В большом тронном зале Замка наблюдалось, как уже было отмечено выше, заметное оживление, вызванное ожиданием начала Цветного Снегопада. Собственно сам Нограсс 14-й сидел, подогнув коленки, на старинном фамильном троне и щелкал так называемые «хмельные орехи», собираемые с могучих хвойных деревьев «мудараков» или просто мудараковых деревьев. Щелкал их король с самого утра и выщелкал не менее целого большого шелкового мешка, и был по этой причине уже изрядно «навеселе». Хотя по настоящему весело королю, конечно же, не было алкоголь никогда не приводил его в хорошее расположение духа. Нограсс доходя до соответствующей кондиции, окончательно превращался, если говорить словами одного древнего поэта, в «сосуд с мерзостью». Но пока он до соответствующей кондиции не дошел, а просто молча продолжал щелкать мудараковые орехи и внимательно наблюдал за своими многочисленными братьями, дядьями и племянниками, сновавшими по тронному залу между празднично накрытыми столами.
Столы ломились от ярких экзотических блюд и напитков, но без команды короля никто не смел к ним прикоснуться. Поэтому кроме противных звуков расщелкиваемых орехов в тронном зале слышались лишь тяжелые вздохи страдавших с похмелья королевских родственников, бросавших жадные взгляды на большие бутыли с огненно-крепкой сикерой, где плескались и строили через зеленоватое бутылочное стекло голодной и злой королевской родне обидные рожи проказливые спиртовые бесенята и винные тритоны-мушкутумы. Бесенят и тритонов выращивали на специализированных фермах Ведьмы из Пятого Яруса, жившие среди густых лепидодендроновых лесов по берегам Пьяной реки (Омизерты), в которой вместо воды, по слухам, тек чистый спирт. Ведьмы, жившие дружными общинами, делали специальные запруды, в которых и разводили, неизменно пользовавшихся огромным спросом на всех Ярусах спиртовых бесенят, винных тритонов и редких и очень дорогих коньячных жаб.
Душевно-психологическое состояние Нограсса усугублялось еще тем невероятным обстоятельством, что он влюбился. Во всяком случае, королю так казалось. На стене, прямо напротив трона, возле ярко полыхавшего смолистыми чурбаками камина, среди узорчатых шерстяных ковров улыбалась роскошная девушка, талантливо изображенная на огромном мозаичном портрете. Губы девушки были выложены из настоящих рубинов, глаза из сапфиров, а густые кудри рассыпались по плечам сверкающим толстым слоем золотого напыления. Пламя камина бросало на чудесные черты лица девушки желто-оранжевые блики, и в результате постоянно менявшихся светотеней казалось, что золотоволосая красавица то улыбается, то кокетливо подмигивает Нограссу 14-му сразу обоими глазами.
Нограсс твердо решил сделать девушку, изображенную на портрете, своей женой и, соответственно, Королевой и хозяйкой Хрустального Замка. Проблема заключалась в том, что в эту ночь ее отправили через Окно на Вылазку и имелся риск, что она может оттуда не вернуться, тем более, что еще не прошло и года ее пребывания в Ярусных Королевствах и сердце будущей королевы не успело превратиться в кусок голубого полужидкого хрусталя. К тому же шпионы Нограсса доставили ему абсолютно точные данные о том, что на золотоволосую девушку имеют серьезные виды несколько других холостых Горних Королей и Лесных Хозяев. И сейчас перед Нограссом стояла весьма сложная задача со многими неизвестными. Ну и к тому же хозяйство Нограсса 14-го за последнее время начало испытывать большой дефицит в рабочей силе, что само по себе представляло большую экономическую и политическую опасность для всего Королевства. А распределение пленных Идиотов в Конфедерации Ярусных Королевств уже пятый год перестало носить упорядоченный и спокойный для всех участников дележа характер.
Нограсс начал щелкать второй мешок, и настроение его окончательно испортилось:
Убуга! неприязненно произнес он, обращаясь к начальнику службы безопасности. Ты точно уверен, что Мойкер не подведет нас?!
Мойкер еще ни разу никого не подводил! твердо заверил Короля высокий сутулый Убуга, у которого прямо посреди шишковатого лба беспокойно бегал из стороны в сторону темно-желтым зрачком третий глаз. Мойкер никогда не ошибается принцесса Каламбина будет нашей, мой господин!
Глава 12
Серебристые нити фольгового дождя, щедро вплетенные в затейливый бамбуковый полог, занавешивающий вход в ресторанный зал, с шуршанием раздвинулись, и навстречу Славе из окрашенного красно-синим огнем цветомузыки полумрака внутренностей «Зодиака» выпорхнула стайка девчонок наподобие той Аленки, что недавно спрашивала у него закурить на ступеньках ресторанного крыльца. Девчонки обдали Славу волнами смешанного аромата дорогих французских духов качественного польского разлива, американских сигарет, ярко-голубого, как медный купорос, модного фруктового ликера «Кюрасао» и обычной русской водки. Все они были в одинаковых коротких юбках, сапогах-ботфортах и блестящих «лосинах», обтягивавших тонкие ножки. И взгляды, какими они окинули с ног до головы Славу, тоже хранили совершенно одинаковое выражение. «Штампуют их что ли, где-то на какой-то блской фабрике?», подумал, посторонясь, Слава. «Наверное, здесь, правда, бывает весело в этом Зодиаке!». Он широко раздвинул руками сверкающую занавесь входа в грот наслаждений и вошел туда. Бахрома из новогодней мишуры с шуршанием сомкнулась за спиной Славы непроницаемым пологом, и он остался один на один с уютным красно-синим полумраком, пропахшим жареным мясом, табачным дымом и перегаром.
Первое впечатление, произведенное на Славу внутренностями «Зодиака», оказалось вполне положительным. Некоторое время он стоял, привыкая к полумраку, и разглядывал публику, надеясь увидеть друзей-одногруппников, особенно Андрюху Малышева, и выискивая, между делом, свободное место за одним из столиков на тот случай, если вдруг друзей не окажется. Не увидев ни свободных мест, ни студенческих товарищей, Слава направился прямиком к стойке бара «тяпнуть» стопку водки и как следует осмотреться по сторонам. При особенно яркой вспышке цветомузыки, озарившей зал в унисон с особенно громким аккордом популярного молодежного хита, Славе почудилась свирепая азиатская рожа, сплошь облитая сверкающим потом и зыркнувшая злыми раскосыми глазами прямо на него на Славу. Но вспышка погасла, зал погрузился в привычную полутьму, располагающую, как к легкому, так и к тяжелому флирту, и Слава, забыв об экзотической азиатской роже, с ходу уперся локтями о полированную стойку бара, оказавшись лицом к лицу с барменом.
Сто грамм водки и бутерброд с колбасой!
Здорово, Славка! услышал Богатуров в ответ и с удивлением узнал в бармене своего бывшего однокурсника Шурку Романенко, отчисленного с факультета за академическую неуспеваемость года два назад.
Шурка етит твою мать! Ты какими судьбами здесь?! с Романенко у Славы в свое время сложились теплые приятельские отношения, и сейчас он был искренне рад его увидеть.
Угощаю! категорично заявил Шурка, подвигая Богатурову пол-стакана водки и блюдце с двумя свежими сырно-колбасными бутербродами. В честь встречи и за Новый Год! Кстати, тут сейчас Малышев с компанией такую эстрадную программу устроили!
Да ты что?!
Такие фортеля тут выкидывали, что будь здоров!! По-моему, пьяные уже пришли! Пили тут голую водку, почти ничего не закусывали, шумели, к чужим девчонкам приставали милицию даже пришлось вызывать!
Так их что всех менты повязали?!
Да нет никого не повязали, просто вывели. Малышев больше всех тут вытрёпывался, если на улице он там что-нибудь кому-нибудь то его тогда точно могли повязать!
Вот поросята! беззлобно выругался Богатуров. Так вот и договаривайся в следующий раз! Вообще никого не осталось?
Ну, сказал же никого!
Ну ладно, спасибо и на этом, рассеянно произнес Слава, озадаченно почесав в затылке. Теперь и не знаю, что дальше делать.
А чего тут знать? Праздновать надо! и бармен подмигнул старому приятелю, лёгким поворотом головы указывая на стакан и закуску.
И то верно! Твое здоровье и с Новым Годом! Слава торопливо, залпом, выпил водку и, не стесняясь, с жадностью закусил обоими бутербродами. Ох-х хорошо пошла!
А водку ты здорово пить научился! с уважительный улыбкой прокомментировал Шурка. А с Малышевым-то ты теперь не кантуешься что ли?
Да почему? С ними сегодня должен был гулять, да опоздал, видишь, к условленному часу, он с ностальгической грустью посмотрел на Шурку и доверительно спросил. Саня ты меня с какой-нибудь местной тусовщицей не познакомишь?
С местной? задумчиво переспросил Романенко. С местной нет, местные все заняты. А заприметил я тут одну девчонку уже, как часа полтора назад. Такой я еще не видел в жизни своей
Где?! прервал приятеля Слава нетерпеливым вопросом (водка, разумеется, в голову ему ударила моментально).
А вон она! указал Шурка пальцем куда-то в дальний конец зала. Сидит одна-одинешенька за столиком! Я удивляюсь почему к ней до сих пор никто не подсел? Может, ты это сумеешь выяснить?
Слава смотрел в направлении, указанном старым приятелем, по меньшей мере, с минуту, прежде чем увидел искомую девушку. С такого расстояния и при крайне скудном и нестабильном цветном освещении, он сумел заметить лишь, что у его будущей потенциальной знакомой что-то странно сверкало на плечах и в волосах волосы у нее наверняка должны были оказаться пышными. «А может», несмело подумал Слава, и у него сладко защемило сердце в безошибочном предвкушении приключения. И пока он шел через весь зал, не выпуская из поля зрения таинственную незнакомку, искусно лавируя при этом между тесно стоявшими столиками, то молил Бога только об одном чтобы к ней никто не подсел.
Бог услышал Славу, и когда он стоял перед желанным столиком девушка по-прежнему сидела одна. И словно по чьему-то специальному заказу в зале включилось нормальное неоновое освещение. То, что увидел Слава за столиком, перед которым только что остановился, в буквальном смысле слова свалило его с ног, и он, как подкошенный, рухнул на свободный стул прямо напротив девушки, сосватанной ему бывшим однокашником Шуркой Романенко.
Бог услышал Славу, и когда он стоял перед желанным столиком девушка по-прежнему сидела одна. И словно по чьему-то специальному заказу в зале включилось нормальное неоновое освещение. То, что увидел Слава за столиком, перед которым только что остановился, в буквальном смысле слова свалило его с ног, и он, как подкошенный, рухнул на свободный стул прямо напротив девушки, сосватанной ему бывшим однокашником Шуркой Романенко.
К счастью, неоновое освещение почти сразу вырубилось, и из посетителей ресторана никто не обратил внимания на смятение Славы и на ослепительную нечеловеческую красоту фантастической девушки. Но для Славы дело оказалось не в фантастической красоте девушки, а в том, что красота эта, он мог поклясться себе в этом, показалась ему до боли знакомой, но он тут же отогнал от себя эту мысль, как заведомо ложную и потому вредную.