Анна любила поддразнивать меня: «Жи-Жин, дважды Жи, дважды живой!»
Я и вправду был дважды живым. Потому что любовь это даже больше чем жизнь. А уж две и подавно.
Конечно, Маша знала о существовании Анны. Не в физическом, разумеется, смысле здесь и так все понятно, они ведь вместе работали и даже в какой-то мере дружили. Нет, я имею в виду: Маша знала, что Анна моя любовница Ненавижу это слово! Гнусное, липкое, скользкое Моя любимая так я называл ее. Только так было правильно. Для меня. И для нее. Но, Маше, я думаю, было легче считать и называть ее для себя именно моей любовницей. Мне так кажется. Я почти уверен в этом, ведь я хорошо знал свою жену. Да и как могло быть иначе, ведь я же любил ее Впрочем, я повторяюсь.
Так вот, Маша наверняка знала, что Анна моя любовница. Хотя я никогда не говорил ей об этом, не давал знать даже намеком. Не потому, что боялся скандалов, просто считал, что так будет правильней. Когда я был с Машей, мое сердце принадлежало только ей. Когда был с Анной, отдавал всего себя ей без остатка. Надеюсь, мои любимые видели это, чувствовали, понимали. Поэтому, думаю, и не заводила со мной Маша разговоров об Анне, как, впрочем, и Анна старалась не вспоминать при мне о Маше. И лишь когда мы были все вместе, а нас изредка сводила втроем только работа, я закрывал свое сердце на ключик, который оставлял в шкафчике вместе с гражданской одеждой.
Что-то подсказало мне тогда, что ключик этот мне вновь скоро понадобится.
Позабыв о брезгливости, я подался к начальнику:
Что еще сказал парламентер?
Догадался уже? ухмыльнулся Крутько.
Что еще он сказал? отчеканил я каждое слово.
Он сказал, что если мы вернем ее, их предводитель снимет блокаду.
Жена ему так дорога, что он готов отказаться от Земли? пришел мой черед ухмыляться.
Наверное, дорога. Но я не думаю, мотнул лысиной шеф, что он так просто откажется от своих планов. Тем более, он всего лишь выполняет приказ. Хотя, свое обещание он сдержит, в этом я почти уверен. Не знаю только, что они придумают после.
Вот после и посмотрим, сказал я, чего сейчас-то гадать? Сейчас нужно пользоваться шансом!
Я тоже так считаю Крутько нервно защелкал пальцами, закрывая и вновь открывая вьюшку. Но вот она, ткнул он в распахнувшееся на полстола изображение, возвращаться не желает.
Он сказал, что если мы вернем ее, их предводитель снимет блокаду.
Жена ему так дорога, что он готов отказаться от Земли? пришел мой черед ухмыляться.
Наверное, дорога. Но я не думаю, мотнул лысиной шеф, что он так просто откажется от своих планов. Тем более, он всего лишь выполняет приказ. Хотя, свое обещание он сдержит, в этом я почти уверен. Не знаю только, что они придумают после.
Вот после и посмотрим, сказал я, чего сейчас-то гадать? Сейчас нужно пользоваться шансом!
Я тоже так считаю Крутько нервно защелкал пальцами, закрывая и вновь открывая вьюшку. Но вот она, ткнул он в распахнувшееся на полстола изображение, возвращаться не желает.
Вероятно, своим обалдевшим видом я все же доставил шефу удовольствие. Но я был и впрямь ошарашен.
Почему? посыпались из меня вопросы. Она знала о решении мужа? Ее правильно поняли? Кто переводил?..
А ты не догадываешься, кто? почтил шеф вниманием лишь последний вопрос.
Жижина и Савельева?
Крутько дернул губами, хотел, видимо, ухмыльнуться. Но почему-то не стал. И даже вновь перешел на «вы»:
Всеволод, вам придется подключиться к этому делу.
Почему именно мне? Жижина и Савельева сами вполне
При чем тут ваши Жижина и Савельева?! Крутько раздраженно взмахнул ладонью, и вьюшка с живым серым студнем зависла перед моим носом. Это она так хочет!
Министерство Внеземных Отношений было создано сразу после прибытия на Землю парламентера клейстов. Создано в дикой спешке, а потому бестолково. Взять моего начальника, Крутько Нет, не хочу его брать. Но уже на этом примере видно, что за организация у нас получилась.
Впрочем, возможно, я не совсем объективен. Наверное, потому, что с молодых лет привык во всем к военному порядку. Но военное ведомство перевело часть определенных специалистов, в том числе и меня, в новое министерство. Даже не спрашивая, согласны ли мы. Правильно, на то мы и военные. Или уже бывшие военные? Хоть форму нам и оставили, носить ее не рекомендовалось. А штатские, вместе с их либеральными (читай: никакими) порядками меня всегда раздражали. Видимо, в первую очередь поэтому я сразу принял в штыки и своего нового начальника.
Теперь же и сам я портился на глазах, стремительно превращаясь в штатского. Я научился спорить с начальством, дерзить, даже порою хамить. На военной службе это было немыслимо.
Маша с Анной тоже заметили происходящую во мне перемену. Но и они, бывшие военные переводчицы, на «гражданке» откровенно расхлябались. Поэтому новое задание я решил использовать и в воспитательных целях. В том числе, самовоспитательных. О том, что Маша с Анной будут работать вместе со мной, я даже не стал уточнять. Они были лучшими из немногих, а для такого дела требовались именно лучшие.
Короче говоря, я собирался как следует погонять своих девчонок. Если бы я знал!.. Если бы я только знал, чем все кончится, я кнутом погнал бы их с этой службы, заставил выучить язык папуасов и отправил к ним на острова. А еще лучше в Антарктиду, пусть бы там с пингвинами чирикали. Если бы я знал!.. Если бы я только знал
Клейстиху держали на одном из подземных ярусов космодрома. Чтобы попасть к ней, мне пришлось пройти через добрый десяток пунктов охраны. Можно подумать, она и впрямь была птичкой и могла упорхнуть отсюда на крылышках.
На самом же деле супруга предводителя клейстов мало походила на птичку. Впрочем, как и на рыбку. Даже с земным слизнем сходство у нее было лишь приблизительным; на него намекала разве что омерзительно слизкая кожа.
Размером клейстиха была с добрую корову. Однако в отличие от милой, родной скотинки, у инопланетного создания отсутствовали не только рога, но и копыта. А также голова, хвост и остальные конечности. Клейстиха представляла собой бугристый, серый, тошнотворно блестевший слизью бурдюк. По-моему, убежать бы она смогла только от прочно вкопанного столба. Зачем ее нужно было охранять такими силами, для меня оставалось загадкой. И то, что перед встречей с инопланетянкой мне выдали мегаваттный лучер, вызвало во мне в тот момент улыбку.
Несчастное создание лежало возле крашеной шаровой краской стены в большой квадратной комнате с высоким, под три метра, потолком. По-видимому, раньше здесь был склад, о чем говорили ровные ряды следов от стеллажей на бетонном полу и едва уловимый запах смазочных материалов. Еще пахло кожей, но было ли это остаточным запахом, или так пахла сама клейстиха, я пока мог только догадываться.
При виде меня из-за длинного стола единственного, кроме трех кресел, предмета интерьера неспешно поднялись Маша и Анна. Какими же они у меня были красивыми! Грациозная, гибкая Маша; от ее изящных движений у меня захватывало дух. Ее густая грива натурально-черных волос гипнотизировала меня и делала безвольно-послушным. Ее глаза О! Ее глаза были самыми загадочными из всех, что я видел! У них имелась волшебная способность менять цвет. В обычном Машином состоянии я не мог распознать его точно, он казался мне то грязно-бурым, то болотно-коричневым, а вот когда жена волновалась, радовалась, сердилась, когда в ней бушевали эмоции, радужка наливалась зеленью. Глаза Анны мне тоже очень нравились, хотя и были они постоянного, обычного серого цвета. Но в них всегда посверкивали искорки. Я думаю, это искрилась живая, ироничная, легкая душа моей Анны. Такая же легкая, как воздушное облако ее рыжих волос. Они не были ярко-рыжими, издалека их цвет казался темно-русым, но вот вблизи Вблизи в них ясно были видны оттенки огня, как и в самой Анне. А еще у моих любимых были очаровательные улыбки. Маша всегда улыбалась широко и открыто улыбка была ее визитной карточкой. Увидев хотя бы раз этот ослепительный экспонат истинной женской красоты, трудно было не влюбиться в его обладательницу, что я и сделал когда-то. Но если Машина улыбка говорила, кричала: «Да, я такая! Я вся перед вами!», то улыбка Анны несла в себе тайну. Моя вторая любимая улыбалась реже первой, но когда она это делала, мое сердце начинало сбоить. И она это делала так, словно давала понять, что знает гораздо больше, чем то, что может и хочет сказать.
В тот раз они улыбались мне обе. И хоть мое сердце прыгнуло и ускорило ритм, я решил до конца сыграть роль строгого командира.
Отставить улыбки, сказал я. Доложите обстановку.
Сева, ты чего? продолжала улыбаться Маша. Крутько наехал, да?
Не Сева, а товарищ май рыкнул было я, запнулся, поправился: а гражданин начальник.
Ты ничего не перепутал? прыснула в ладошку Маша. Анна тоже захихикала.
Я смутился. И впрямь перегнул, кажется, палку. Слишком уж данное помещение напоминало тюрьму из старых фильмов, вот и возникли ассоциации.
Ладно, сказал я, называйте меня по имени-отчеству.
Слушаемся, Всеволод Кон-стан-ти-но-вич! дружно отчеканили девчонки.
Клейстиха вздрогнула, по бугристой коже пробежала волна.
Тише вы! шикнул я, не отрывая взгляда от пленницы. Та больше не шевелилась.
Я подошел к столу, сел в кресло, кивнул стоявшим по другую сторону Маше и Анне:
Садитесь.
А доложить обстановку? спросила Анна.
Сядьте и доложите.
Я?
Лучше Жижина.
А почему не я? притворно-обиженно заморгала Анна.
Отставить паясничанье! прихлопнул я ладонью по столу. А потом все же плюнул на субординацию и взмолился: Девчонки, ну давайте серьезней! Дело ведь и правда нешуточное. Рассказывай, Маша. Все-таки ты их больше понимаешь.
Просто она их лучше слышит начала оправдываться Анна, но я погрозил ей пальцем, и моя любимая заткнулась.
А другая любимая стала рассказывать. Но ничего нового она мне не сообщила.
Что ж, вздохнул я с внутренним содроганием, проведем прямую беседу. Господа переводчики, за работу!
Я откатился с креслом от стола и развернулся к инопланетянке. Та продолжала валяться недвижным бесформенным мешком. По-моему, она даже не дышала.
И тут вдруг зафыркала Анна. Сначала я подумал, что любимой стало плохо. Но увидев, что лицо ее приняло серьезное выражение, а глаза устремились на клейстиху, я понял, что Анна заговорила по-клейстски. Впрочем, «заговорила» не то слово. Она фыркала, булькала, «пукала», щелкала, трещала и шипела; причем, с такой скоростью, что все эти идиотские звуки сливались в поистине придурочную какофонию. Полагаю, в любой психушке Анна стала бы мега-звездой с таким выступлением.