Да, отвечал молодой человек. Но скажите, Кристина, что произошло, когда вы очутились на белой лошади из «Пророка»?
Я не шелохнулась и позволила увезти себя. Мало-помалу странное оцепенение пришло на смену тревоге и ужасу, в который повергла меня эта кошмарная история. Черная фигура поддерживала меня, и я даже не пыталась вырваться. Необычайное спокойствие овладело мною, и я подумала, что нахожусь, очевидно, под благотворным воздействием какого-то снадобья. Я была в полном сознании. Глаза мои привыкли к темноте, которую к тому же кое-где прорезали мимолетные блики Я полагала, что мы находимся в узкой галерее, опоясывающей здание Оперы, подземная часть которого достигает огромных размеров. Только один раз, мой друг, один-единственный раз я спускалась в эти удивительные подвалы и остановилась на третьем подвальном этаже, не решившись углубляться дальше в землю, хотя под ногами у меня находились еще два этажа, где можно было бы разместить целый город. Но лица, которые я там увидела, обратили меня в бегство. Черные-пречерные дьяволы орудовали у котлов лопатами и вилами, раздувая угли, разжигая огонь, они угрожали, стоило лишь подойти к ним поближе, внезапно распахивая навстречу красную пасть печей!.. Так вот, пока Цезарь преспокойно нес меня на спине средь этой кошмарной ночи, где-то далеко, очень далеко я вдруг заметила совсем маленьких, просто крохотных, как в перевернутом бинокле, черных дьяволов перед раскаленными углями отопительных печей. Они то появлялись, то исчезали И снова появлялись по мере нашего странного продвижения, потом наконец вовсе исчезли. Человек в плаще по-прежнему поддерживал меня, а Цезарь уверенно шагал без всякого провожатого Не могу вам сказать даже приблизительно, сколько времени длилось это путешествие во тьме; мне только представлялось, что мы кружили, кружили, спускаясь по какой-то неумолимой спирали в самое сердце подземелья, но, может быть, у меня просто кружилась голова? Хотя я этого не думаю. Нет! Голова у меня была необычайно ясная. В какой-то момент Цезарь насторожился, принюхиваясь, и слегка ускорил шаг. Я ощутила влагу в воздухе, и Цезарь замер на месте. Мрак разрядился. Нас окружал голубоватый свет. Я взглянула, проверяя, где мы находимся. Мы оказались на берегу озера, свинцовые воды которого терялись вдали, в черноте Но вокруг нас сиял голубой свет, и я увидела маленькую лодку, привязанную к железному кольцу на причале.
Разумеется, я знала, что все это существует, и в озере с этой лодкой под землей не было ничего сверхъестественного. Но вспомните о необычайных обстоятельствах, при которых я очутилась на том берегу. Думаю, души умерших и те, добравшись до Стикса, не испытывали большего беспокойства. Да и безмолвная фигура человека, который перенес меня в лодку, была не менее мрачной, чем Харон. Возможно, кончилось действие снадобья или же окружающая свежесть полностью привела меня в чувство, только я очнулась от оцепенения и зашевелилась, снова проявляя признаки тревоги. Мой зловещий спутник, должно быть, заметил это и торопливо отпустил Цезаря, тот растворился во тьме галереи, и я слышала, как четыре подковы звонко застучали по ступеням какой-то лестницы, затем человек устремился в лодку и, освободив ее от железных оков, схватил весла, он греб с проворством и силой. Глаза его неотрывно глядели на меня из-под маски, я чувствовала на себе их тяжелый, неподвижный взгляд.
Мы бесшумно скользили по воде в голубоватом свете, о котором я уже говорила, потом снова очутились в полной темноте и причалили. Лодка ударилась обо что-то твердое. И меня снова понесли на руках. Я вновь обрела силы кричать. И громко закричала. Потом вдруг смолкла, оглушенная светом. Да, меня опустили посреди ослепительно-яркого света. Я резко вскочила. Силы вернулись ко мне.
В центре гостиной, которая, казалось, была украшена и меблирована только цветами, великолепными и в то же время нелепыми цветами, нелепыми из-за шелковых лент, прикреплявших их к корзинам, такие продают в лавках на бульварах слишком уж цивилизованные цветы, похожие на те, что я обычно нахожу у себя в гримерной после премьеры, так вот в центре этого чересчур парижского благоухания я увидела черную фигуру человека в маске. Скрестив руки, он заговорил: «Успокойтесь, Кристина, вам ничто не угрожает». Это был Голос!
Охватившая меня ярость не уступала моему изумлению. Я бросилась к маске и хотела сорвать ее, чтобы увидеть лицо Голоса. Но человек произнес: «Вам ничто не угрожает до тех пор, пока вы не тронете маску!» И осторожно сжав мне запястья, человек заставил меня сесть. Затем, не вымолив больше ни слова, опустился передо мной на колени.
Мы бесшумно скользили по воде в голубоватом свете, о котором я уже говорила, потом снова очутились в полной темноте и причалили. Лодка ударилась обо что-то твердое. И меня снова понесли на руках. Я вновь обрела силы кричать. И громко закричала. Потом вдруг смолкла, оглушенная светом. Да, меня опустили посреди ослепительно-яркого света. Я резко вскочила. Силы вернулись ко мне.
В центре гостиной, которая, казалось, была украшена и меблирована только цветами, великолепными и в то же время нелепыми цветами, нелепыми из-за шелковых лент, прикреплявших их к корзинам, такие продают в лавках на бульварах слишком уж цивилизованные цветы, похожие на те, что я обычно нахожу у себя в гримерной после премьеры, так вот в центре этого чересчур парижского благоухания я увидела черную фигуру человека в маске. Скрестив руки, он заговорил: «Успокойтесь, Кристина, вам ничто не угрожает». Это был Голос!
Охватившая меня ярость не уступала моему изумлению. Я бросилась к маске и хотела сорвать ее, чтобы увидеть лицо Голоса. Но человек произнес: «Вам ничто не угрожает до тех пор, пока вы не тронете маску!» И осторожно сжав мне запястья, человек заставил меня сесть. Затем, не вымолив больше ни слова, опустился передо мной на колени.
Такое смирение придало мне немного храбрости; свет, четко обрисовав все вокруг, вернул меня к действительности. При всей своей необычности история эта обретала теперь конкретные черты, окружавшие меня предметы можно было не только видеть, но и потрогать. Обивка на стенах, мебель, светильники, вазы все, вплоть до цветов, о которых по их корзинкам я почти с полной уверенностью могла определить, откуда они взялись и сколько стоят, неизбежно ограничивали мое воображение рамками гостиной, такой же банальной, как многие другие, хотя у тех, по крайней мере, было одно оправдание: они не располагались в подвалах Оперы. Я, несомненно, имела дело с неким страшным оригиналом, который загадочным образом поселился, подобно всем остальным, в подземелье, по необходимости и при молчаливом содействии администрации нашел окончательное убежище под кровлей этой современной Вавилонской башни, где плелись интриги, где пели на всех языках и любили на разных наречиях.
И значит, не кто иной, как Голос, да-да, Голос, который я узнала под маской, его-то она не могла скрыть от меня, стоял передо мной на коленях, то есть другими словами обыкновенный мужчина.
Я уже даже не думала об ужасной ситуации, в которую попала, и не спрашивала, что станется со мной и благодаря какому темному и, несомненно, тираническому замыслу очутилась я в этой гостиной, где меня заперли, словно пленницу в темнице или рабыню в гареме. «Боже! говорила я себе. Так вот, значит, что такое Голос: это всего-навсего мужчина!» И я заплакала.
Человек, все еще стоявший на коленях, наверняка понял смысл моих слез, ибо произнес: «Это правда, Кристина!.. Я не ангел, не гений, не призрак Я Эрик!»
И опять рассказ Кристины был прерван в этом месте. Молодым людям почудилось, будто эхо отозвалось где-то позади них: Эрик!.. Что за эхо?.. Обернувшись, они обнаружили, что уже стемнело. Рауль сделал движение, собираясь подняться, но Кристина удержала его подле себя:
Останьтесь! Вам следует обо всем узнать здесь!
Почему здесь, Кристина? Я боюсь за вас, ночь прохладная.
Бояться надо только люков, мой друг, а здесь мы, можно сказать, на другом краю света от люков. Видеться с вами за пределами театра я не имею права. Сейчас не время раздражать его. Не стоит пробуждать у него подозрений
Кристина! Кристина! Что-то подсказывает мне: не следует ждать до завтрашнего вечера, бежать надо немедленно!
Я уже говорила вам: если он не услышит завтра, как я пою, ему это причинит бесконечную боль.
Трудно не причинять боли Эрику и в то же время бежать от него навсегда
В этом вы правы, Рауль, из-за моего бегства он наверняка умрет И девушка добавила глухим голосом: Но мы в равном положении Мы тоже рискуем: он может убить нас.
Значит, он так сильно вас любит?
Он готов пойти на преступление!
Однако его жилище можно отыскать. Можно сходить за ним туда. И раз Эрик не призрак, можно поговорить с ним и даже заставить его отвечать!
Кристина покачала головой.
Нет-нет! Против Эрика ничего нельзя!.. От него можно только бежать!
Значит, он так сильно вас любит?
Он готов пойти на преступление!
Однако его жилище можно отыскать. Можно сходить за ним туда. И раз Эрик не призрак, можно поговорить с ним и даже заставить его отвечать!
Кристина покачала головой.
Нет-нет! Против Эрика ничего нельзя!.. От него можно только бежать!
Тогда почему же, имея возможность бежать, вы вернулись к нему?
Так надо было И вы это поймете, когда узнаете, каким образом я выбралась оттуда
Ах, как я его ненавижу! воскликнул Рауль. А вы, Кристина, скажите Мне необходимо услышать это от вас, чтобы более спокойно слушать продолжение этой необычайной любовной истории. Вы ненавидите его?
Нет! просто ответила Кристина.
К чему же тогда столько слов!.. Вы наверняка любите его! Ваши страхи, ваш ужас это тоже проявление любви, и притом упоительной. Такой, в какой себе не признаются, с горечью пояснил Рауль. Такой, от которой при одной мысли дрожь пробирает Подумать только, человек живет во дворце под землей! Он усмехнулся.
Стало быть, вы хотите, чтобы я туда возвратилась! резко оборвала его девушка. Берегитесь, Рауль, я ведь вам сказала: оттуда мне уже не вернуться!
Тягостное молчание наступило между ними троими: теми двумя, что разговаривали, и тенью, которая слушала их разговор.
Прежде чем ответить, с трудом заговорил наконец Рауль, я желал бы знать, какое чувство он вам внушает, если не ненависть.
Ужас! сказала она, причем с такой силой, что слова ее заглушили ночные вздохи. И это самое страшное, продолжала она с нарастающим возбуждением. Он внушает мне ужас, но ненависти к нему я не испытываю. Да и как его ненавидеть, Рауль? Представьте себе Эрика у моих ног в жилище у озера, под землей. Он обвиняет себя, проклинает, молит меня о прощении!.. Признает свой обман. Он любит меня! И приносит к моим ногам огромную трагическую любовь!.. Он похитил меня из любви ко мне!.. Запер меня под землей из-за этой любви Притом он питает ко мне уважение, падает ниц, сетует, плачет!.. И когда я встаю, Рауль, когда говорю ему, что могу лишь презирать его, если он немедленно не вернет мне свободу, которую отнял у меня, вещь невероятная он предлагает эту свободу Мне остается только уйти Он готов показать таинственную дорогу, но Но он тоже встает, и мне невольно приходится вспомнить, что если это не призрак, не ангел, не гений, то все-таки по-прежнему Голос, ибо он начинает петь!..