Ей тоже, как и Юльке, оттягивали операцию. Мы я и соседка по кровати Лена, уже прооперированные, перекидывались мнениями:
Может, она не заплатила?
Этот вопрос вставал у всех, несмотря на то, что онкология в госучреждении считается бесплатной. Когда мне на бумажке написали цифру «600», я даже не сразу поняла о чём это Но в палате меня «просветили»:
Не заплатишь, не будут делать. Под разными предлогами просто не будут, и всё. Вон, Людмила из четвёртой палаты пенсионерка, говорит не буду платить, так ей и не делают, и уже к выписке готовят.
Никто не смел задаваться вопросом «за что приходится платить?». Серёжка, мой Серёжка радетель справедливого подхода и всегда щепетильный в отношении всяческих проплат, тут спасовал. Не объясняя ничего, он просто принёс нужную сумму.
Наверное, многие родственники, кого коснулась эта беда, так же молча делают то же самое, потому что это соломинка, потому что этого боятся все, потому что не заплатишь не сделают.
У Вики был другой случай. Её анализ по гистологии принесли на седьмой день, первоначальный диагноз «миома» не подтвердился, и был вынесен приговор «аденокарцинома, четвёртая стадия».
Молодая, не рожавшая Вика, опустевшими глазами смотрела куда-то сквозь нас, раскачиваясь из стороны в сторону, и всё повторяла:
Я ж ребёночка хотела А если всё вырежут как же ребёночка-то
Это и стояло перед глазами, когда Марина терзала меня своим вопросом. Юлька написала:
«Сижу в этой больнице, и жду операции, которой ужасно боюсь, а ее переносят, потому что мои начальники поставили на уши всех, и меня обследуют всеми возможными способами, и выясняются какие-то новые подробности, которых у всех в организме достаточно. И уже началось какое-то воспаление, которое вроде тоже отрицательное но я же уже знаю, что все может быть! А ещё что-то там в кости нашли, завтра скажут что именно, а я сижу и все силы уходят на то, чтобы не покрываться холодным потом при каждом новом ощущении внутри, и не думать о том, о чем невозможно не думать в такой ситуации».
«Сижу в этой больнице, и жду операции, которой ужасно боюсь, а ее переносят, потому что мои начальники поставили на уши всех, и меня обследуют всеми возможными способами, и выясняются какие-то новые подробности, которых у всех в организме достаточно. И уже началось какое-то воспаление, которое вроде тоже отрицательное но я же уже знаю, что все может быть! А ещё что-то там в кости нашли, завтра скажут что именно, а я сижу и все силы уходят на то, чтобы не покрываться холодным потом при каждом новом ощущении внутри, и не думать о том, о чем невозможно не думать в такой ситуации».
Юльке назначили химию с целью «собрать опухоль». Интоксикация от платиновой химии высокая, и после этой процедуры ты не ощущаешь себя человеком разумным. Ты камень, овощ, гейзер, ртуть. Ты лежишь только на боку, потому что в любой момент может из тебя хлынуть жёлтая жидкость, а если её нет потому что уже совсем пусто внутри, и ничего из еды не лезет, то выходит воздух из всех отверстий Ты в лучшем случае сидишь около унитаза, прислонясь к прохладной кафельной плитке лбом. Ты теперь знаешь, где у тебя печень, потому что она в тебе распирает, бунтует и не хочет принимать что-либо подобное
24 июля 2012. Сомнения
Позвонила Юле. Марина взяла трубку и сказала, что Юльке делают химию, уже вливают с двенадцати часов. Я посмотрела на часы у нас по-алматинскому времени 18.15. Есть ли разница с Томском не знала
Марина сказала, что они читали начало моей истории и ждут продолжения. И добавила, что пока Юля не сможет отвечать, но Марина читает ей вслух.
Я стала сомневаться а это ли надо сейчас Юльке? Неужели мои воспоминания помогут ей сейчас? Нет, отсылать это я ей не буду
И нахлынуло чувство обречённости: я хочу ей помочь, но в чём? Меня попросила об этом Марина, но нуждается ли в моих советах Юлька? Страдания Марины это не страдания Юли. Я же со своими вмешательствами всего лишь сочувствующая. А нуждалась ли в сочувствии я тогда? По-моему, нет. Если кто-то меня в те моменты жалел, я начала жалеть саму себя. Но жалость ли нужна была мне? Нет. Я была подавлена надвигающейся опасностью? Нет. Надо мной висела угроза уничтожения? Но любая дверь жизни имеет один и тот же выход.
Меня волновали вопросы: когда это началось, почему именно мне выпал такой сценарий?
Я разговариваю сама я собой, пытаясь найти причины, породившие рак. Я переворошила прошлое, подобно шкафу со старыми вещами.
И тут на помощь пришёл Сергей:
Ты так пиши, пиши, как думаешь кто захочет, разберётся. Но только так пиши, чтобы и тем, кто здоров польза была, ведь люди даже не подозревают, что их может ожидать. Никто не ожидает, что впереди.
Но и я этого знать не могу
Понимаешь, если бы не ты сама я бы и не знал, как себя вести рядом ну, с человеком, заболевшим Ты можешь помочь всем, если опишешь не только то, что с тобой произошло, но и что этому предшествовало.
Сергей в том разговоре со мной был будто не он, а кто-то другой, кто втолковывал мне алгоритм моих действий.
Так ведь, это с детства придётся начинать, и вообще даже то, что я и рассказать ни кому не могла
Вот и пиши об этом. А вдруг это станет кодом для расшифровки этой страшной болезни?
Но это моя жизнь. Такой же точно путь вряд ли кто пройдёт. А, может, именно ход моей мысли и есть провокатор опухоли? В таком случае, я ненавижу себя
Я уверен, тебе придётся многих качеств коснуться.
И действительно, ведь, у многих людей сложилось мнение, что в основе рака лежат обиды, но кроме них есть ненависть, недопонимания, страх с ограничением «а вдруг», и даже ложный оптимизм, за которой человек пытается прятать свои проблемы, и многое другое Но как дойти до сути, до расшифровки, до кода?
Жизнь мне устроила остановку, но не для того, чтобы просто выспаться, а потом, если она позволит, снова впрягаться в спешку
Остановка нужна для того, чтобы взвесить и пересмотреть всё, что было, чтобы уложить свой опыт в слова, схемы, смыслы. Вся жизнь состоит исключительно из смыслов. Чем ты наполнил себя то и несёшь по жизни. Но я часто думала о том, что не хочу быть старой, не хочу доживать до финальных титров фильма, в котором моя роль какого-нибудь десятого по счёту осветителя. В юности я хотела быть режиссёром. По сути, и была им
Встречая каждый Новый год, мы с детьми заполняли карту желаний немного смешили Бога своими мечтами-планами. Мы вырезали из накопившихся за год журналов картинки, олицетворяющие наши мечты. Выбирали Оракула он садился ко всем спиной, и обозначал кому отдать тот или иной «фант» с мечтой. Потом можно было выменять свой фант на кучу желаний. И, распределённые по листам ватмана, украшенные рисунками, пожеланиями эти большие карты весь год висели в туалете на самом видном месте. Почему в туалете? Там ты реально освобождаешься от прошлого и есть время спокойно подумать о будущем
Так, раз в год мы делали ревизию в себе, как в своём шкафу. И шкаф стал символом моего порядка в голове. Разложи по полочкам необходимое, выкинь то, чем не пользовался давно. Но бывало и так достанешь кофточку, которую не надевала два года пуговички красивые, да и сама вроде ничего и выбрасывать жалко
Так и в мыслях не наведу порядок вовремя, и есть опасение в хаосе блуждать, как в лабиринте прошлых иллюзий. А иллюзии это не жизнь. Но в блужданиях проходят час за часом, день за днём. И это всё шкаф твоего прошлого. Если на его полках нет места для будущего, значит, всё пространство заполнило прошлое, и будущее уже не придёт, нет ему места. И не остаётся времени на сегодня, а уж тем более на завтра.
Перебирая прошлое, я освобождаю место для будущего.
Так, анализируя, вспоминая события своей жизни, я наткнулась на то, что в каждом её эпизоде могли находиться провокаторы оживления этой злобной клетки. И, кто знает, если бы я предполагала, что стоит за обычными жизненными событиями, может быть могла вовремя распознать рак, и может быть, на одного человека стало бы меньше среди тех двадцати тысяч, которые каждый день умирают от этого недуга.
И я решила буду заниматься раскопками своей биографии, буду ворошить, перебирать вещи своего «шкафа». Пусть даже это будет похоже на лепку кирпичей из песка А Юльке пока отошлю какие-нибудь юморные истории, например те, что я читала, чтобы отвлечься
Оказывается, я не умела смеяться. Не так уголками губ, а открыто, нараспашку. Так открыто могут смеяться только дети. А я не умела. Может быть, этому учат в семье или в детском саду, но как-то это прошло мимо меня. Не помню, чтобы мама открыто смеялась и радовалась. За её строгостью, сдержанностью я видела порядок и дисциплину, считая, что излишний смех признак дурного тона. И принимала слова мамы: «Ровно столько, сколько смеёшься будешь и плакать!». Всплыла картинка из детства: однажды после последнего урока мы с одноклассницей дежурили мыли полы в кабинете истории, и Ленка дурачилась, очень громко смеялась. В кабинет вошла учитель истории, строго глянула на нас, сделала глубокий вдох, так что у неё поднялись плечи, брови, и изогнулись вниз уголки губ, и низким грудным голосом на одно выдохе произнесла, будто нависая над нами:
Как вы можете так беззаботно вести себя, когда дети Генуи погибают
Она вышла, Ленка прыснула, но мне было уже не смешно.
Как-то, уже после осознания болезни, мои друзья Таня и Женя Зинины мне прислали посылку с несколькими банками перемолотых ягод шиповника и вложенным письмом. В письме Таня советовала как можно больше смеяться, и каждое утро начинать с чтения анекдотов.
С некоторым скептицизмом я прочла парочку высланных анекдотов, а потом подписалась на рассылку юморных историй, которые всё больше смахивали на переиначенную нелепость «хочешь быть здоровым будь им!».
Открывая каждое утро письма, мне вначале было не то, что не смешно, а даже противно. Казалось, зачем этой ерунде люди посвящают время, такое ценное для работы, для дел, для жизни.
«Так, что сегодня нам предложит рассылка? говорила я то ли себе, то ли котам, сидящим всегда около меня, в какой бы комнате квартиры я не находилась».
Итак, вот например: «В буфете.
Скажите, а салат сегодняшний?
Я вам больше скажу он ещё и завтрашний!»
Не смешно. А вот этот:
«Одесса. В церкви напротив офиса с утра без перерыва бьют в колокола. Сема, ты не знаешь, чего они звонят целый день?