Господин, вы сказали, что любите свободу и ненавидите рабство. Но мы смиренно просим вас именно о свободе. Мы не можем отказать вам, вы сильнее всего, что мы знаем и этим делаете нас рабынями. Увы, господин, вы этого не заметили, но это так. Марьям подняла на меня глаза. На ресницах слезы, по щеке слезинка катится. Или на самом деле настолько сложный выбор, или величайшая актриса в ней спит. Хотя это мне все таким легким кажется. Кошке-то игрушки, а мышке слезки.
Я сам хотел вам это предложить. Оставаясь с вами, я подвергаю вас опасности. Вы обе правы, девочки. Но сегодня ночь наша. Вы обе будете помнить меня всю жизнь, красавицы! И я легко поднял обеих женщин в воздух, ухватив их руками под весьма фигуристые нижние девяносто с лишком, и пару раз повернулся на месте, заставив дам взвизгнуть и прижаться ко мне. Все, что нам нужно сейчас это немного любви.
Видимо, осознание того, что жутко-страшный (но очень привлекательный) водяной дух не собирается их кабалить, раскрепостило дам, и мы выдали такого жара, что записи нашей групповушки не стыдно было бы на серьезный порноресурс выложить. Я настолько впечатлился этой групповушкой, что думал о ней даже пробираясь по арыкам Коканда. Еще б раздваиваться научиться, с сохранением сознания и осязания. Но это уже высший пилотаж, и я не уверен, что он мне станет доступен иначе, кроме как в иллюзиях. А так неплохо б, восмикрылый семичлен, бва-ха-ха
От моего демонического смеха в канал упал задремавший было стражник. Учитывая, что он был в кольчуге и при сабле сразу на дно пошел, камнем. Но настрой у меня до сих пор добрейший, потому выдал ему пинка, от чего служивый вылетел на берег. Как раз в подбегавших к берегу для его спасения сослуживцев. Блин, бедные ребята, синяков насажали. Ничего. Лечение грязью полезно, и потому на десяток ханской стражи вылетело тонны полторы жидкого ила. А нечего каналы загаживать. Суматоха вышла знатная, прибывшая на помощь дежурная полусотня долго носилась с зажженными факелами по городским улочкам, ища нарушителей. Под горячую руку попали несколько грабителей, которых основательно побили древками копий.
А довольный я неторопливо рулил на лодочке, бултыхая ногами в воде. Пара озорных полутораметровых щук пытались ласково откусить мне пальцы, но были биты мною по головам, и выкинуты на берег, как раз к ночующим под камышовыми навесами бродягам. О, а это что за знакомая морда? И такая грустная?
А довольный я неторопливо рулил на лодочке, бултыхая ногами в воде. Пара озорных полутораметровых щук пытались ласково откусить мне пальцы, но были биты мною по головам, и выкинуты на берег, как раз к ночующим под камышовыми навесами бродягам. О, а это что за знакомая морда? И такая грустная?
Что не спится? Я остановился около грустно сидящего на камне знакомого дервиша.
Спина болит. Пожаловался тот. Я рассказал все, что вы сказали. Но мне не поверили, а казий приказал, с согласия муфтия, дать мне десять палок. Хорошо хоть флягу не отобрали. Пусть еды нет, но ваша вода позволяет не чувствовать себя голодным.
Хм Я внимательно поглядел на бедолагу. Высокий, жилистый. В изношенных, но свежевыстиранных шмотках. Ногти на руках и ногах грубо, но обрезаны. Волос чистый. Глаза ясные, умные, хитрые. Имя у тебя-то есть?
Давненько мое имя не спрашивали. Усмехнулся резко прибавивший в возрасте дервиш. Так-то он мне казался лет на сорок, но сейчас я вижу, что ему не меньше шестидесяти, серьезный возраст по нынешним временам. Отец назвал меня Ёркин.
Яркий, значит. И наверняка ходжа. А скажи мне, Ёркин-Ходжа, не хочешь ли ты помочь водяному? У меня скоро проснется сув-пэри, девица молодая, неумелая и глупая, но при этом необычайно сильная и невоздержанная в поступках своих. А у меня в помощницах только кум-пэри. Очень тебя прошу! Вот пришло мне в голову, что Хилола должна с большим почтением относиться к дервишам. Это ей отец с матерью вколотили, правда, с целым набором ограничений. Дервиши, они люди простые. Берут все, что плохо лежит хлеб, яйца, честь девичью
Глаза у болезного хаджи стали как медные монеты размером. И особо не раздумывая, тот подхватил крохотный узелок и шагнул мне в лодку, скромно усевшись на кормовую банку.
Есть, наверное, хочешь? Я хмыкнул на раздавшиеся из желудка дервиша трели. Сейчас будем проходить мимо пекарни, купишь лепешек. Держи, купишь на все. Пустынница хлебушка тоже не прочь отведать. И я кинул дервишу большую серебряную монету, которую тот поймал очень и очень ловко.
После лавки с хлебом я велел дервишу держаться покрепче и «дал газу», прикрыв нас отводом глаз. Надо было видеть ошалелые глаза святого бродяги, когда тот осознал, с какой именно скоростью мы летим. И это я особо не разгонялся, опыта по удержанию лодки на гребне цунами у меня нет как такового, потому не больше полусотни километров бежим. Но такая скорость здесь и сейчас за гранью понимания большинства людей. Но даже с такой скоростью нам идти около восьми часов, а человеческое тело имеет предел возможностей. И потому я встал на дневку в длинном, глухом заливчике.
Нехорошее место, суви-аджар. Очень нехорошее, поежился дервиш, оглядываясь вокруг.
В этом я с ним был согласен. Зря я сюда свернул. И как я пропустил этот ерик при прошлой разведке? Чуть дальше вверх была небольшая заболоченная старица. Узбоем это озерцо не назовешь, этот кус старого русла уже совершенно непроточен.
Смотри, суви-аджар. Дервиш ткнул пальцем в старый, полуобвалившийся мазар. Надо уходить отсюда, здесь немертвая ведьма живет.
Э, нет, дервиш. Здесь моя река, значит, за берега я тоже отвечаю. Сиди здесь, не вздумай лезть на берег без моего разрешения. И я ступил на воду. Со стороны наверняка смотрелось эпично, как я по водной глади шел. И чем ближе я подходил к берегу, тем сильнее чувствовалась чернота. Темная, глухая ненависть ко всему, и к жизни и к смерти, вообще ко всему сущему.
Рисковать я не стал, я не Рэмбо и не Терминатор. А потому просто ударил небольшим цунами по развалинам. Кто б там не сидел, такое ему точно не понравится. И угадал с яростным ревом-визгом из уже полностью разрушенного мазара вылетело нечто. Ну, для простого человека это умертвие (не зря ее немертвой ведьмой дервиш назвал) двигалось настолько стремительно, что кроме смазанной полосы он бы и не увидел ничего. А для меня жуткая, ну совершенно неэстетичная картина. Ибо, по моему скромному мнению, даже нелюдь должна быть совершенна. Впрочем, похоже, к нежити это не относится. Грязная, сухая, с лохмами вместо волос, с обломанными когтями и гнилыми зубами старуха в обрывках-лохмотьях. На шее, кстати, висит такой же золотой амулет, какие я подобрал с останков орков, после того как поглотил их души.
Пробитая сразу пятью ледяными копьями нежить стала похожа на кошмар энтомолога. А я принялся поглощать силу этого недоразумения. Аккуратно высосав ее до донышка, я подкинул пригоршню серебра, и разогнав ее до пятисот метров в секунду (зря я что ль телекинез осваивал), прошил нежить импровизированной серебряной картечью. Не собираюсь я эту не-жизнь поглощать, у меня от ее силы изжога, а от остального банально вывернет наизнанку. А блюющий водяной бедствие для окрестностей. Короткий взвизг, и на землю рушится сухой ссохшийся костяк с кое-где сохранившейся истлевшей кожей. То, что осталось от души этого несчастья, ушло, исчезло. При этом я ощутимо услышал, как кто-то негромко хмыкнул. Интересно, кто это меня своим вниманием почтил?
Пробитая сразу пятью ледяными копьями нежить стала похожа на кошмар энтомолога. А я принялся поглощать силу этого недоразумения. Аккуратно высосав ее до донышка, я подкинул пригоршню серебра, и разогнав ее до пятисот метров в секунду (зря я что ль телекинез осваивал), прошил нежить импровизированной серебряной картечью. Не собираюсь я эту не-жизнь поглощать, у меня от ее силы изжога, а от остального банально вывернет наизнанку. А блюющий водяной бедствие для окрестностей. Короткий взвизг, и на землю рушится сухой ссохшийся костяк с кое-где сохранившейся истлевшей кожей. То, что осталось от души этого несчастья, ушло, исчезло. При этом я ощутимо услышал, как кто-то негромко хмыкнул. Интересно, кто это меня своим вниманием почтил?
Долго задерживаться здесь я не стал. Короткий осмотр показал кучу дробленых костей. Всех подряд людей, зверей, птиц, рыб. Все было пожрано, грубо, яростно. Эта кучу была свалена в небольшой овраг за мазаром, и даже ворон и чаек поблизости не было. Да что там мух поблизости от нее не видать, только тяжкий смрад стоит от мертвечины.
Похоронить бы. По-людски. Дервиш стоял около меня, и смотрел на то, что осталось от когда-то живых существ. Нет, и люди, и звери, и рыбы пожирают друг друга только в путь, но вот все едино, как-то чище к этому относятся. А тут, даже смерти нормальной нет. Ибо смерть, это начало нового, погибший дает жизнь выжившему, это извечный закон. Здесь же просто уничтожение за ради уничтожения. Ну, и потехи еще, но очень дурной. Даже всякие адепты приносят жертвы ради чего-то или кого-то, а тут просто, ради того, чтобы кто-то не жил. А то отсюда такое может выйти
Ты прав, Ёркин-ходжа. Я кивнул, сосредоточился. В здешних местах нефти практически нет, но кой-где встречается. Вот из такой линзы я и потянул ручеек земляного масла, густого, почти сплошь битум и мазут. Но для таких целей пойдет. А то я хоть с огнем и дружу, но все-таки это мой антипод. Такого пламени, чтобы вычистить этот овраг я выдать не смогу. А водой просто времени нет, тут надо все основательно промыть. Это не просто смыть в старицу надо, это еще саму старицу и останки водой и песочком чистить и чистить, долгая работа, муторная. Нет, этот кусочек Дарьи я просто так не брошу, я здесь десятка три родников оживил, перенаправил в старицу, но это по сравнению с упокоением такого количества погибших мелочь.
Накачав половину оврага нефтью, я поджег ее ударом молнии. И следующим ударом спек в сплошной блок развалины. Нечего в нем делать, даже если они битком завалены сокровищами. Мне времени нет разбираться (да и неохота, ковыряться в прахе удовольствие ниже среднего), а простым мародерам тут делать нечего. Подумав, я еще несколько раз ошарашил молниями в разгорающийся овраг. Нагнал температуры, так сказать.