Тут Кристина умолкла на мгновение. Она склонила голову на грудь Раулю, и они какое-то время безмолвствовали в объятиях друг друга. Их охватило такое волнение, что они не увидели, вернее, не почувствовали, как в двух шагах от них по крыше поползла тень двух огромных черных крыльев, она оказалась так близко от них, так близко, что могла бы, сомкнув крылья, задушить их
На другой день, продолжала Кристина с глубоким вздохом, я вернулась к себе в гримерную в полной задумчивости. Голос ждал меня. О, друг мой! Он говорил с великой печалью. И решительно заявил, что, если мне суждено отдать свое сердце кому-то на земле, ему, Голосу, не остается ничего другого, как вернуться назад на небо. И все это он говорил с выражением такой человеческой боли, что уже с того дня мне следовало поостеречься и начать понимать, что я стала жертвой обмана. Но я все еще безраздельно верила в появление Голоса, с которым так тесно переплетались помыслы моего отца. Больше всего я боялась не услышать его больше; с другой стороны, я подумала над чувством, которое влекло меня к вам, и решила, что тут нечего опасаться; я даже не знала, помните ли вы меня. Да и как бы там ни было, ваше положение в свете не позволяло и мысли допустить о честном союзе; я поклялась Голосу, что вы для меня всего лишь брат и никогда ничем другим не станете, что сердце мое свободно от всякой земной любви. Вот почему, мой друг, я отводила взгляд, когда вы пытались привлечь мое внимание на сцене или в коридорах, вот почему не узнавала вас, вот почему не замечала!.. В это время мои уроки с Голосом были наполнены чудесным, божественным восторгом. Никогда еще красота звуков не владела мною с такой силой, и однажды Голос сказал мне: «Пришла пора, Кристина Дое, теперь ты можешь подарить людям немного небесной музыки!»
На другой день, продолжала Кристина с глубоким вздохом, я вернулась к себе в гримерную в полной задумчивости. Голос ждал меня. О, друг мой! Он говорил с великой печалью. И решительно заявил, что, если мне суждено отдать свое сердце кому-то на земле, ему, Голосу, не остается ничего другого, как вернуться назад на небо. И все это он говорил с выражением такой человеческой боли, что уже с того дня мне следовало поостеречься и начать понимать, что я стала жертвой обмана. Но я все еще безраздельно верила в появление Голоса, с которым так тесно переплетались помыслы моего отца. Больше всего я боялась не услышать его больше; с другой стороны, я подумала над чувством, которое влекло меня к вам, и решила, что тут нечего опасаться; я даже не знала, помните ли вы меня. Да и как бы там ни было, ваше положение в свете не позволяло и мысли допустить о честном союзе; я поклялась Голосу, что вы для меня всего лишь брат и никогда ничем другим не станете, что сердце мое свободно от всякой земной любви. Вот почему, мой друг, я отводила взгляд, когда вы пытались привлечь мое внимание на сцене или в коридорах, вот почему не узнавала вас, вот почему не замечала!.. В это время мои уроки с Голосом были наполнены чудесным, божественным восторгом. Никогда еще красота звуков не владела мною с такой силой, и однажды Голос сказал мне: «Пришла пора, Кристина Дое, теперь ты можешь подарить людям немного небесной музыки!»
Почему в тот вечер, когда состоялся праздничный гала-концерт, Карлотта не пришла в театр? Почему меня просили заменить ее? Понятия не имею, но я пела, пела с неведомым мне прежде упоением, испытывая небывалую легкость, словно у меня выросли крылья; мне даже почудилось на мгновение, что моя воспламенившаяся душа покинула тело!
О, Кристина! молвил Рауль, глаза которого наполнились слезами при воспоминании о тех минутах. Сердце мое содрогалось при звуках вашего голоса. Я видел, как по вашим бледным щекам текли слезы, и плакал вместе с вами. Как вы могли петь, плакать и петь?
Силы оставили меня, сказала Кристина, я закрыла глаза Когда же я их открыла, вы были рядом со мной. Но и Голос тоже был там, Рауль!.. Я испугалась за вас и опять не захотела вас узнать, стала смеяться, когда вы напомнили мне, как подобрали в море мой шарф!
Увы, Голос нельзя обмануть!.. Он-то вас узнал! И возревновал!.. Два дня Голос устраивал мне чудовищные сцены «Вы любите его! говорил он мне. Если бы вы не любили его, то не избегали бы! Если бы это был старый друг, вы пожимали бы ему руку, как всем остальным. Если бы вы не любили его, то не боялись бы остаться в своей гримерной со мной и с ним!.. Если бы вы не любили его, то не прогнали бы!..»
«Хватит! сказала я рассерженному Голосу. Завтра я должна ехать в Перро на могилу отца и попрошу господина Рауля де Шаньи сопровождать меня». «Как вам будет угодно, отвечал он, но знайте, что я тоже буду в Перро, ибо я всюду, где вы, Кристина, и если вы по-прежнему достойны меня, если вы мне не солгали, ровно в полночь я сыграю для вас на могиле вашего отца «Воскрешение Лазаря», сыграю на скрипке покойного».
Так, мой друг, я была вынуждена написать вам письмо, которое и привело вас в Перро. Как я могла ошибаться до такой степени? Как при виде столь личной заинтересованности Голоса я не заподозрила никакого обмана? Увы! Я уже не принадлежала себе, я стала его вещью!.. А с теми возможностями, какими располагал Голос, нетрудно было обмануть такого простодушного ребенка, как я!
Но в конце-то концов, воскликнул Рауль в этом месте рассказа Кристины, когда она со слезами на глазах стала сетовать на поразительную доверчивость «безрассудного» сердца, но в конце-то концов вы же вскоре узнали истину!.. Почему же вы тотчас не избавились от этого гнусного кошмара?
«Узнать истину»!.. Рауль!.. «Избавиться от этого кошмара»!.. Несчастный, да я окунулась в этот кошмар лишь в тот день, когда узнала истину!.. Молчите! Молчите! Я ничего вам не сказала. Но теперь, когда нам предстоит спуститься с небес на землю, пожалейте меня, Рауль!.. Пожалейте меня! Тем вечером Это был роковой вечер Тот самый, когда произошло столько несчастий Когда Карлотта решила, что превратилась на сцене в безобразную жабу, и стала издавать странные звуки, словно всю жизнь провела на берегу прудов Когда люстра со страшным грохотом рухнула на пол и зал погрузился во тьму В тот вечер были погибшие и раненые, и весь театр содрогался от горестных криков.
В разгар катастрофы все мои помыслы, Рауль, были обращены к вам и Голосу, ибо в то время мое сердце принадлежало поровну вам обоим. Относительно вас я тут же успокоилась, потому что увидела вас в ложе вашего брата и поняла, что вы вне опасности. Что же касается Голоса, то он сообщил мне, что собирается присутствовать на спектакле, и я испугалась за него, действительно испугалась, как будто он был обычным живым человеком, способным умереть. «Боже мой, думала я, быть может, люстра раздавила Голос». В ту минуту я была на сцене и, совсем обезумев, собралась бежать в зал искать Голос среди убитых и раненых, как вдруг меня осенила мысль, что если с ним не случилось ничего плохого, он, должно быть, уже в моей гримерной, куда поспешил, чтобы успокоить меня. Я мигом прибежала в гримерную. Голоса там не оказалось. Закрывшись в гримерной, я со слезами умоляла его, если он еще жив, дать мне знать о себе. Голос не отвечал, зато внезапно я услыхала чудесное нескончаемое стенание, которое хорошо знала. То была жалоба Лазаря, когда в ответ на призыв Иисуса он начинает поднимать веки и вновь видит дневной свет. Это был плач скрипки моего отца. Я узнала удар смычка Дое, тот самый, Рауль, от которого в былые времена мы замирали на тропинках Перро, тот самый, что «заворожил» ночь на кладбище. А потом на невидимом инструменте торжествующе прозвучал ликующий зов Жизни, и вот наконец я услышала Голос, он пел величавую фразу: «Я есмь воскресение и жизнь: верующий в Меня, если и умрет, оживет. И всякий живущий и верующий в Меня не умрет вовек. Иди!» Не могу вам передать того впечатления, какое произвела на меня эта музыка, воспевавшая вечную жизнь в тот момент, когда рядом с нами умирали несчастные, раздавленные люстрой Мне почудилось, что и мне Голос повелевал идти, встать и идти к нему. Он удалялся, я следовала за ним. «Иди и веруй в меня!» Я верила в него и шла, шла, и странная вещь, гримерная передо мной, казалось, вытягивалась, вытягивалась Разумеется, тут, очевидно, сыграл роль эффект зеркал передо мной было зеркало. И вдруг, сама не зная как, я очутилась за пределами гримерной.
Рауль внезапно прервал рассказ девушки:
Не зная как? Этого не может быть! Кристина, Кристина! Надо попытаться очнуться от сна!
Ах, мой бедный друг, я вовсе не спала! Только очутилась за пределами гримерной, сама не зная как! Однажды вы видели, как я исчезла из гримерной, быть может, вы могли бы объяснить мне это, мой друг, но я, я не в силах!.. Одно могу сказать: находясь перед зеркалом, я вдруг перестала видеть его перед собой и стала искать сзади Но не было больше ни зеркала, ни гримерной. Я очутилась в темном коридоре, испугалась и стала кричать!..
Вокруг меня все было черно, только вдалеке слабый красный отблеск освещал угол стены, какой-то перекресток. Я закричала. Но все вокруг безмолвствовало, и пение и скрипки смолкли. И вот внезапно в темноте чья-то рука опустилась на мою или, вернее, что-то костлявое и холодное ухватило меня за руку и не отпускало. Я опять закричала. Меня схватили за талию и приподняли Я в ужасе отбивалась; пальцы мои скользили вдоль влажных камней, где не за что было зацепиться. Потом я уже не шевелилась, думала, что умру от страха. Меня понесли в сторону слабого красного света, и когда мы дошли туда, я увидела, что нахожусь в руках человека в широком черном плаще, на нем была маска, скрывавшая все лицо целиком Я сделала последнее усилие: тело мое напряглось, рот снова открылся, чтобы в крике выразить охвативший меня ужас, но чужая рука закрыла его, эту руку я почувствовала на своих губах, на своей плоти от нее веяло смертью! Я лишилась чувств.
Сколько времени я оставалась без сознания? Трудно сказать. Когда я снова открыла глаза, мы черный человек и я по-прежнему находились во мраке. Поставленный на землю потайной фонарь освещал струи источника. Вода, бьющая из стены, почти сразу же уходила под землю, на которой я лежала; голова моя покоилась на колене мужчины в плаще и черной маске, мой молчаливый спутник заботливо смачивал мне виски с предупредительностью и вниманием, показавшимися мне еще более невыносимыми, чем недавнее внезапное похищение. Руки его, необычайно легкие, тем не менее пахли смертью. Я отталкивала их, но у меня не было сил. «Кто вы? Где Голос?» спросила я, едва дыша. Только вздох был мне ответом. Вдруг на лице я почувствовала чье-то горячее дыхание и в темноте рядом с черной фигурой человека смутно различила нечто белое. Черная фигура приподняла меня и посадила на это белое. И тотчас слух мой поразило радостное ржание, я прошептала: «Цезарь!» Животное вздрогнуло. Друг мой, я полулежала в седле и узнала белую лошадь из «Пророка», которой так часто давала лакомства. Как-то вечером по театру разнесся слух, что это животное исчезло, что его украл Призрак Оперы. Лично я верила в Голос и никогда не верила в Призрака и теперь спрашивала себя с дрожью, уж не стала ли я пленницей Призрака! Всем сердцем я призывала на помощь Голос и представить себе не могла, что Голос и Призрак одно и то же! Вы слышали о Призраке Оперы, Рауль?