Слава сел и молчал как дурак, не понимая, что с ним происходит, а самое главное с чего начать знакомство и нужно ли его начинать, и захочет ли с ним простым, причем не из самых лучших смертным, знакомиться эта, прилетевшая в дешевый студенческий кабак «Зодиак» на время Новогодней ночи настоящая сказочная фея. В наступившем красно-синем полумраке загадочно сверкали огромные глаза, с любопытством разглядывавшие Славу, блестели и зубы она улыбалась. Она улыбалась ему Славе, и до Славы этот невероятный факт дошел далеко не сразу. Он очень медленно возвращался в нормальное состояние, и ему показалось, что-то кто-то другой его голосом деревянным и заикающимся, робко произнес:
За Вашим столиком свободно?
В ответ послышался чистый серебристый смех так смеялись в ночь Ивана Купалы зеленоволосые красавицы-русалки, водя хороводы по берегам экологически чистых древнерусских озер и рек. Слава зачарованно слушал переливы волшебного смеха и почувствовал искреннее сожаление, когда русалочий смех плавно перешел в нежнейшее контральто. Контральто произнесло с благожелательной иронией:
Ну, ты же прекрасно видишь, что я сижу одна зачем же спрашивать? и она вновь тихо рассмеялась, вторично порадовав слух Славы звонкими русалочьими переливами, переставшими звучать под земным небом несколько веков назад, когда на Руси ввели христианство, и все лесные боги умерли. Поэтому умный эрудированный Слава и не мог поверить своим ушам, точно так же как и своим глазам. А самое плохое заключалось в том, что он совсем забыл о Владимире Николаевиче Боброве и о его убедительной просьбе незадолго до полуночи обязательно прибыть к нему на кафедру
Глава 13
Владимир Николаевич Бобров обиженно смотрел на циферблат большого маятника отсчитывавшего время на стене кафедры. Стрелки показывали десять минут одиннадцатого, но никого из клятвенно обещавших прийти к началу проведения Эксперимента студентов пока не было. Две молоденькие кафедральные лаборантки по имени Галя и Наташа, обе тайно влюбленные в заведующего кафедрой, только что закончили сервировку праздничного стола и сидели сейчас в полной бездеятельности, с легкой растерянностью преданно глядя на обожаемого Владимира Николаевича.
Елку проверили? в который уже раз за вечер спросил у них Бобров.
Да, Владимир Николаевич Вы же недавно совсем спрашивали!
Ждем до одиннадцати если никто не придет, ужинаем втроем и начинаем Эксперимент. Вы-то, надеюсь, не сбежите?
Что Вы, что Вы, Владимир Николаевич!! испуганно воскликнули лаборантки. Мы с таким нетерпением ждали этот Эксперимент не для того, чтобы взять и сбежать!
Так ладно, ладно, девчонки! примиряюще поднял Владимир Николаевич руки вверх. Извините, если я вас обидел! Студентов-то моих нет, вот я и начинаю нервничать!
Но мы не ваши студенты, не пьяницы вроде Малышева и Богатурова! заявила более инициативная Галя. Они, по-моему, Владимир Николаевич, променяли и Вас, и Эксперимент на бутылку водки!
Но ящик коньяка они на бутылку водки не променяют! резонно возразил Владимир Николаевич.
Ну, разве что! засмеялись лаборантки.
Так, ладно я пойду в лабораторию, еще раз все проверю. Меня ни для кого нет, особенно для Гуйманна! красивое волевое лицо Боброва посерьезнело, и, ободряюще подмигнув девчонкам, талантливый и смелый ученый прошел в лабораторию.
В лаборатории было тихо, загадочно и по-новогоднему красиво. Пышная стройная экспериментальная ель упиралась сверкающим шпилем почти в потолок, представляя собой центральное звено материальной композиции, необходимой для проведения Эксперимента. Специально изготовленные игрушки украшали елочные ветви в строго определенном порядке, выверенном и высчитанном лично Бобровым по схемам, переданных ему в свое время Александром Сергеевичем Морозовым незадолго до таинственного исчезновения последнего примерно шесть месяцев назад. (Говорят, что будто бы он однажды поздно вечером зашел в мужской туалет на третьем этаже здания философского факультета и не вышел оттуда; и более того, как утверждает злословная и многоустая студенческая молва, эта загадочная история с исчезновением профессора Морозова имела более чем странное продолжение: якобы, пожилая лаборантка «Кафедры Восточной Философии» Валентина Ивановна Пармутова, страдавшая куриной слепотой и спорадическими приступами слабоумия, опять же, поздно вечером, перепутала туалеты в полумраке факультетского коридора и вместо женского зашла в злосчастный мужской туалет и, присев там на корточки по малой нужде, явственно увидела бледное грустное мужское лицо, строго смотревшее на Валентину Ивановну прямо из унитаза. Пронзительный визг лаборантки был слышен даже на улице.).
Но ящик коньяка они на бутылку водки не променяют! резонно возразил Владимир Николаевич.
Ну, разве что! засмеялись лаборантки.
Так, ладно я пойду в лабораторию, еще раз все проверю. Меня ни для кого нет, особенно для Гуйманна! красивое волевое лицо Боброва посерьезнело, и, ободряюще подмигнув девчонкам, талантливый и смелый ученый прошел в лабораторию.
В лаборатории было тихо, загадочно и по-новогоднему красиво. Пышная стройная экспериментальная ель упиралась сверкающим шпилем почти в потолок, представляя собой центральное звено материальной композиции, необходимой для проведения Эксперимента. Специально изготовленные игрушки украшали елочные ветви в строго определенном порядке, выверенном и высчитанном лично Бобровым по схемам, переданных ему в свое время Александром Сергеевичем Морозовым незадолго до таинственного исчезновения последнего примерно шесть месяцев назад. (Говорят, что будто бы он однажды поздно вечером зашел в мужской туалет на третьем этаже здания философского факультета и не вышел оттуда; и более того, как утверждает злословная и многоустая студенческая молва, эта загадочная история с исчезновением профессора Морозова имела более чем странное продолжение: якобы, пожилая лаборантка «Кафедры Восточной Философии» Валентина Ивановна Пармутова, страдавшая куриной слепотой и спорадическими приступами слабоумия, опять же, поздно вечером, перепутала туалеты в полумраке факультетского коридора и вместо женского зашла в злосчастный мужской туалет и, присев там на корточки по малой нужде, явственно увидела бледное грустное мужское лицо, строго смотревшее на Валентину Ивановну прямо из унитаза. Пронзительный визг лаборантки был слышен даже на улице.).