Может, где-то что и было,
Может, в чём-то и везло,
Но вода в котле остыла:
Время варки истекло
Ничего не отложилось
Ни на камне, ни в золе.
Коли так, считай, приснилась
Жизнь прошедшая тебе.
Так оно всегда и будет:
Вслед за этим новый сон,
Если часом не разбудит
Душу колокольный звон.
Если не коснется слуха
Свет иного бытия,
Так и будет вечным пухом
Ей холодная земля.
Между секундной и минутной
Иных печаль воспоминаний
Не отпускает много лет.
Сюжеты встреч и расставаний
Мучительны, хотя и нет
Ни места, ни его героев:
Другая жизнь давным-давно.
Но больно вкус у страсти стоек,
Так хочется порой кино
Пересмотреть, хотя известен
Сюжет до самого конца,
Так перепевы старых песен
Нередко трогают певца
Так еле-еле уловимый
Знакомый запах прошлых лет
Вскрывает памяти глубины,
Что фомка вздыбленный паркет
(Эффект глубоководной мины!),
И никакой пощады нет
Тогда прокатом за прокатом,
Тогда волною за волной,
Несвоевременно, с накатом
Воспоминанья за тобой
Идут, и хочется увидеть,
Услышать, хочется побыть
Там, где дошло до ненавидеть,
Где выпало до разлюбить.
Но почему-то не случилось
Того, к чему вела война,
И что-то в сердце сохранилось
От вкуса прежнего вина.
И что-то к сердцу прицепилось
От угасающей любви,
И спряталось, и затаилось,
Чтоб не нащупать, не найти
Но только странное стеченье
И обстоятельств, и примет
Через твоей души мученья
Былое выведет на свет.
Всё изменяется, и время
Давно уж сделало своё:
Рябина раз в году краснеет,
И раз в году желтеет клён.
Нет, возвращаться, друг, не стоит
Туда, откуда уходить
Тебе придётся, и историй
Прошедшего не оживить.
Им будет лишь печаль наградой,
И это ясно наперёд,
Когда невольно где-то рядом
Частичка прошлого мелькнёт.
Но, как бы ни старалась спутать
Концы у времени беда,
Между секундной и минутной
Есть что-то большее всегда
Годовик
Годовик
Мне помнится благое время,
Когда легко я узнавал
Природы ход и в это верил;
Когда с Покрова снег лежал;
Когда поля на Ерофея
Всё слышали, и видел лес,
И ветер холодами веял,
И никли долы с ним окрест.
Мне помнится благое время,
Когда с приходом дня Луки
С морозцем дули ветерки,
Силёнки жалкие жалея;
Когда слетались на Зиновья
Синички, щёглы, снегири
И ладно строили зимовье
В лучах негреющей зари;
Когда к Козьме-Демьяну первый
Ледок на лужицах лежал.
Все знаки понимал я верно,
Всё без ошибок толковал.
Так, ноябрями ждали наста
Снежка сурового Ераста,
И крепок был тот тонкий наст:
Ераст такой на всё горазд!
Мне время помнится благое,
Когда с Николы дня зима
Свои суровые права
Скрепляла первою пургою.
В Сочельник месяц тощий мёрз,
И звёзды с холода хрустели,
Глаза слезились, и от слёз
Краснели щёки и горели.
А под Ефимов, праздный день,
Пугала воями метель,
Но гнал метели Тимофей,
Гнал до Аксиньи вешней дней.
Я помню то благое время,
Когда по марту Евдокея
С пушинкой вербочку несла,
И знали все: весна пришла.
А следом в сроки потаёнцы
Всходили, и берёзов сок
Навстречу греющему солнцу
Со вкусом жизни всюду тёк.
Когда крапивницы летели
К Фоме апрельскому под свод,
То на Матрёновой неделе
Хвостом бивала щука лёд,
И распускалась медуница,
И вылетали с нор шмели.
Идёшь, бывало: всё искрится,
Всё просит силы у земли.
Я помню: к сроку Лизаветы
Все до одной сбывались меты
И на Николин тёплый день
Мир зрил цветущую сирень.
Светлел час от часу восток,
И гнула ржицу Феодосья,
Полями стрекотал изок
В тяжелых золотых колосьях.
Молю, Терентий, всяко вспомнить,
Дай мне от правды написать,
Как великрасна благодать,
Где сам Господь её исполнил.
Я помню то благое время,
Когда Самсон дожди водил
И на Макриду всякий берег
Кувшинок сказочность хранил;
Когда Сысой ступал росою
И бил в грома Илья Пророк
Так точно, что (сейчас не скрою)
Я с ним часы сверять бы смог.
Я помню, как медовым Спасом
Пчела последний свой взяток
Несла. И шла деревня плясом,
Коль с лета оставалось впрок.
Всё было в сроки, всё по делу
От новолетья к Рождеству.
Так просто, искренне, умело
Душа стремилась к естеству.
Я помню то благое время,
Когда легко я узнавал
Природы ход, и жизнь сверял
Свою я с ним, и в это верил.
И сказано, и сделано с душою
Да, было всё: и страхи, и сомненья,
И доверху пустые дележи,
Но что-то верное я находил в движеньях
Идущей впереди меня души.
Она так шла, как помнила дорогу,
Так, словно знала, что в конце пути.
Я шёл за ней, я шёл с душою к Богу
И понимал, что должен я дойти.
Терял узду, менялись направленья,
Ломались копья и карандаши,
Но что-то верное мне виделось в движеньях
Идущей впереди меня души.
С душою всё, что выпадало, делал.
Куда она, туда и я за ней.
Вот так и шли мы, связанные телом,
Смиряясь перед участью своей.
Когда-то я нарисовал картину,
Что, как казалось мне, сомненья разрешит.
С тех пор дышу с надеждою я в спину
Идущей впереди меня души.
Что б ни случилось, радостно на сердце,
Когда ты знаешь, что в руке лежит
Ключ от простой (к простому счастью) дверцы
Идущей впереди тебя души.
И сказано, и сделано с душою!
Как хорошо, когда оно всё так,
Когда по-божески и ты, и мир твой скроен
И ты не прячешься в нём, даже если наг.
Милостью Божией
Есть в каждом новом дне, я знаю,
Едва заметный поворот,
Когда тебе жизнь предлагает
Переиграть с ошибкой ход.
Тот поворот почти не видно,
Его нетрудно проскочить.
Но, коль почувствуешь, что стыдно,
Вот тут и начинай рулить!
Да, это сложно, очень сложно
Признаться в собственной вине.
Казаться будет невозможным
Достать, что много лет на дне,
Под толстым илом оправданья,
Вдали от совести лежит.
Дай долгу верное названье,
И время узы разрешит!
Есть в каждом новом дне, я знаю,
Такая пауза, когда
Тебе захочется «отдраить»
Давно прошедшие года,
Смыть стародавние обиды
И принести дары к ногам
Ещё недавнего врага,
Как след к подножью пирамиды
Несёт свой дервиш всякий раз,
Когда желает измененья
Благословен дневной тот час,
Когда вкусит душа прозренье!
Четыре девятистрофия
Милостью Божией
Есть в каждом новом дне, я знаю,
Едва заметный поворот,
Когда тебе жизнь предлагает
Переиграть с ошибкой ход.
Тот поворот почти не видно,
Его нетрудно проскочить.
Но, коль почувствуешь, что стыдно,
Вот тут и начинай рулить!
Да, это сложно, очень сложно
Признаться в собственной вине.
Казаться будет невозможным
Достать, что много лет на дне,
Под толстым илом оправданья,
Вдали от совести лежит.
Дай долгу верное названье,
И время узы разрешит!
Есть в каждом новом дне, я знаю,
Такая пауза, когда
Тебе захочется «отдраить»
Давно прошедшие года,
Смыть стародавние обиды
И принести дары к ногам
Ещё недавнего врага,
Как след к подножью пирамиды
Несёт свой дервиш всякий раз,
Когда желает измененья
Благословен дневной тот час,
Когда вкусит душа прозренье!
Четыре девятистрофия
Первое девятистрофие
Что ни возьми изменится,
Что ни начни пройдёт.
Коли душа не ленится,
Значит, душа живёт.
Жизни простые правила
Ты для себя освой,
Чтобы судьба исправила
Норов неверный твой,
Чтобы хватило смелости
Преодолеть себя,
Чтоб довела б до спелости
Мякоть твою земля.
Чтобы росли не сорные
Травы в душе твоей,
И омывал бы корни им
Горной воды ручей.
Всё, что ни хочешь, сбудется,
Сбудется не кори.
Вынесено на блюдеце
То, что жжёт изнутри.
Вывернулось из памяти
Что будешь делать с ним?
Бросить в канаву? Править ли?
Угол не различим!
Кривенькое занятие
Полировать словцо.
Проще лицо здесь снять, и я
Сдёргиваю лицо.
Если лицо снимается,
Значит, что не туда
Жизни телега катится,
Видимо, как всегда.
Тихо спустился с горочки
Знать, потому и в рай.
Вот так и ты по корочке
Хлеб перемен вкушай.
Второе девятистрофие
Спать невозможно: колется
Высохшее сенцо.
Выйду-ка за околицу
Да обойду сельцо.
Летом такие тёплые
Ночи. Аж до утра
Гонят своими мётлами
Эту теплынь ветра.
Ночи до жути звёздные,
Но не перелезай
И не пиши с нахлёстами
Строки, а меру знай.
Если что и окажется
Выпавшим изнутри,
То аккуратно в кашицу
Лишнее перетри.
Не позволяй ненужному
Заполонить тебя,
Хоть бы и трижды суженым
Было оно, всё зря!
Не позабыть, а хочется.
Прошлое не вернуть!
А на пригорке рощица
Вот бы сейчас нырнуть
В это своё далёкое,
В эту свою мечту.
Всё, что на сердце ёкает,
Шпилит поэт к листу.
Смертью давно оправданы
Горечи и беда.
Сколочки этим прав даны;
Ржица тем в три ряда.
Маслица капну ладного
И затеплю свечу.
Чувства краснолампадного
Снова испить хочу!
Третье девятистрофие
Так соберись же с мыслями,
Сделай бессильным яд
(Коль передёрнул, выстрели
В правилах у ружья)!
Что тебе, дурень, зло жены,
Слава молвы дурной,
Помни: в тузах разложенных
Есть ведь и козырной.
Но не спеши отметиться
И повернуть назад.
Ждёт твою память клетица
И безвишнёвый сад.
С корнем дуб старый выдернут
Ветру хватило рук.
Хочешь спасти извилины
Лучше не трогай сук.
Порохом мокрым делится
Егерь, раскрыв ягдташ.
Шепчет на ушко девица
Батьке-царю: «Не наш».
Верит старик разлучнице
И мужика казнит.
Совестью будут мучиться
Оба, сожжёт их стыд.
Я откажусь от премии
И не куплю тетрадь.
Мне бы с плацкартой времени
Ехать не горевать.
Мне бы не трогать верхние,
В нижние не сползать.
Впрочем, мы все ведь смертные,
Значит, не мне решать.
Солнце на вечер клонится,
И по полям веков
Ветру навстречу конница
Мчится моих стихов.
Четвертое девятистрофие
Как же оно случается,
Словом бы уловить.
Вновь достаю я чайницу:
Надо бы заварить
Погорячее, крепкого,
с травами и медком,
А пригласить-то некого:
Пуст, как всегда, мой дом.
Кошка и я два качества,
Несовместимых здесь.
В этом одно ребячество,
В этой сплошная спесь.
Скоро по-новогоднему
Стукнет зима в окно,
Белых-пребелых сотен мух
Этим, другим зерно.
Мне же снежку обычного
Кинь, декабрёк-дружок.
Что вы! Какое личное?
Просто соврать не смог.
Крутится, ну и вертится
Шарф голубой вдали.
Осень похожа на мертвеца.
Страшно? Тогда свали!
По переулкам шастают
Падшие из листвы.
Слышу, как ветер им: «Час даю,
Чтобы отсюда вы
Все убрались!» А листьям что?
Лист он, что человек.
Значит, всегда оно есть за что
ожей то в грязь, то в снег.
К образу человечности
Не подберёшь писца
Точка отсчёта вечности
В точке её конца!
Изнаитончайшее
Четвертое девятистрофие
Как же оно случается,
Словом бы уловить.
Вновь достаю я чайницу:
Надо бы заварить