ВИВИАН. Через шесть недель я умру. Иди помоги тому, кому не все равно.
ДЖЕФФ. Значит, тебе уже все равно?
ВИВИАН. Да.
ДЖЕФФ. Тогда зачем ты делаешь педикюр?
Она улыбается контакт налажен, они (спойлер) довольно скоро займутся сексом. Что произошло в этом коротком диалоге? Джефф заметил противоречие между тем, что говорит Вивиан и что делает. Она собирается умирать, но делает педикюр, а дела всегда убедительнее слов. Очевидно, что в Вивиан не умерла надежда жить, а значит, Джефф может повеселить ее.
Все не то, чем кажется этот принцип тоже вписывается в категорию «Противоречия». Например, глыба льда, торчащая над поверхностью воды в океане или море, это только 10 % от того, что скрыто под водой, политики врут, Версаль это на самом деле вонь, дохлые кошки, экскременты на улицах, а также скучная и изматывающая борьба за то, чтобы быть поближе к королю. Духи это не приятное дополнение к чистому телу, а изначально способ замаскировать неприятный запах немытого тела. «Делу время, а потехе час» это не про то, что надо много работать и только часок веселиться: «час» и «время» были абсолютными синонимами тогда, когда возникла эта поговорка, теперь в переводе на современный русский она должна звучать как «делу время, потехе время». Гигантская клубника может быть абсолютно безвкусной, Голиаф не был самым эффективным воином, прекрасное растение может быть плотоядным, милый человек маньяком, роскошный театр убогим по качеству спектаклей. На приеме «все не то, чем кажется» построены детективы, комедии и драмы, и разгадывать ребус «а как же на самом деле?» нам как зрителям никогда не надоедает.
Трансформация
Иногда начинающему писателю трудно принять необходимость трансформации вроде бы придуман интересный герой, так пусть же он не меняется. Но ему придется.
Если в тексте нет трансформации, значит, в тексте нет драматургии. Драматургия это изменение персонажа либо изменение мира вокруг. Это изменение читательской оценки происходящего.
Вы задумали некий сюжет: ваш герой движется к своей цели, преодолевая препятствия. Что он должен преодолеть в себе, чтобы прийти к своей цели? Этот вопрос ключевой, и ответить на него бывает непросто. Но именно в нем вся суть драматургии и суть термина «арка». Арка героя процесс изменения героя в ходе истории.
Итак, наш персонаж должен что-то преодолеть в себе, чтобы прийти туда, куда он хочет, к своей цели. Но меняться он не хочет, как и мы с вами. Разве вы смирились с необходимостью перемен? Даже если вы понимаете эту необходимость, начать действовать в нужном направлении очень трудно колея засасывает, мы ежедневно наматываем по ней круги, и вырваться очень страшно, а находиться там часто уже невозможно. Но мы находимся и это кризис, неминуемый этап трансформации, признание ее необходимости. Когда-то у греков была такая казнь-пытка: человека заживо зажаривали в медной статуе быка. Так же и мы живем в статуях, в которых нас как будто зажаривают. И мы не в силах выйти из этой оболочки.
Философ Мераб Мамардашвили, говоря о совсем другом, описал универсальный принцип застревания человека, который можно увидеть в разных произведениях искусства: «Ложь будет бесконечно повторяться в виде одних и тех же несчастий. Если мы не принимаем смертельный предел человеческого существования <>, мы вечно прожевываем один и тот же непрожеванный кусок. Вечно с нами будут случаться те же события, которые случались, и будет в нас та же немогота <>. Это настоящая картина ада!» Очевидно, этот же сюжет мы встречаем в фильме «День сурка».
Метеоролог Фил Коннорс попадает во временную петлю в маленьком городе Панксатони. Его цель выбраться из города и из 2 февраля, но цель эта недостижима, пока Фил не примет необходимость внутренних изменений: он должен сбросить старую оболочку потерявшего интерес к жизни самоуверенного циника. Фил не способен к искренним близким отношениям, закован в оболочку своего невроза, он раб своей колеи, сбежать из которой возможно только одним способом через внутреннюю трансформацию.
Поначалу Фил отрицает необходимость внутренних изменений он пытается выбраться из города не меняясь. У него не получается, тревога Фила нарастает, а между тем окружающие снова и снова показывают ему честное отражение, в котором он выглядит неприглядно. Наступает стадия принятия: Фил понимает, что ему не выбраться из города, и пускается во все тяжкие, но это не приносит ему счастья и не приближает к цели. Он влюбляется в Риту, но и она не дается ему Рита тоже служит прибором, измеряющим степень трансформации Фила, и пока степень все еще недостаточна. Фил оказывается на самом дне он хочет умереть, но и покончить с собой в его персональном аду невозможно. Признав свое бессилие, отказавшись от масок, Фил приобретает надежду на спасение. Снова и снова он хочет спасти бомжа, и снова и снова не может сделать это: старик все равно умирает. И это начало пути Фила-альтруиста: через помощь окружающим и раскрытие своих новых способностей, развитие своих талантов Фил рождается заново и выходит из временной петли.
По сути трансформация это цикл «смерть-рождение». Мы состоим из клеток, которые непрерывно обновляются: умирают и рождаются заново. Точно также должны обновляться наши паттерны поведения и мышления. Подробнее цикл «смерть-рождение» мы рассмотрим в главе про дионисийское искусство.
Мераб Мамардашвили: «Возможный человек не какой-то определенный, наличный, а тот возможный человек, который может сверкнуть, промелькнуть, установиться в пространстве некоторого совершаемого им усилия, которое ставит его "на предел" самого себя, где прямо в лицо ему глядит облик смерти. Возможный человек символизирует способность или готовность индивида расстаться с самим собой, таким привычным и любезным, каким он был к моменту события, то есть изменить самого себя, поскольку только в измененном состоянии сознания может пройти ток реальности, и некое целое, некая реальность, как она есть сама по себе, может воссоздаться в тех состояниях, перед лицом которых человек оказался способным изменить самого себя, расстаться со слепившейся с ним скорлупой».
То есть, выработав некий шаблон, мы должны вырабатывать следующий и следующий, и быть гибкими, чтобы менять их в соответствии с тем, что требует жизнь. «Парк» паттернов должен быть настолько широк, чтобы в какой-то момент их не стало совсем.
Все истории непройденной трансформации трагические. «Странная история доктора Джекилла и мистера Хайда» застревание в облике Хайда. «Нелюбовь» Звягинцева отказ героев меняться, возвращение к началу, которое наверняка приведет к новым жертвам, новым потерянным детям.
Гедонизм
Святой Августин сказал: «Люби и делай что хочешь». Один из путей добиться свежести восприятия лежит через любовь, которая и есть портал к пониманию. Можно подключиться к пониманию через боль и страх, мы еще об этом поговорим ниже, а можно через любовь. Именно так делал Энди Уорхол: он любил суп Campbell и много лет его ел, любил кока-колу, Мэрилин Монро, доллары, мыло Brillo, бананы, цветы, Трумэна Капоте, себя и все это рисовал и тиражировал.
Гедонизм (от др. греч. δονή «наслаждение, удовольствие»). Учение, согласно которому удовольствие является высшим благом и смыслом жизни. Гедонизм это то, что всех нас может спасти: если случилось что-то неприятное и даже страшное, то именно умение зацепиться за реальность, увидеть в такой момент красивую ветку с цветами, солнечный блик, кобальт тучи, поймать аромат хороших духов на бульваре, три секунды любимой песни это способно удержать тебя в земном, в здравом. Чем больше ты натренирован наслаждаться жизнью, тем, что можно увидеть, потрогать, облизать, понюхать здесь и сейчас, тем больше ты натренирован в принципе замечать, а замечать это часть ремесла писателя. И тем в большей ты безопасности с точки зрения присутствия духа.
Гедонизм помещает нас в настоящее. Приближает к телу, к чувственному восприятию жизни, растворяет тревогу. Можно побыть другим: не таким контролирующим, прагматичным и разумным, более интуитивным, бесцельным и свободным. Жизнь в ощущениях может дать новых героев, новые образы, истории, новый язык.
Чёрная краска
Проблема многих начинающих писателей желание творить добро наивным способом, просто создавая тексты о добре. Такой писатель рассуждает так: в мире уже много плохого, трудно жить, и лучше я буду писать хорошие добрые вещи, буду нести людям свет. К сожалению, этот способ не канает: тексты, созданные с такой точки зрения, получаются слабыми, вторичными, малохудожественными, наполненными дидактикой и клише.
Чёрная краска
Проблема многих начинающих писателей желание творить добро наивным способом, просто создавая тексты о добре. Такой писатель рассуждает так: в мире уже много плохого, трудно жить, и лучше я буду писать хорошие добрые вещи, буду нести людям свет. К сожалению, этот способ не канает: тексты, созданные с такой точки зрения, получаются слабыми, вторичными, малохудожественными, наполненными дидактикой и клише.
И вообще, неумение автора работать с категорией уязвимости, касаться болевых точек, страхов похоже на отказ художника от черной краски: мол, я буду использовать только пастельные тона. Вы должны уметь пользоваться всей палитрой, даже если иногда ваша картина будет написана только голубым и розовым. Отказываясь работать с болью и страхом, вы уподобляетесь плохому врачу, к которому приходит пациент с гнойником: такой врач советует привязывать подорожник, вместо того чтобы взять скальпель и вскрыть абсцесс в результате пациент погибает. Так вот, драматург это тот, кто не боится сделать больно, тот, кто может взять скальпель, чтобы спасти весь организм.
В отказе от черной краски скрыто много трусости, против которой восставал еще Казимир Малевич. Трусливое сознание, которое неспособно создать ничего ценного, кроме как копировать природу, и не видит свободу вокруг. Трусость и искусство антонимы, давайте первое оставим обывателю, а займемся вторым. И посмотрим на смелость Дюшана, который принес в музей фонтан-писсуар, на Пьеро Мандзони, с его калом в консервных банках, посмотрим на перформансы Марины Абрамович, в которых ее резали, били или она проводила сутки в неудобных и опасных для здоровья и жизни положениях. Что мы как художники готовы поставить на кон? Рискуем ли мы репутацией, уважением, деньгами, здоровьем? Можем ли показаться смешными, вызвать осуждение и презрение? Готовы ли нарушить табу?