова и снова оцениваю свои заслуги и свои шансы. Дело в том, что наука стала для меня неожиданным путешествием по извилистой дороге, которая всего за двадцать лет привела меня из мира физики к сетям, а затем и к науке успеха. На заре своей карьеры мои студенты и постдоки радуются, глядя на открывающиеся перед ними возможности. Работая с ними, я отдыхаю душой и вспоминаю, зачем вообще пришел в академическую среду.
Однако моя судьба предельно ясна и это подтверждается результатами многочисленных исследований. Дело в том, что инновации и открытия дело молодых. Описавший теорию относительности в нежном возрасте двадцати шести лет Эйнштейн сказал об этом прямо: «Если человек не сделал великого вклада в науку до тридцати лет, он уже никогда его не сделает».
Это ощущение «балласта», которое маячит на заднем плане. Идут годы, на смену одним молодым исследователям приходят другие, и это склоняет к лирике даже физиков. Поль Дирак, который, как и Эйнштейн, получил Нобелевскую премию за открытие, которое сделал до тридцати лет, описал его в печальном четверостишии:
А возраст главный неприятель,
Что может физику грозить.
Когда приходит год тридцатый,
Уж лучше мертвым быть, чем жить[146].
Хотя Дирак не последовал собственному совету[147] и опубликовал последнюю статью незадолго до смерти в восемьдесят четыре года, его посыл понятен. Они с Эйнштейном не ошибались, ведь данные свидетельствуют, что ученые, как правило, публикуют прорывные работы на заре своей карьеры. К такому выводу мы приходим, изучая карьеры признанных гениев. Например, психолог Дин Кит Саймонтон проанализировал карьерный путь более чем 2000 ученых и изобретателей со времен Античности по сей день, включая таких светил, как да Винчи, Ньютон и Эдисон. Он обнаружил, что большинство из них вписали свое имя в историю до тридцати девяти лет или примерно в тридцать девять, и это наблюдение подтвердило широко распространенное мнение, что творчество удел молодых (или хотя бы людей раннего среднего возраста). Обратившись к карьерам художников и писателей, Саймонтон увидел, что и они довольно рано совершали прорывы. Вне зависимости от сферы и жанра новаторство то топливо, которое заставляет меня вставать по утрам и приходить в лабораторию, казалось не столь действенным для тех из нас, кто был старше и устал от рутины, а потому нуждался в нем больше всего.
Хотя Дирак не последовал собственному совету[147] и опубликовал последнюю статью незадолго до смерти в восемьдесят четыре года, его посыл понятен. Они с Эйнштейном не ошибались, ведь данные свидетельствуют, что ученые, как правило, публикуют прорывные работы на заре своей карьеры. К такому выводу мы приходим, изучая карьеры признанных гениев. Например, психолог Дин Кит Саймонтон проанализировал карьерный путь более чем 2000 ученых и изобретателей со времен Античности по сей день, включая таких светил, как да Винчи, Ньютон и Эдисон. Он обнаружил, что большинство из них вписали свое имя в историю до тридцати девяти лет или примерно в тридцать девять, и это наблюдение подтвердило широко распространенное мнение, что творчество удел молодых (или хотя бы людей раннего среднего возраста). Обратившись к карьерам художников и писателей, Саймонтон увидел, что и они довольно рано совершали прорывы. Вне зависимости от сферы и жанра новаторство то топливо, которое заставляет меня вставать по утрам и приходить в лабораторию, казалось не столь действенным для тех из нас, кто был старше и устал от рутины, а потому нуждался в нем больше всего.
Неужели мы неизбежно теряем свою силу с возрастом?[148] Я часто задавался этим вопросом. Посмотрите, как я беру выходной в надежде «расслабиться», и вы поймете, почему меня это беспокоит. К счастью для меня и всех, кому придется смириться с моим ранним уходом на пенсию, наше исследование обнажает глубокий парадокс, который дарует мне истинную надежду: нам, старикам, не стоит списывать себя в утиль. Дело в том, что креативность не имеет возраста. Хотя Эйнштейн и Дирак не ошибались, утверждая, что большинство открытий делается молодыми, совершить карьерный прорыв можно в любой момент.
Если вы запутались, не переживайте. Сначала ничего не понял и я. На решение сложнейшей, на первый взгляд, загадки о новаторстве и возрасте у меня ушло целых пять лет.
Какими бы любопытными ни были исследования Саймонтона, я видел в них огромную проблему. Его работа посвящена гениям, крошечному сегменту творческого племени восхитительным, в высшей степени достойным людям, которые, раз уж на то пошло, встречаются крайне редко. Возникают важные вопросы: применимы ли выводы Саймонтона к обычным ученым, таким как я и мои седеющие коллеги и соавторы, которым, вероятно, уже не стать гениями? Применимы ли они к людям других профессий, с которыми я взаимодействую каждый день? Стоит ли мне уйти от своего врача, просто потому что он уже преодолел свой интеллектуальный пик? Стоит ли мне отказать опытному архитектору в пользу молодого в надежде, что новичок предложит новые, прорывные идеи за чертежным столом? Стоит ли стартапам Кремниевой долины придерживаться негласного правила нанимать зеленых юнцов вместо опытных, но уже немолодых специалистов? Иными словами, значат ли исследования о гениях хоть что-то для нас, простых смертных?
Именно эти вопросы мы подняли с Робертой Синатрой, которая пришла в мою лабораторию в 2012 году. Молодая сицилийка, Роберта начала свою карьеру с физики, но в конце концов пришла на позицию постдока в сетевую науку. Сразу после ее появления стало понятно, что у нее есть все необходимое, чтобы добиться успеха с помощью усердной работы. Роберта заражала всех энтузиазмом, мотивируя множество сотрудников лаборатории на решение сложных задач. Она великолепно готовила и умела налаживать связи, собирая людей за ужином у себя за столом. Несомненно, обсуждать нюансы сетевой теории за тарелкой спагетти, приготовленных по старинному семейному рецепту, гораздо проще, чем в офисной переговорной. Как на кухне, так и в лаборатории она умела заставить сложнейшие проблемы казаться обманчиво простыми.
Нам с Робертой было любопытно, как возраст влияет на карьеру людей, которые не становятся суперзвездами. Учитывая тенденции, которые мы наблюдали в карьере прославленных ученых, могли ли мы предсказать периоды творческой активности для рядовых слуг науки, делающих скромный, но важный вклад во всевозможные сферы, от биологии до информатики? Мы начали с простого вопроса: на каком этапе своих карьер мы публикуем самые важные статьи?
Порой ответить на простейшие вопросы сложнее всего. Так произошло и в нашем случае. Нам пришлось в точности восстановить карьеры десятков тысяч ученых, определяя принадлежность статей из списка, содержащего около 40 миллионов публикаций. На это ушло примерно два года и огромную помощь нам оказал специалист по компьютерным наукам Пьер Девилль, также работавший в нашей команде. Когда мы наконец справились с задачей и смогли проанализировать карьеру каждого из ученых в отдельности, мы заметили закономерность.
Порой ответить на простейшие вопросы сложнее всего. Так произошло и в нашем случае. Нам пришлось в точности восстановить карьеры десятков тысяч ученых, определяя принадлежность статей из списка, содержащего около 40 миллионов публикаций. На это ушло примерно два года и огромную помощь нам оказал специалист по компьютерным наукам Пьер Девилль, также работавший в нашей команде. Когда мы наконец справились с задачей и смогли проанализировать карьеру каждого из ученых в отдельности, мы заметили закономерность.
Успешными, как правило, становились исследования, которые проводились на относительно ранних этапах карьеры в первые двадцать лет с начала работы в соответствующей сфере. Если быть точным, вероятность публикации лучшей статьи ученого в первые три года карьеры составляла около 13 процентов. Примерно такой же была вероятность опубликовать свою лучшую статью в следующие три года. Фактически на протяжении двадцати лет ученый каждый год имел одинаковые шансы сорвать джекпот. Однако спустя это время наблюдалась перемена: шансы ученого резко снижались. Вероятность публикации самой цитируемой статьи на двадцать пятом году карьеры составляла всего 5 процентов и продолжала стремительно падать. Я приближался к тридцатому году карьеры каковы были шансы, что я еще сделаю открытие, которое затмит мою предыдущую «лучшую» работу? Согласно нашей кривой, они составляли менее 1 процента. Иными словами, мне можно было перестать пытаться. Одного взгляда на данные было достаточно, чтобы понять, что я теперь мертвый груз. Не стоило и думать о штатной должности проректору пора было показать мне на дверь.