А всадник всё скачет да скачет, глядит: впереди мужики у коров рты разинули, а их бабы с подойниками вокруг бегают.
Вы что это тут затеваете? удивляется всадник. Ему говорят:
Как чего? Второй час уж коровы не доены!.. Глянь-ка, сколько у них молока накопилось! И вовсе коровам рты настежь раскрыли, а бабы в бурёнкины языки уцепились и ну их подёргивать, да как будто бы с них что-то в вёдра сцеживать.
Так вы это их доите? догадался тут всадник.
Знамо дело, что доим! хохочут над ним.
А за вымя доить их не пробовали?
А и пробовать нечего у коров молоко, всем известно, на языках, отвечают ему. А ты чей тут такой разговорчивый? Не с того ли уж берега? И сидишь не по-нашему!
А как надо по-вашему? любопытствует всадник.
А по-нашему надо передом-то назад! А иначе, как к дому дорогу найдёшь, если смотришь всё время вперёд?
Принялись они стаскивать его с лошади еле вырвался. Оглянулся ещё на прощание: а уж сзади, на том берегу, где минуту назад лето было, зима стоит. Мужики меж сугробами сенокос ведут: траву косами заплетают, бурёнкам показывают, а у тех «молоко» с языков течёт и сосульками обмерзает.
Ну, дивуется всадник на это, сам скачет срединой реки, спросить надо бы, проплывали ли здесь ребятишки на лодочке, а приблизиться к берегу боязно вновь в историю попадёшь. Видит он: на полянке лесной стоит женщина, рядом с ней на зелёном мху девочка. Спит ребёночек. А у самого уха змея пёстрая, ядовитая.
Хочет всадник спросить женщину, не видала ль она ребятишек на аленькой лодочке, а та знаками его просит молчать, шепчет шёпотом как листва в лесу:
Тише, тише ты. Спит дочурка, не буди её.
Всадник тоже ей шёпотом:
А змея что тут делает?..
Посмотрела встревожено женщина, чуть губами в ответ шевелит:
Поёт доченьке колыбельную
И давно поёт? вовсе тихо он спрашивает.
Видишь, волосы мои белые были чёрные; видишь, дерево в небо выросло было семечком Не кончается колыбельная Уезжай скорей вдруг, неровен час, напугается эта нянюшка, натворит беды!
Что же ты будешь делать теперь?
Буду ждать, когда песня закончится
А долга её песенка?
Говорят, что три века да к ним ещё тридцать три годика.
Посмотрел тогда всадник на женщину, а у той ноги, словно берёзоньки, уже в землю вросли; словно пятнышко яркого солнышка спит у ног её доченька, а змея ядовитая всё поёт колыбельную бесконечную
Подивился наездник любви матери, поклонился с седла на прощание, поскакал догонять своих детушек.
Слышит гомон какой-то. Открылась река чистым плёсом. На нём по колено в воде ходят люди не люди, на длинных ногах, хвосты птичьи и клювики. А за ухом по пёрышку для письма.
Кто вы будете? всадник спрашивает.
Мы учёные секретари, отвечают ему.
Вот вас-то мне и надобно. Расскажите, пожалуйста, что такое случилось с рекой? Почему у неё один берег по-прежнему в зелени, а другой стал в снегу?
Закричали учёные секретари, стали всаднику объяснять:
Никто в этом не виноват, мужики это сами придумали! Они здесь уж и раньше охальники были: как праздник, так песни поют, или выйдут на лёд и один берег с другим драку затеют!..
Ну, мы им указ: чтобы жили все дружно. А если кто драку затеет, тех будем наказывать.
А они уж привыкли по праздникам на лёд драться ходить, и решили, что будут ответ держать за все драки те, кто слева живут. Ну а правые, значит, так и останутся правыми. Да расспорились: какой берег у их реки левый, какой правый? До драки дошло! По закону бы надо наказывать! А кого?..
Вот на том берегу и додумались себе головы выстричь. Мол, кто будет стриженый, тот и правый. А эти назло им побрились и говорят: кто побрит, тот и прав! И опять не поймешь, кто из них виноват?.. Пришлось всех наказать.
Вот тогда оба берега и решили, впредь песен им вместе не петь, и на лёд не ходить! А чтоб больше не путаться, на другом берегу, всю погоду нараз и сменили! Новый год среди лета встречать начали, а Ивана Купалу зимой. И пошло. Здесь жара стоит, пора рожь убирать, а на том берегу с бубенцами катаются! То ль ещё Рождество отмечают, то ль Масленицу уже начали, да над этими надсмехаются:
Вам не жарко там? Приходите снежок у нас свеженький покупать!
Тот-то вот и охальники. Мы им новый приказ:
Возвратите погоду на место!
А там в ответ глотки дерут:
Мужики! Не допустим, чтоб бритые да над нами верх взяли!
Да начали, как грозились, снег сюда продавать, по копеечке за ведро
И берут? спросил всадник.
Да брать-то берут. Так и тут снова грех: эти тоже тем начали продавать, когда стриженные у себя на покос идут. Только эти уже за ведро сразу по полторы!..
Что ж дороже-то?
А ты сам их спроси, отвечают секретари.
Вышел тут мужичина у птиц из-за спин, говорит:
Так с них надо бы по две ещё брать! У них снег-то какой?.. Сплошь как есть прошлогодний!.. А наш-то ведь нынешний!!!
Ну вот, видишь?.. Охальники! говорят птицы всаднику. Вот сейчас из-за снега расспорились и опять оба берега правые!
А нельзя ли их указом унять? Написать, какой берег у них будет правый, какой левый, и этим их спор прекратить? спросил всадник у птиц.
Задумались секретари, почесали в затылках, по пёрышку за уши вставили, отвечают:
Так это куда посмотреть: в одну сторону эти правые, а в другую так вроде те правые Мы и сами не можем понять!
Плюнул всадник, опять по реке поскакал
На один берег глянет: зима, народ рыжики собирает, медвежью берлогу нашли, у хозяина лапы за спину завязали и потешаются, как медведь без любимого кушанья-лапы теперь зимовать будет? На другой берег глянет: там яблоньки люди сажают да вёдрами поливают, а следом уже с топорами идут урожай собирать!
Долго ль, коротко ль так скакал, смотрит гуси реку перекрыли. У них всадник спрашивает:
Не видали вы лодочку с алым парусом, а в ней двух ребятишек?
Задумались гуси, как будто бы что-то подсчитывают, говорят:
Проплывала вчера эта лодочка Мы и пошлину подсчитать не успели, которую взяли с них. Но, думаем, что доплачивать надо за их проезд.
Заплатил всадник плеткой гусям за себя и детей да ещё быстрей поскакал: видать, близко уж ребятишки, уже вот-вот догонит их.
Вьётся, вьётся река, словно жизнь с её вечною мудростью и такою же вечною бестолковостью, скачет всадник, глядит вот и хижина, от которой детишки отплыли; в окнах свет, а под деревом стоит лодочка с алым парусом. Зашёл в дом, а там дети. Умучились за дорогу. Спят!
Сел всадник к столу, и сам сколько-то задремал
Вдруг зелёный свет осветил нам всю избу. Вскочил я со стула, смотрю: висит в комнате огненный шар, что висел вчера с вечера над берёзами. Сыплет искрами и трещит, словно кот в темноте.
«Как бы, думаю, не зажёг он нам хижину!» А никак не пойму: где я сам, где река и где конь?..
Шар тем временем опустился к игрушечной лодочке и рассыпался искрами. Тут же вспыхнул свет в лампочке. Глянул я на часы уже утро, пора ребятишек будить. Ночь прошла, словно не было. Ребятишки поморщились, но оделись, и снова отправились мы заснеженной тропкой к автобусу.
А шар огненный больше не появляется. Лишь когда выдаётся такой же заснеженный зимний вечер, в окошечке хижины появляется свет, меж зелёненьких бережков скользит лодочка с алым парусом и скрывается в той пещере, куда затекает река.
Сшить же лодочке другой парус, чтоб он не давал уплывать ей в загадочный, странный мир, мы с детишками так и не собрались.
Увалень
Нашёл как-то пасечник в пустом улье улитку с левосторонней резьбой. Обычно улитки, когда подрастают, свой панцирь направо закручивают, а тут панцирь неправильный, необычный. И улей, в котором улитка жила, тоже был необычный.
Давно с этим ульем какие-то чудеса приключались: то крышку с него вихрем сдёрнет, то сделанный ребятишками снеговик с его крышки исчезнет, а то синий туман из низинки в верёвочку скрутится и в леток заползёт, а со стороны посмотреть, и покажется, что туман из летка выползает и по деревне распространяется. Так и жди увидят соседи и скажут, что улей у них помидоры там разные с перцами да огурцами на грядках туманом морозит, тогда разговоров, а то и скандалов не оберёшься. А тут вот улитка ещё поселилась! Чего ещё улей придумает не известно.
И стал пасечник этот улей тихонечко сторожить. Как пойдет мимо, так вроде бы не нарочно то крышку поднимет, то снизу заглянет не ходит ли кто под тем ульем? Или выглянет из окошка и в первую очередь на него ну чего ещё там?
Так стал замечать, что над ульем часам этак к шести-семи вечера, появляется слабое чуть с сиреневым, то ли облако то ли свечение И чем ближе идёт дело к осени, тем оно всё сильнее становится. Может быть, оттого, что темнеет раньше, а может ещё от чего непонятного.
А со временем стало это свечение на картину какую-то походить. Словно кто-то невидимый мажет кисточкой среди пасеки и чем дальше, тем ярче картина становится.
Скоро начали на ней веточки и зелёные листики проступать, а ещё погодя появились огромные, словно тыквы, бутоны. И начало по ночам расцветать среди пасеки неизвестное чудо-дерево. И уже приходил сосед, у которого было много овечек, выпытывать:
У тебя кто костры по ночам среди пасеки жжёт, там, где летом трава с клеверком?
Пришлось тут же себе да свечению своему оправдание придумывать:
Холода нынче больно уж рано пришли, так я ночью при свете снег к ульям стаскиваю, чтобы пчёлы не простудились
А днём нельзя тебе снег к ульям стаскивать? сделал выговор сосед.
Да днём некогда, днем забор надо делать, отвечал пасечник и добавил:
И красивее по ночам Зажжёшь ночью фонарь, на верх улья поставишь видать кругом, хоть всю ночь ульи снегом обваливай.
Ушёл первый сосед, так за ним второй.
Ты ещё, говорит, не засыпал свои ульи снегом? Продай мне один улей, пока не засыпал. Я весной инкубатор в нём сделаю. У меня гуси рано нестись начинают, так я их яйца под пчёл буду подкладывать. Хорошо им там будет тепло и воздушный обмен А то места полно кругом, а гусей не хватает!
«Конечно же, не хватает тебе гусей, рассудил в уме пасечник, и от тех, что уж есть, никакого спасения, каждый год огород мне вытаптывают». А соседу гусиному говорит:
Закидал я уж ульи. Пораньше бы, может, что-то придумали, а сейчас не могу.
А сам думает: «Нельзя мне свои несколько ульев всю зиму закидывать ульи всё-таки, не слоны! Снова эти соседи к чему-нибудь да привяжутся».