В целом Российская империя относилась к числу стран с невысоким количеством и уровнем самоубийств. Так в 1803 г. в России было зарегистрировано 582 суицида, и индекс числа самоубийств в пересчете на 100 тыс. населения составил 1,7. Далее больше: в 1829 г. 1 283 случая (2,6), в 1838 г. 1 559 случаев (2,9). Очевидно, что эти цифры отражают усредненные данные, которые в разных частях империи могли отличаться друг от друга. Также известно, что в течение всего XIX в. число самоубийств в России росло и в итоге составило около 4 на 100 тыс. населения.
О том, что уже тогда эта проблема сильно волновала русское общество, говорит тот факт, что библиографический указатель только русской дореволюционной литературы о самоубийстве насчитывает более ста пятидесяти авторов. Ей профессионально занимались В. М. Бехтерев (1857 1927), И. А. Сикорский (1842 1919) и другие известные врачи. В том числе потому что «передовая» Европа демонстрировала совсем другие показатели.
Для сравнения во Франции в 1831 г. уровень самоубийств составил 6,4 на 100 тыс. населения, то есть в два раза выше, чем в России. Бурный XIX в. подгонял статистику вверх. В итоге в 1860 1870 гг. во Франции ежегодно регистрировалось уже 15 самоубийств на 100 тыс. населения; в Швеции 8,5; в Норвегии 7,6; Англии около 7,0; Бельгии 6,662. Таким образом, уже в те годы эти страны приблизились к показателям, которые демонстрируют в наши дни: Франция 16,3 (2007), Швеция 12,7 (2008), Норвегия 11,9 (2009), Англия 6,9 (2009). Исключение составляет Дания, которая полтора века назад была печальным лидером этого списка с показателем около 27, а ныне имеет 11,9 в два раза ниже63.
На фоне этих стран не только царская Россия, но даже Советский Союз с показателями 4,4 в 1923 г. и 6,3 в 1925 г. выглядел вполне благополучной страной64. К сожалению, ученым не доступна статистика следующих четырех десятков лет, вместивших коллективизацию, индустриализацию, массовые репрессии, Великую Отечественную войну, восстановление народного хозяйства и хрущевскую «оттепель» и новые гонения на Церковь. Однако известно, что в 1965 г. в СССР было зарегистрировано уже 17,1 случаев на 100 тыс. населения в три раза больше, чем в 1920 гг.65
На фоне этих стран не только царская Россия, но даже Советский Союз с показателями 4,4 в 1923 г. и 6,3 в 1925 г. выглядел вполне благополучной страной64. К сожалению, ученым не доступна статистика следующих четырех десятков лет, вместивших коллективизацию, индустриализацию, массовые репрессии, Великую Отечественную войну, восстановление народного хозяйства и хрущевскую «оттепель» и новые гонения на Церковь. Однако известно, что в 1965 г. в СССР было зарегистрировано уже 17,1 случаев на 100 тыс. населения в три раза больше, чем в 1920 гг.65
Дальше больше: 1970 23,1; 1975 25,8; 1980 29,9; 1985 24,6; 1990 21,1. Данные по РСФСР еще выше: 31,1 в 1985 и 39,2 в 1990 г. Но и это, как оказалось, не предел. Крах «перестройки» и распад СССР взвинтили статистику по России еще выше до «рекордных» 46,1 в 1992 г. После чего в течение всех 1990-х гг. она оставалась запредельно высокой: 41,4 в 1995 г.66 и 39,5 в 2000 г.67 в городе с населением в один миллион человек (Нижний Новгород, Казань, Пермь, Екатеринбург и др.) 400 человек кончали жизнь самоубийством каждый день кто-то убивал себя.
Почему-то, подводя итоги XX в., ученые не говорят о том, что «рывок в светлое будущее» обернулся для нашей страны первым местом в печальном списке «стран самоубийц». Последствия этого рывка ощутимы до сих пор, хотя в «нулевые» годы этот страшный показатель сократился сначала до 32,2 в 2005 г.68 и, наконец, до 21,4 в 2011 г.69 в два раза. Однако даже после этого Россия по-прежнему входит в группу стран с высоким числом самоубийств, которую в 2011 г. возглавляла Литва с показателем 31,5 самоубийств на 100 тыс. населения. За ней шли Республика Корея (31,2), Казахстан (30,0), Гайана (26,4), Белоруссия (25,3), Венгрия (24,6), Япония (23,8), Латвия (22,9), Китай (22,2), Словения (21,9), Шри-Ланка (21,6), Россия (21,4), Украина (21,2)70.
Тот факт, что в этом списке оказались также Белоруссия, Украина и Казахстан, объясняется тем, что, как союзники России, они также «сражались» на «русском фронте» и понесли страшные потери. Причем не только количественные, но и качественные. Однако, чтобы осознать это, необходимо обратиться к науке, которая уже давно изучает проблему самоубийств, как социальный феномен.
Как агностик Дюркгейм доказал правоту Евангелия
Крах каждой человеческой жизни трагичен, и каждое самоубийство имеет свои истоки и мотивы. Но по справедливому замечанию профессора Я. И. Гилинского71, статистически устойчивый уровень самоубийств свидетельствует о социальном неблагополучии и «служит одним из важнейших индикаторов социального, экономического, политического состояния общества»72. Или как кратко заметил еще в середине XIX в. английский историк и социолог Генри Томас Бокль (1821 1862): «Самоубийство есть продукт известного состояния всего общества»73.
Эти слова были произнесены в те годы, когда европейские страны Европы уже начали пожинать плоды бурного XIX века, одним из которых стал рост числа самоубийств во всех европейских странах. Первым, кто стал профессионально, с научных позиций изучать эту проблему, был французский социолог Эмиль Дюркгейм (1858 1917). До него люди пытались объяснить самоубийство, как правило, только биологическими или психическими факторами (например, особенностями климата или болезнью).
Дюркгейм опроверг это мнение и на широком научном материале доказал, что самоубийства имеют социальную природу. Проанализировав статистику самоубийств в различных социальных группах, Дюркгейм пришел к выводу, что их уровень находится в обратной зависимости от уровня сплоченности, солидарности данной социальной группы то есть чем более сплоченным является общество, тем ниже в нем уровень самоубийств. Поэтому самоубийств меньше среди католиков, чем протестантов, среди женатых, чем неженатых; во время войны, чем в мирное время; в сельской местности, чем в городах; во время стабильности, чем в годы экономического кризиса или наоборот бурного промышленного развития.
Это открытие Дюркгейма было положено в основу социологического подхода к проблеме самоубийств и, в частности, объясняло, почему во время XIX в., когда общество буквально «трещало по швам», их количество росло практически во всех европейских странах.
Известно, что Дюркгейм считал себя агностиком. Он писал о «сплоченности и солидарности социальной группы». Но разве основой и одновременно высшим проявлением этой «сплоченности и солидарности» не является та самая любовь, о которой Христос сказал: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин. 15, 13)? Убежден, что это так, и французский социолог лишь подтвердил евангельскую истину, что ни человек, ни общество не могут существовать и развиваться без любви. Потому что Сам будучи Любовью (1 Ин. 4, 8), Бог и в основу мiроздания также положил не «производительные силы и производственные отношения», а любовь.
Известно, что Дюркгейм считал себя агностиком. Он писал о «сплоченности и солидарности социальной группы». Но разве основой и одновременно высшим проявлением этой «сплоченности и солидарности» не является та самая любовь, о которой Христос сказал: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин. 15, 13)? Убежден, что это так, и французский социолог лишь подтвердил евангельскую истину, что ни человек, ни общество не могут существовать и развиваться без любви. Потому что Сам будучи Любовью (1 Ин. 4, 8), Бог и в основу мiроздания также положил не «производительные силы и производственные отношения», а любовь.
Как обделенный любовью человек близок к мысли о суициде, так и общество, в основу которого положена всеобщая «вражда всех против всех», обрекает себя на коллективное самоубийство. В контексте этого вывода, десятикратный рост числа самоубийств в советской России с 4,4 в 1923 г. до 46,1 в 1992 г. не может не ужасать. Потому что на языке социологии это означает, что и дезинтеграция российского общества за эти годы также возросла в десять раз. На языке Евангелия, это означает, что в течение «просвещенного XX века» на 1\6 части земной суши а именно такую площадь занимал бывший Советский Союз произошло десятикратное «охлаждение любви» (Мф. 24, 9 14), являющегося одним из верных признаков конца человеческой цивилизации74.
На других «фронтах»
А как же на других фронтах? Например, в странах Западной Европы и Америке, которыми до недавнего времени пугали советских граждан.
По данным ВОЗ уровень самоубийств на 100 тыс. населения составил в 2011 г. во Франции 16,3, в США 11,8, в Канаде 11,3, в Германии 9,5, в Великобритании 6,9, в Италии 6,3, в Израиле 5,8. В Греции этот показатель равен 3,5, что соответствует уровню дореволюционной России. Причем, заметим, что 2011 г. не был для этих стран безоблачным, а Греция постоянно балансировала на грани дефолта. Поэтому не стоит утверждать, будто высокий уровень самоубийств в России предопределен только экономическими трудностями последних лет. Безусловной зависимости не существует.
Примером тому могут служить не только страны Европы, но также Грузия, Армения и Азербайждан, в которых индекс самоубийств в 2011 г. составил соответственно 4,3, 1,9 и 0,6 смертей на 100 тыс. населения75. Или тот факт, что в списке стран с наивысшим индексом самоубийств рядом с Гайаной (26,4), занимавшей по величине ВВП 162 место, соседствует Китай (26,4) вторая экономика мiра. И даже, если пересчитать ВВП на душу населения, зависимость индекса самоубийств от уровня жизни также будет не безусловной. Например, в Норвегии, США, Швейцарии и Ирландии, стабильно входящих в первую десятку самых «сытых» стран мiра, ежегодно совершается более 10 самоубийств на 100 тыс. населения. Долгое время в этом печальном списке лидировала благополучная Швеция, а индекс самоубийств в тихой и богатой Швейцарии в 2007 г. составил 18,076. При этом из года в год одни из самых низких показателей демонстрируют Египет, Гаити и Ямайка, где уровень самоубийств близок к нулю.