9. Наука и власть: зеркальная самооценка
Новейшее веяние последнего времени регулярный, систематический и формализованный аудит оценки результативности исследований, научной деятельности в целом (включая не только исследовательские аспекты, но также организационные, хозяйственные и пр.). Качество такого аудита отдельный разговор. Сейчас уже достаточно свидетельств о том, что эта работа проводится с серьезными методологическими и методическими изъянами, в том числе в ее информационном обеспечении, в фактографии. Так, серьезные претензии были предъявлены к первоначальному варианту проекта так называемой «Карты науки», созданной при посредничестве Министерства образования и науки. Обнаружены большие несоответствия между реальными данными (идущими от самих исследовательских организаций) и тем, что внесено в «Карту». Это относится не только к численным показателям, включая индексы цитирования, но и к таким элементарным позициям, как исследовательский профиль институтов (например, ФИАНу оказались приписаны «овощеводство и огородничество», «педиатрия и гинекология» и пр.).
В этой связи возникает сложная, а местами и достаточно острая коллизия: научные организации и коллективы по роду своей деятельности имеют дело с разного рода систематизацией, сбором и обработкой информации, методиками анализа. Поэтому когда науку начинает исследовать та или иная внешняя структура, такая, например, как «Прайсвотерхаус Купере Раша», естественно возникает потребность проанализировать эти материалы с точки зрения их качества, методологической и методической фундированности. Здесь сходятся одновременно и научная добросовестность, и привычка к точности и достоверности, и понятная ревность, и, главное, живая практическая заинтересованность науки: на основании этих исследований оценивается работа институтов, делаются вполне конкретные управленческие, организационные, а то и политические выводы.
Пока такие встречные оценки носят характер скорее публицистический, в том числе когда некоторые результаты начатого аудита ученые называют откровенной «халтурой». Однако можно ожидать, что по мере появления такого рода результатов их встречный анализ будет становиться все более систематическим. Очевидно, что он не будет систематическим полностью: в этом случае ученым пришлось бы на общественных началах, в порядке личной инициативы, задаром проделать ту работу, которую нанятые государством структуры проделали за весьма большие деньги. Однако он будет достаточно систематическим, чтобы дезавуировать результаты такого рода работы в тех аспектах, в которых они заслуживают критики.
Далее мы упремся в старую коллизию: существует ли готовность власти реагировать на такого рода авторитетную экспертизу или же ее проигнорируют, как это уже не раз бывало в реформах академической науки?
Вообще говоря, судя по предыдущим этапам, можно ожидать прежней реакции, сводящейся к ее отсутствию. Любые аргументы, даже самые убедительные и неоспоримые, уходят в песок так, будто их не было вовсе. Однако здесь складывается несколько иная ситуация. Одно дело политические, управленческие и организационные решения в момент столкновения интересов и фатального дефицита времени на разбирательство, другое когда со стороны власти поступают не проекты решений, а информационно-аналитические материалы, подготовка которых осуществлялась по инициативе госорганов и за счет средств федерального бюджета. В какой-то момент дискуссия рискует перейти из методической плоскости в правовую. В высших эшелонах власти уже возникли серьезные напряжения, связанные с вдруг обнаруженной неготовностью соответствующих инстанций осуществить оперативную реализацию той практической составляющей реформы академической науки, которую продавливали с такой скоростью, с таким напором и с такой беспрецедентной эксплуатацией политической воли. Результатом этих напряжений в значительной мере и явился объявленный президентом годовой мораторий на принятие организационных и экономических решений в отношении таким образом реформируемой науки. Теперь может выясниться, что заделы, которые можно было бы использовать впоследствии в этих целях, также далеко не в полной мере адекватны ситуации и вполне могут подпасть под резкую критику компетентного экспертного сообщества.
«Карта науки» и ее аудит в целом подводят и к более общим выводам. Взаимоотношения власти и общества в тех или иных его сегментах и проявлениях не могут быть односторонними. Даже в текущей политике при всем желании не получается организовать одностороннее движение, в котором власть транслирует свою волю, а общество все это пассивно принимает. Тем более такое невозможно во взаимоотношениях с наукой.
«Карта науки» и ее аудит в целом подводят и к более общим выводам. Взаимоотношения власти и общества в тех или иных его сегментах и проявлениях не могут быть односторонними. Даже в текущей политике при всем желании не получается организовать одностороннее движение, в котором власть транслирует свою волю, а общество все это пассивно принимает. Тем более такое невозможно во взаимоотношениях с наукой.
Важную роль здесь сыграли в том числе переговорные процессы (если их можно назвать такими) в ходе проведения реформы науки на стадии прохождения соответствующего законопроекта. Тогда в научном сообществе были две конкурирующие позиции: добиваться компромисса или же идти на обострение и занимать радикальную позицию в отношении планов и действий, представляющихся неприемлемыми. События развивались в два этапа. На первом этапе казалось, что первая позиция более оправданна, поскольку появлялись обнадеживающие договоренности. Далее, по мере того как эти договоренности нарушались, большее внимание привлекала позиция тех, кто предупреждал о безнадежности тактики компромиссов и предлагал более жесткое противодействие планам кавалерийского реформирования отечественной науки.
После принятия закона ситуация радикально меняется и еще в одном крайне важном отношении. В процессе прохождения закона в переговорный процесс в итоге оказался вовлечен и сам президент, и его положение здесь трудно было признать особенно комфортным. Соответственно, противодействие реформе воспринималось как противодействие высшим политическим инстанциям и «генеральной линии». В ходе реализации реформы горизонт противодействия смещается вниз, в плоскость взаимоотношений академических и прочих институтов, с одной стороны, и управленческих инстанций с другой. Это и Минобрнауки, и ФАНО, и дочерние структуры, которые будут в этом процессе задействованы. Поэтому эти структуры власти должны быть готовыми к встречной оценке своих действий, начиная с их информационно-аналитического сопровождения и заканчивая реализацией оргвыводов. Можно легко игнорировать критику проектов политических решений, но трудно игнорировать обструкцию всей той информационно-аналитической инфраструктуры, которая эту политику призвана обеспечивать. Ситуация резко упрощается и приближается к конфликту работника и работодателя, возникающего вследствие того, что работодатель недоплачивает работнику, неверно зафиксировав рабочее время и объем проделанной работы. Это уже коллизия, к которой может привести в том числе и использование неадекватных методов оценки результативности исследований. Ситуация непростая, даже с учетом некоторых особенностей нашей судебной системы.
Эта коллизия может иметь и более общее продолжение. С точки зрения общества и государства есть прямая заинтересованность в оценке результативности деятельности и самой власти, ее конкретных институтов и подразделений. В принципе к этому подходили в начале «нулевых» годов, когда готовилась административная реформа. В том числе речь шла и о формализованных оценках такой деятельности.
Естественно, идеология и методики такой оценки имеют (должны иметь) научное происхождение: они не высасываются из пальца, но базируются на данных и разработках наук об управлении, об экспертных оценках, о формализации данных и т. п.
Тогда, в ходе реализации первого этапа административной реформы, особенно далеко продвинуться не удалось, хотя в расчистке «вопросов» и «функций», содержащихся в соответствующих правоустанавливающих документах, было сделано немало, что нашло свое отражение в новой системе.
Сейчас, в ситуации явного осложнения экономического положения и, мягко говоря, неясности перспектив экономического роста, логично выглядит и экономия расходов на государственный аппарат. Помимо собственно экономической составляющей эта проблема имеет еще и политическую подоплеку: трудно экономить на социальных расходах, наращивая или даже хотя бы не сокращая расходов на бюрократию. Все это может иметь вполне определенные электоральные последствия, а потому нуждается в самом серьезном к себе отношении.
В этом плане особенно эффективными представляются партнерские взаимоотношения науки и государства, причем участие науки в подготовке и реализации стратегии дебюрократизации было и с точки зрения самой власти актом очевидно эффективного внедрения результатов научной деятельности, причем как фундаментального, так и прикладного характера.
В этом плане особенно эффективными представляются партнерские взаимоотношения науки и государства, причем участие науки в подготовке и реализации стратегии дебюрократизации было и с точки зрения самой власти актом очевидно эффективного внедрения результатов научной деятельности, причем как фундаментального, так и прикладного характера.
В качестве первого, пилотного акта такого взаимодействия самым очевидным образом напрашивается взаимодействие академической среды, с одной стороны, и системы управления наукой с другой. Исследование и анализ эффективности работы Минобрнауки, ФАНО и пр. могли бы стать идеальным полигоном для отработки такого рода методик. Хотя бы потому, что при всех различиях исследования и управления в этих видах деятельности есть много общего, в том числе и в оценке результативности.
Кроме того, здесь может сработать и еще одна функция оценки результативности, обсуждавшаяся выше: функция дисциплинарной техники и воспитательной меры. Если такие техники и меры и должны иметь место, то они очевидным образом должны быть встречными и взаимными, особенно в деле управления такими тонкими, интеллектуально обеспеченными и аналитически энерговооруженными машинами, как наука.