Снова осветил я скважину и осторожно засунул туда захваты зубодера. Кругло изогнутые, по форме зуба, они цапнули кончик ключа, но держали плохо явно не хватало длины. Засунул второй и рассмеялся от радости: клещи легли на стержень ключа, будто это не ржавая железка, а глазной зуб. Зажав покрепче рычаги, я давил на них так, чтобы кривые хваталки клещей врезались в закаленный металл ключа, и, услышав тонкий железный скрип, плавно стал поворачивать ключ в замке по часовой стрелке. В замке щелкнуло чуть слышно, я быстро перехватил клещи в руке и резко повернул ключ еще раз. Дверь открылась. Ну вот видишь, Зубакин, и следующий скок мне тоже удался. Дорого тебе обойдется твоя бережливость.
Теперь весь вопрос в том, не сменил ли Серафим свой тайник. А старый я знал. Пять лет назад я удачно взял в берлинском экспрессе чемодан, в котором неожиданно оказалось много золотых вещей. С ними я пришел к Зубакину. Чтобы не сбить цену, я не выволок их все пригоршней, а доставал из карманов по одной, отчаянно торгуясь за каждую вещь. Серафим чувствовал большой улов, но не знал, сколько еще и что есть у меня в карманах, поэтому он поставил три бутылки водки, и мы усердно смачивали глотки во время торговли до тех пор, пока я вусмерть не упился и не заснул на клеенчатом зубакинском диване. Среди ночи я проснулся и у окна, освещенного луной, увидел, ползающего на коленях Серафима. Видимо, я неосторожно повернулся, заскрипели пружины в диване, Зубакин испуганно привстал, и на пол с тоненьким звоном упал золотой медальон я хорошо видел его в светлом пятне на полу. На всякий случай я что-то сонно бормотнул и захрапел. Прошло, наверное, несколько минут, пока он успокоился и стал снова шерудить за батареей у подоконника. Я понял, что там у него тайник. Правда, по тем временам мне и в голову не пришло бы чистить из его лабазов каменных алмазы пламенные. А теперь все переменилось. Мы теперь мчались по стене, и пускай проклятый скупердяй задавится от жмотской досады, от того, что пожалел мне несколько граммов золотишка, забоялся, что я с ним могу уйти в тюрьму, не расплатившись
Сегодня не было луны, да и не нужна она мне была вовсе я и так хорошо ориентировался в зубакинской комнате. Я встал на колени у окна, засунул руку за батарею и тщательно ощупал стену. Стена была холодная, чуть влажная и очень ровная. Я нажимал сильно в разных местах на стенку, но никаких дверок и лючков не открывалось. Потом так же осторожно и внимательно я ощупал низ подоконника, но снова ничего не нашел. Но я ведь тогда ночью точно видел, что именно у этой батареи шустрил Зубакин.
Я встал, подошел к буфету и вытащил из ящика кухонный секач. Вернулся к подоконнику, снова подлез за батарею и загнал секач под плинтус, дернул и весь метровый плинтус легко отскочил. Под ним была щель. А в щели штук двадцать золотых монет, портсигар судя по весу, золотой, несколько обручальных колец, и все. Конечно, это не главный и наверняка не единственный тайник Серафима, но дальше ломать его квартиру не было времени. Распихал я все это добро по карманам, зажег настольную лампу и своей новой шариковой ручкой, той самой, что увел из директорского кабинета в магазине на Домниковке, написал записку:
«Птичка мудрая Зубакин! Челюсть мне сейчас нужна, а не через месяц. Если вякнешь две статьи поимеешь (забыл, откуда рыжевье клевал?).
Глава 25
Савельев, боевой заминспектора Станислава Тихонова
Без десяти одиннадцать я подошел к комиссионному магазину. Около витрины с разношерстным антиквариатом прогуливался Сашка. Издали я видел, как он выгибает шею, пытаясь заглянуть в магазин через стекло, красные волосы его искристо блестели на солнце, и вообще он был сильно похож на лису, приготовившуюся к охоте. Я хотел незаметно подойти к нему и попугать, но, когда до него оставалось всего два шага, Сашка резко обернулся и сказал, будто продолжил сию минуту прерванный разговор:
Ваша дама бита! Я уже давно наблюдаю в стекле пакостное выражение на твоем лице
Мы засмеялись и хлопнули друг друга по плечу. Сашка спросил:
Ломберный столик красного дерева не нужен? Вон стоит в хорошем состоянии, всего четыреста двадцать рублей. По вечерам чаек будем попивать, а потом в картишки перекидываться.
Меня останавливает то, что мы с тобой не знаем игр, для которых нужен ломберный стол.
Это, уж точно. Я по необходимости выучил игры, популярные среди моих клиентов, но не уверен, что для игры в «буру», «сику», «петуха» и «очко» нужен стол. Кстати, а в какую игру спустил деньжата Германн?
Какой Германн? не понял я.
Эх ты! Сашка преисполнился презрения. Пушкинский. Ну, «тройка, семерка, туз»
Не знаю, во что они там играли. Я вообще только в подкидного дурака умею. Может быть, в покер?
Скажешь тоже! засмеялся Сашка. Хотя это не имеет значения: Германн все равно был обречен на поражение, независимо от характера игры.
Это почему еще?
Ну это я тебе как криминалист говорю.
Чего-чего? окончательно развеселился я.
Сашка уселся на перила витрины, закурил сигарету, достал из кармана сложенный вчетверо тетрадный листок в клетку и сказал:
Очень модно сейчас на базе криминалистики исследовать исторические факты: отравили ли Наполеона, умер ли от рака Рамзес II, дали ли Пушкину холостые патроны Вот я накропал статеечку в один журнальчик убей время до открытия магазина, поредактируй
Я с некоторым удивлением развернул листок. Кривым Сашкиным почерком он был исписан вдоль и поперек.
«Операция, которую провернул Германн со старухой, находится на грани аморального поступка и преступления, прочитал я. А человек он был жалкий и трусливый. Я не могу рисковать необходимым в надежде приобрести излишнее, говорил он. Поэтому после смерти старухи он сильно занервничал ведь могло выясниться, что он был там. Результатом непосильной для такого ничтожного человека психологической нагрузки явилась галлюцинация с приходом старухи, назвавшей три карты. Германн понимал в этом нет сомнений, что никакой графини у него дома не было и никаких заветных карт никто не называл. Он был человек чрезвычайно рациональный и оценить достоверность полученной во время видения информации мог трезво. Но тут в нем начинается бешеная внутренняя борьба ужасно хочется добыть легко и быстро чужие денежки, а, с другой стороны, страшно. Мы установили человек он аморальный, он ведь, чтобы выведать секрет трех карт, хотел пойти в любовники к полудохлой старухе, и стремление выиграть деньги уже полностью захватило его. Но существует барьер трусости и жадности боязнь рискнуть необходимым. И тогда этот барьер начинает штурмовать не его человеческая сила, а его душевная слабость. Рационалист, трезвый маленький хищник, он дает себе самому убедить себя, что дух, погребенной старухи приходил к нему и назвал три карты. Ему так хочется денег, он так любит себя, настолько считает себя человеком нестандартным и ранее несправедливо обойденным судьбой, что убеждает себя: это был перст рока. Злодейство совершено старуха умерла, но ведь он сам так много пережил при этом, что будет просто несправедливо дать пропасть его переживаниям, остановиться на полпути. И здесь происходит эгоцентрический сдвиг, характерный для психики любого преступника, полностью забывающего о моральном и физическом ущербе, причиненном его жертвам. Германну и в голову не приходит задать себе контрольный вопрос: а с какой это радости ко мне явился дух старухи? Чего хорошего я старушке сделал, чтобы она меня после смерти облагодетельствовала? Не замечая ловушки, расставленной себе самому, он прет полным ходом навстречу краху его человеческие слабости уже размыли барьеры. Теперь надо назвать три карты, а Германн знает, что их ему никто не называл. Но он снова убеждает себя, что видение подсказало ему именно тройку, семерку, туз. Да и в конечном счете что-то надо назвать, а Германну все равно, ибо, не будь галлюцинации, он бы так и поставил как во всяком преступлении, алчность уже победила осторожность. И Германн называет три карты. Ну а тут достаточно посмотреть Занимательную математику Перельмана, и все станет понятно: возможность трижды правильно назвать сочетания трех карт из 56 практически близится к нулю. На этом основании»
Сашка спрыгнул с перил, бросил окурок в урну:
Убедительно? До открытия магазина одна минута.
Я засмеялся:
Не уверен я, что Пушкин согласился бы с такой трактовкой образа, но в целом довольно занятно.
У Германна нервы были плохие, убежденно сказал Сашка. Ему надо было взять подельщика вроде нашего Батона
В пустом еще магазине гулко прогремели наши шаги, и мы вперились в прилавок, где были разложены на черном бархате различные украшения. Девушка-продавщица с интересом посмотрела на двух рьяных любителей драгоценностей, прямо с утра рысью бросающихся к ее прилавку. А мы еще раз осмотрели весь прилавок звезды не было.
Вы драгоценности любите?
А кто же их не любит? весело сказала продавщица.
Я, например, сказал Сашка, у меня из-за них одни неприятности. Семья очень обижается на недостаток драгоценностей. Вот решил поправить дела.
Пожалуйста, у нас хороший выбор, сказала девушка, недоверчиво глядя на Сашку.
Но у меня целевой заказ. У вас тут есть брошь звезда восьмиугольная из бриллиантовой россыпи
Была такая. Уже опоздали, ее несколько дней назад купили.
Кто купил? вырвалось у меня, хоть я и понимал глупость своего вопроса.
Покупатель, пожала плечами девушка. Обычный человек, мужчина
Сашка облокотился о стекло прилавка, нагнулся вплотную к продавщице и сказал:
Девушка, дорогая моя, мне эта звезда нужна вот так. и он провел пальцем по горлу. Давайте подумаем вместе, как нам разыскать этого мужчину
Продавщица удивленно посмотрела на него:
А как же мы его разыщем? Он сюда редко заходит.
А все-таки заходит? оживился я. Вы его знаете?
Как вам сказать Он появляется время от времени, что-то берет. Я знаю, что его зовут Сергей Юрьевич он мне как-то сказал.
А фамилию или чем он занимается?
Не знаю. Мне ведь это ни к чему. А зачем вам звезда?
Сашка махнул рукой.
На два дня рассказов хватит. А вы не скажете, может, он что-то в других отделах приобретает? Может, его другие продавщицы помнят?
Нет, я не в курсе. Вот только я припоминаю, в конце прошлого года он сдал на комиссию в художественный отдел какую-то картину. После этого ко мне подошел и сказал, что очень доволен: картина ему надоела, а в продажу ее поставили хорошо