На сем культурная программа воскресного вечера была исчерпана.
Нервные люди
Петр Ильич выбросил окурок и тут же прикурил новую папиросу.
Петр Ильич нервничал. А когда он нервничал, то курил одну папиросу за другой. Поэтому, докуривши очередную папиросу, он раскуривал следующую.
Петр Ильич терпеть не мог нервничать, но в отличие от своего соседа, Михаила Потапыча, он курил.
А Михаил Потапыч, когда нервничал, выпивал один стакан водки и немедленно наливал другой. Хотя при этом тоже курил. Как Петр Ильич одну за другой.
Выпьет стакан водки, не выпуская папиросу изо рта, тут же наливает следующий стакан, прикуривает новую папиросу и сразу очередной стакан и выпивает. При этом, как правило, к вечеру в зубах Михаила Потапыча оказывалось три пачки папиросных окурков.
А вот Петр Ильич водки не пил, поэтому окурки выбрасывал. А то как-то нелогично бы вышло: один нервничает и к вечеру целая пасть хабариков, но при этом пьяный в дугу, а другой, с виду приличный человек, ни в одном глазу не блещет.
Несправедливо вышло бы. Да-с.
А чего нервничают непонятно. В бегах что ли?..
Загадочное дело
Виктор Сергеевич сидит на стуле посреди гостиной и, дожидаясь обеда, задумчиво ковыряется в ухе, бубня себе под нос совершенно неопределенные слова. Входит Валентина Семеновна. Задравши руки к верху и бубня совсем уже что-то нечленораздельное, она трижды обходит Виктора Сергеевича, хлопает в ладоши и вприсядку покидает гостиную.
Странное поведение Валентины Семеновны несколько озадачивает Виктора Сергеевича и он, обтерши после уха палец об несвежие кальсоны, на цыпочках выходит за ней следом. Однако, обойдя всю квартиру, он нигде Валентины Семеновны не нашел, что озадачило его еще сильнее.
Но более всего Виктора Сергеевича потряс тот факт, что из кухни загадочным образом пропала вся еда вместе с холодильником, шкафчиками и кухонной утварью. Кроме того, пока потрясенный Виктор Сергеевич ощупывал голые кухонные стены, из остальных помещений квартиры не менее таинственным образом исчезли все вещи и мебель, включая престарелую тещу, живущую в кладовке.
Последний факт несколько успокоил Виктора Сергеевича, но, тем не менее, он все же решил обратиться в милицию. Прибывший участковый лейтенант Фигачев тщательно изучил квартиру, исползав все углы с исполинской лупой на перевес, но не обнаружив и малейших следов злоумышленников, удалился, пообещав не оставлять это дело просто так.
Расстроенный Виктор Сергеевич свернулся на полу на кухне калачиком и уснул беспокойным сном.
А на утро, вошедший без стука сердитый почтальон вручил ему телеграмму-молнию следующего содержания: «Уехала мамой Кологрив тчк вещи забрала собой тчк пока не возьмешься за ум не вернусь тчк жена».
Мелкая неприязнь
Петр Ильич выглянул из окна своей квартиры, находящейся на девятом этаже, и посмотрел вниз: там, прямо у подъезда разлегшись на скамейке, видимо разморившись на солнышке, спал Аркадий Витальевич, приходившийся Петру Ильичу соседом.
Надо сказать, что Петр Ильич своего соседа недолюбливал, хотя и не мог точно сказать отчего. Просто какая-то внутренняя малообъяснимая неприязнь. Может быть оттого, что сосед постоянно что-то сверлил и долбил, или же, может быть, оттого, что был приличным грубияном и драчуном, и тырил газеты из почтового ящика, а может быть и вовсе из-за того, что когда-то увел жену Петра Ильича. В общем, трудно определить природу этой мелочной неприязни.
Надо сказать, что Петр Ильич своего соседа недолюбливал, хотя и не мог точно сказать отчего. Просто какая-то внутренняя малообъяснимая неприязнь. Может быть оттого, что сосед постоянно что-то сверлил и долбил, или же, может быть, оттого, что был приличным грубияном и драчуном, и тырил газеты из почтового ящика, а может быть и вовсе из-за того, что когда-то увел жену Петра Ильича. В общем, трудно определить природу этой мелочной неприязни.
Но зато эта неприязнь вполне оправдывает то, что Петр Ильич изловчился и смачно плюнул на Аркадия Витальевича и тут же спрятался за шторами. Однако последний, заполучив в лицо гнев Петра Ильича, совершенно никак не отреагировал. Даже, насколько можно было судить с высоты девятого этажа, и бровью не повел.
Тогда Петр Ильич немного осмелел и запустил в Аркадия Витальевича куриным яйцом. Бросок оказался точным, и даже с высоты было видно, как лицо Аркадия Витальевича обтекает желтой массой. Однако тот на удивление даже не пошевелился.
Тогда еще больше осмелевший Петр Ильич плюхнул на соседа целое ведро воды. Но, кроме того, что лицо Аркадия Витальевича отчистилось от желтка, никакого иного эффекта не последовало.
Тут Петр Ильич уже не просто осмелел, а даже несколько приборзел и вошел в некоторый раж: в Аркадия Витальевича последовательно полетели два десятка куриных яиц, четыре горшка с геранью, набитое доверху мусорное ведро, утюг бывшей супруги, гладильная доска, маленький кухонный телевизор, большой телевизор из гостиной, обеденный стол, диван, кровать, холодильник «Лысьва» и, в довершении всего, Петр Ильич прыгнул на Аркадия Витальевича сам.
И уже на подлете Петр Ильич разглядел, что Аркадий Витальевич не на скамейке лежит, которой, к слову, отродясь у подъезда не было, а в натуральном гробу
В общем, когда родственники наконец-то вышли из подъезда, дабы отправить усопшего в последний путь, то изрядно поразились увиденному. А безутешную вдову, говорят, увезли в психиатрическую больницу.
Фантом-душегуб
Петр Ильич Мертвецкий панически боялся самого себя.
Тут вот что: каждую ночь, когда Петр Ильич собирался засыпать, к нему являлся он сам и начинал оскорблять нехорошими словами и натурально душить. Хуже, когда Петр Ильич являлся самому себе днем тогда случалась форменная драка с тяжелыми увечьями.
И что только не делал Петр Ильич, чтобы избавиться от своего фантома: и к профессорам от медицины обращался, и к настоятелям всяким религиозным, и к колдунам со знахарями все без толку. Профессора обследования медицинские проведут, настоятели перекрестят и святой водой обрызгают, колдуны и вовсе черте что наворотят, что потом вся квартира дымом провонявши. Да и только. А Петр Ильич как являлся самому себе, так и является.
А однажды случилось страшное: Петр Ильич, в очередной раз явившись самому себе, все-таки умудрился задушить самого себя насмерть. И остался только один Петр Ильич. Правда тот, который являлся или тот, к которому явление происходило сказать трудно, так как в момент удушения было темно, и кто кого задушил даже сам Петр Ильич не разглядел.
Но как бы там ни было, с тех самых пор Петр Ильич живет припеваючи, и о прошедших событиях старается не вспоминать.
Чего и нам желает.
Незнакомая жаба
Петр Михайлович сидит в кресле и смотрит на стол. На столе сидит огромная жаба, которая, протяжно квакая, смотрит в ответ на Петра Михайловича.
Кроме того, Петру Михайловичу ясно видится, что жаба не только квакает, но и как-то панибратски подмигивает ему правым глазом, хотя ни с какими жабами Петр Михайлович дружбы не водил. И даже любезную супругу Антонину Фердинандовну слегка недолюбливал, не говоря уж об ее матушке.
Самое неприятное в этой истории было то, что Петр Михайлович совершенно не мог сообразить, откуда, собственно, эта жаба вообще взялась. Вот еще давеча вечером, когда они откушивали водки с Аркадием Васильевичем, никакой жабы и в помине не было. А тут нате сидит, квакает, да еще и подмигивает возмутительнейшим образом.
А в это время, Аркадий Васильевич, с ногами забравши на стол, с ужасом взирал на матерого кабана, сожравшего Петра Михайловича, и теперь цыкающего окровавленным клыком на него самого. Причем откуда взялся этот кабан-людоед Аркадий Васильевич совершенно не мог припомнить. Еще давеча вечером, когда они с Петром Михайловичем откушивали водки, то никакого дикого кабана и в помине не было. А тут нате-с! Еще и Петра Михайловича сожрал, и теперь на него посматривает!
В общем, в тот момент, когда Петр Михайлович смертельно вдарил жабу по голове кочергой, Аркадий Васильевич метко выстрелил в матерого кабана из нагана
Полет на Луну
Петр Михайлович, получивши увесистую оплеуху от Марии Семеновны, в сердцах изрубил топором обеденный стол, за что получил оплеуху вторично.
Расценив это как прямое оскорбление, Петр Михайлович изрубил топором сервант вместе с сервизом и разной посудой, за что ненадолго был оглушен чугунной сковородкой.
Пришедши в себя, Петр Михайлович расстрелял из ружья платяной шкаф Марии Семеновны, а за одно и ее перины.
Мария Семеновна не стала молча наблюдать за гибелью личного имущества и приложила к разгоряченной голове Петра Михайловича холодный утюг, отчего Петр Михайлович чуть было не преставился.
Пришедши в себя, Петр Михайлович распихал динамитные шашки, заготовленные для закидушек, по кухне, ванной комнате и в уборной. После чего, запаливши шнуры, попытался скрыться через окно, но был оперативно схвачен Марией Семеновной и заперт вместе со всем динамитом в кладовке.
После этого, по возвращении Петра Михайловича, конфликт был полюбовно улажен, и Мария Семеновна отправилась на кухню доваривать борщ, а Петр Михайлович засел над автобиографической повестью о своем полете на Луну.
Консервированный зеленый горошек
Петр Семенович прикупил по случаю банку своего любимого консервированного зеленого горошка.
А надо сказать, что он настолько любил консервированный горошек, что мог поедать его буквально круглосуточно. Он и сейчас с удовольствием пополнил бы запасы любимого продукта, да как назло в гастрономе оставалась последняя банка.
Пришедши домой, Петр Семенович не спеша разделся, прошел на кухню, поставил банку на стол, достал консервный нож и большую ложку. От предвкушения, у него в животе раздались недвусмысленные звуки, и сладко засосало под ложечкой.
Но Петр Семенович по-прежнему не спешил: согласно заведенной традиции, перед вскрытием банки необходимо было принять сто грамм водки, для, так сказать, усиления аппетита. Что Петр Семенович, опять же не спеша, и сделал. После чего обтер банку полотенцем, взял нож и приступил к вскрытию.
Но как только он вогнал нож, из отверстия с диким свистом вырвался зеленый дым, сверкнуло яркой вспышкой, и банка взорвалась с таким грохотом, что вздрогнул весь дом и начисто повышибало окна
Ну ладно тут мы слегка приукрасили, конечно. Ничего такого не было, и Петр Семенович вполне благополучно вскрыл банку.