Как разбудить в себе Шекспира [Драмтренировка для первой пьесы] - Юлия Тупикина 21 стр.

Рябь на воде это как будто ничего не значащие диалоги, с их повторами, невозможностью выйти из одиночества, с отчаянием, которое не высказано, а застряло в горле, и нет надежды на спасение. В пьесе Василия Сигарева «Пластилин» у Максима умирает единственный близкий человек его бабушка, и помощи попросить не у кого.

«Максим выходит из квартиры. Тихонько прикрывает дверь. Запирает ее на ключ. Затем снова отпирает. Оставляет ключ в замке. Подходит к соседней квартире. Звонит. Ждет. Никто не открывает. Максим звонит в другую квартиру. Пауза.

ДЕТСКИЙ ГОЛОС ИЗ-ЗА ДВЕРИ. Кто там?

МАКСИМ. Сосед.

ГОЛОС. А взрослых нету.

МАКСИМ. Там этобабушка у меня Скажешь, ладно?

ГОЛОС. А взрослых нету.

МАКСИМ. Бабушка у меня там Скажешь, ладно?

ГОЛОС. А взрослых нету.

МАКСИМ. Скажешь, ладно?

Бежит вниз.

ГОЛОС. Мне нельзя открывать, сказали»

Борьба с логизмом

Дионисийские тексты часто огибают общепринятую логику они алогичны. На обороте своего холста «Корова и скрипка» Казимир Малевич написал: «Алогическое сопоставление двух форм скрипка и корова как момент борьбы с логизмом, естественностью, мещанским смыслом и предрассудком». Почему Малевич монтирует корову и скрипку? Почему так много тех же коров и скрипок, да еще и самых разноцветных, на картинах Марка Шагала? Почему Шагал соединяет летящих по небу влюбленных и нудный забор, возле которого кто-то справляет нужду на корточках? Почему лошади Петрова-Водкина такого огненного цвета, а перспектива нереальна? Ассоциации вот ответ. Ассоциативный монтаж основа художественного мышления, и художники русского авангарда смело позволили себе довериться своим собственным нейромостикам. Кратковременная нервная связь стала ориентиром.

Наступила эпоха, когда цивилизация обратила внимание на интуитивный способ познания мира. И как всегда бывает, первыми это сделали художники. Из письма Малевича Матюшину в 1913 году: «Мы дошли до отвержения разума, но отвергли мы разум в силу того, что в нас зародился другой, который в сравнении с отвергнутым нами может быть назван заумным, у которого тоже есть закон, и конструкция, и смысл, и только познав его, у нас будут работы основаны на законе истинно новом, заумном».

Тем же путем шли поэты: они искали в области неосознанного, невидимого, недоступного простой логике. Поиски эти приводили к созданию новых слов, нового языка, который как будто бы стал следствием того, что «улица корчится безъязыкая, ей нечем дышать и разговаривать», а время зазвучало по-новому, и поэты смогли это расслышать. Крученых сказал: «Художник увидел мир по-новому и, как Адам, дает всему свои имена».

Слова, сливающиеся в звуки, в чистую музыку,  это то, что всегда было присуще культу Диониса. Речь, лишенная смысла, речь как набор звуков это то, что появилось еще у Рабле. Вот первая встреча Панурга и Пантагрюэля:

«Тогда путник заговорил так: Аль барильдим готфано деш мин брин алабо бордин фальбот рингуам альбарас. Нин порт задикин альмукатин милько прин аль эльмин энтот даль хебен энзуим; кутхим аль дум алькатим ним брот декот порт мин микайс им эндот, прух даль майзулюм холь мот дансрильрим лупальдас им вольдемот. Нин хур дьявост мнарботим даль гуш пальфрапин дух им скот прух галет даль Шинон мин фильхрих аль конин бутатен дот даль прим».

Сравните со стихотворением Алексея Крученых:

Новая реальность требует нового языка, и новые слова нарушают автоматизм восприятия, «будят», требуют интеллектуальных усилий, эмоционального напряжения слушателя и читателя. Поэты-футуристы хотели, чтобы «писалось туго и читалось туго, неудобнее смазных сапог или грузовика в гостиной».

Свой язык изобрел и писатель Андрей Платонов из советского канцелярита, клишированных фраз, соединенных с поэтическим языком. Герои Платонова говорят коряво и нескладно, будто впервые, они только что появились на планете и пытаются наполнить ее словами. Фразы построены грамматически неправильно, логика нарушена, есть избыточность и все это для того, чтобы пробиться к смыслу через мертвые обломки старого языка. Титаническое усилие писателя делает чтение его прозы трудом, сходным с чтением философии,  это не легкое скольжение по глади беллетристики, каким обычно оно бывает. Читатель приглашается быть соучастником, он может выполнить дешифровку: читатель Платонова не потребляет, а сопроизводит.

Вот некоторые фразы из рассказа «Фро»:

«Паровоз курьерского поезда, удалившись, запел в открытом пространстве на расставание».

«Она потрогала пальцем железо ящика оно было прочное, ничья душа в письме не пропадет отсюда».

«С тех пор он начал ходить на тот бугор ежедневно, чтобы смотреть на машины, жить сочувствием и воображением».

«Вечернее солнце просвечивало квартиру насквозь, свет проникал до самого тела Фроси, в котором грелось ее сердце и непрерывно срабатывало текущую кровь и жизненное чувство».

«Позже детства он ни разу не снимался, потому что не интересовался собой и не верил в значение своего лица».

«и касался земли доверчивыми голыми ногами».

«За окном, начав прямой путь в небесное счастливое пространство, росли сосны».

«Она зябла чего-то и поправляла или жалела на себе бедную одежду».

«Музыкант был еще мал, он еще не выбрал изо всего мира что-нибудь единственное для вечной любви, его сердце билось пустым и свободным, ничего не похищая для одного себя из добра жизни».

Поток сознания

Есть способ услышать карнавал внутри себя, его изобрели в эпоху модернизма. Автоматическое письмо это фиксация, приблизительная, конечно, своего собственного потока сознания, который представляет собой процесс фильтрации хаоса жизни, происходящий здесь и сейчас. Поток сознания это ваш собственный карнавал, вторая реальность, рождающаяся в ответ на ту, в которую мы погружены как существа. В этом карнавале есть наши импульсы, инстинкты, желания, страхи, окрики сознания, попытки контроля, пародия, жизнь тела, непристойность все это течение образов дионисийской природы вполне может стать текстом.

Классический образец такого текста монолог Молли Блум из романа Джеймса Джойса «Улисс», вот отрывок из него:

«так приятно бы подольше поговорить с воспитанным образованным человеком я бы завела себе хорошенькие красные домашние туфли как продавались у тех турок в фесках или желтые и красивый слегка прозрачный пеньюар он мне так нужен или матине персикового цвета как то что когда-то давно у Уолпола всего за 8 и 6 или за 18 и 6 пожалуй я дам ему еще один шанс встану утром пораньше все равно это ложе старого Коэна надоело безумно и можно пойти на рынок посмотреть овощей капусту помидоры морковь разных фруктов получше они такие чудесные свежие когда их привозят кто знает какой первый мужчина мне попадется они по утрам бродят в поисках этого Мэйми Диллон так уверяла и по ночам тоже это она так ходила к мессе вдруг страшно захотелось грушу большую сочную грушу тающую во рту как в ту пору когда меня одолевали причуды потом я ему швырну его яйца и подам чай в той чашке с приспособлением для усов ее подарок чтоб у него рот стал еще шире думаю мои сливки тоже ему понравятся я знаю как я сделаю я буду ходить по дому довольно веселая но не слишком напевая mi fa pieta Masetto потом начну одеваться чтобы выйти presto non son piu forte надену лучшие панталоны нижнюю юбку и дам ему как следует на все посмотреть так чтоб у него встал».

Такая форма художественного текста может возникнуть разными способами: писатель способен создать ее аналитически, вычленяя необходимые пазлы сознания героя, либо вживаясь в персонажа, как бы от его имени, интуитивно, не анализируя и отдаваясь потоку. Чтение такого текста дает возможность увидеть персонажа в объеме с контекстом и подтекстом. Мы начинаем воспринимать мир, в котором живет герой, его связи с другими, его неврозы, мечты, систему ценностей, идеи, его тайные желания и т. д.  все содержание Досье (персона, тень, корни, тело и т. д.).

Этот прием мы встречаем в пьесе Андрея Стадникова «Мертвые»: «If the god made something better than pussy hes left it for himself. Дядя умирает от передозировки. Брат сходит сума. Я схожу сума. Омон травит зрителей газом. Я люблю тебя, Маша. Революция ясное небо. Языков несколько, ибо желаний тоже не одно. Отец дарит сыну ружье и фотографирует его рядом с ним. Он живет не тем, что жизнь стоит того, чтобы жить, а тем, что самоубийство того не стоит. Сдохни. Война. Смеялся в скорой. Она замужем. Может это не лес был, природа, в общем. Блядь, пиздец как жарко. Мне кажется, она хочет пить. What are you doing? У тебя сигареты есть? Да ладно, че плакать-то?! Ты видел, она его выплюнула. Осторожно, дорога без покрытия. Я еду из Алма-Аты. Девочка, что с тобой? Я работаю в патентном бюро. У тебя есть что-нибудь, что можно запатентовать? Налей мне водки, Миша. Мне лошадь палец откусила. Может, надо скорую вызвать? Нет, я лучше пойду домой. Часы покажи. Кажется, я перешел на новый уровень. Зачем ты ее снегом кормила? Я думала, она пить хочет и недотягивается. Сало будете? Да, конечно. Охуеть, дышать вообще нечем. Уважаемые пассажиры, на борту одному из пассажиров стало плохо, требуется медицинская помощь».

Пьеса Александра Юшко «Тракторист, сука»  тоже яркий пример дионисийского текста. Партия декламатора почти не слышна, на первом плане хор, который поет о тревоге, о бессмысленности разных жизненных сценариев, о том, как быть мужчиной.

Главный герой работает трактористом в некой корпорации МТС, носит корпоративную золотую кепку, на стене висит золотая лопата. Его рабочая обязанность разрывать могилы и доставать оттуда золото, это тяжелый заработок, ведь живые пожирают мертвых. Герой так и не совершает никакого поступка, декламатор не запел, не ответил хору. Хор показывает нам мысли и чувства героя, его внутренние образы, ощущения. Автор как будто вывернул своего героя наизнанку, при этом сам герой молчит.

«Вагон электрички. Пассажиры разделены пополам, женщины слева мужчины справа. От мала до велика одеты в серые и черные одежды. Если присмотреться, то невозможно найти ни одну цветную вещь, их просто нет. Каждый из пассажиров периодически повторяет определенное действие, такой себе рапид из реплик и телодвижений. На окнах вагона толстый слой пыли, сквозь который ничего невидно, плюс густой обреченный безнадежный туман сводит видимость к нулю. Вагон то набирает скорость, то останавливается. Далее крупные планы: