На этих словах у него заклацали зубы, которые он некогда мечтал извлекать. Может быть, с самого детства, у приятелей по песочнице, имея готовый набор своих и считая, что тем не положено.
В следующий миг все оглядывались и осторожно пощипывали друг друга: не задержался ли здесь кто потусторонний? Не призрак ли рядышком ковыряет в зубах?
Нет, все были самые обыкновенные: не выспавшиеся, пылавшие перегаром, с декоктом в оранжевой кастрюле, из которой торчала длинная разливательная ложка.
А по-моему, все на месте, засомневался Крышин и пригладил клок волос, отлежавшийся на подушке и теперь непристойно вставший. В черепе неприятно кольнуло. Колбасно-сосудистой врачихи нет, педиатров нет, а остальные сидят. Но тут же только что галдела пропасть народу
В глазах, казалось, расплываетесь, поддержал его Ключевой, садясь к столу и подыскивая себе закуску. Закуски не нашлось, и у него надолго испортилось настроение.
Вам приснилось, улыбнулась единичная и единоличная Анюта Амбигуус. Это выглядело обворожительно, но друзей ее мужа никогда не обвораживали женщины.
Вам повезло, зловеще поправила ее Оранская.
Гастрыч неторопливо поднялся и прошел в кухню. Там он постоял, глядя на оставшийся отвар, наличествовавший в изрядном количестве. Интересно, как долго он сохраняет свои свойства? Сколько надо выпить, чтобы двойник прожил подольше? И можно ли выпить столько, что обратного слияния с оригиналом, равно как и обособленного разложения, уже не произойдет? Есть ли управа на этих приживал? Нужен химик. Им позарез нужен химик. И при этом специалист по грибам.
Малец, пробормотал сосед. Талантливый, мерзавец. Мы без него не обойдемся. Мало ли, что учится плохо. Зато он учится тому, что пригодится в жизни.
Вопросов было много, но прежде всего нужно сграбастать компанию в мозолистый кулак, оседлать, нацепить узду, застращать и привлечь к земледелию, сотрудничеству и молчанию. И начинать с огородничества. Придется поставить в сортире обогреватель, не курить на толчке и наглухо забить вытяжку. А потом уже думать о переходе с оседлого образа жизни на кочевой.
Да, молвил он, возвращаясь. Занятный был опыт. Даже хочется повторить.
А что же это за опыт? воскликнули проснувшиеся, все больше жалея, что тратили время не на правое дело.
Не говорите им! взвизгнула Оранская, постоянно хватая себя то за очки, то за кончик носа. Это тайна для крохотной группы избранных и посвященных!
А нас, позвольте заметить, никто и ни во что не посвящал, подал голос Извлекунов. Теперь он крутил чашку, просунув палец в ручку-колечко.
Гастрыч, и прежде бывалая личность, теперь побывал двумя бывалыми личностями, после чего сила внушения в нем укрепилась и стала железобетонной. Не без предварительной гибкости как доктор пропишет.
«Небось, и не служил никто, подумал он презрительно. Нет, педиатр был моряком. Крыса с побережья! Правда, они все равно ушли. Но грибы они видели Они их видели»
Ошибаетесь, дамочка, Гастрыч испустил вздох, полный фальшивого сожаления. И ты, глазастик, ошибаешься. Придется привлечь к делу всех, кто видел хоть каплю происходившего. Всех свидетелей Яговы. Иначе кончать. Потому что просматриваю я в данном мероприятии, дорогие соседушки, он обращался ко всем, хотя соседствовал только, к ее несчастью, с семьей Амбигуусов, серьезный бизнес. И мнится мне, что выпадет нам козырная масть, и наладится у нас пресерьезное дело. Только бизнес этот волчий, господа хорошие, а потому могут выпасть и казенный дом, и даже очень, очень дальняя дорога с билетом в один конец, то есть на простите, тут женщины.
Повисло тяжкое молчание.
Ну, вы как знаете, а я откланяюсь, Извлекунов стал застегивать, где было расстегнуто. Хорошо, как говорится, в гостях, а дома гораздо лучше
Сидеть, негромко приказал Гастрыч, и окулист моментально сел обратно.
Я и то, и я сё, я же и поросё, заявил он запальчиво. Мне на работу нужно. Вечером.
10. Целина
Перво-наперво, объявил Гастрыч, надо расширить посевные площади.
Что вы имеете в виду? насторожился старший Амбигуус.
Простейшие вещи. Сколько у вашего семейства земли? Надела?
Что надела? встрепенулась и Анюта.
Гастрыч махнул на нее татуировкой серьезного ранга.
Гастрыч махнул на нее татуировкой серьезного ранга.
Я про земельный надел говорю. У вас посевная площадь узенькая полоска вокруг горшка, бесконечно более важного для вас, городских. А ведь я из крестьян. У меня до сих пор во рту держится привкус парного молока, взвинчивая себя, Гастрыч делался поэтичнее. Есенин покуда несся к финишу первым, но в спину ему дышали, и Гастрыч настигал не иначе, как для проникающего брудершафта.
Не спрашивая хозяйского разрешения, он прошагал в сортир, ковырнул носком плитку. Носок заменял Гастрычу тапок, а порой и ботинок. Бывало, что Гастрыч начинал сомневаться, есть ли на нем носок.
Все на соплях, пробормотал он. Плитка подалась, открылось каменное покрытие. Ох ты бога в душу мать! рассвирепел сосед, еще недавно отстаивавший Создателя. Еще и это снимать придется! Ну, всем миром навалимся. Он посмотрел на сиротливую, но таящую в себе начатки грибов, полосочку земли вокруг унитаза. Землица! благостно всхлипнул Гастрыч, становясь на колени. И к чему нас раскулачивали? Вот же она, кормилица наша! Прозябает в отхожем месте!
Он солировал, окружающие безмолвствовали, сраженные утренним ужасом.
Еще и юрист понадобится, присочинял Гастрыч. Как там с этими законами о землице? Можно ли ею частно владеть? Или частично частно? Ведь мы же государственно Теплицу устроить, парник? Для подножного корма?
Слушайте, сказал Крышин ласкательным тоном. Мы с товарищем совершенно не в курсе. Мы видели, что здесь что-то выросло, какие-то растения. И все. Грибы, мхи, лишайники, папоротники, плауны нам все равно. Можно нам удалиться и навсегда забыть об этих поганках?
Нет, нельзя, вы останетесь, запретили ему жестяным голосом-барабаном.
«Барабан был плох, барабанщик Бог», вспомнилось всем: роковой момент вмешательства окулиста.
Ну, так мы сами уйдем, Ключевой выпятил грудь колесом.
Давайте, попробуйте, не стал возражать Гастрыч. А я тогда тоже уйду, в ментуру. Про сынка ихнего расскажу с его наркотой.
Анюта взялась по привычке за грудь, но за правую, а не там, где колотится и стучит. Правая вдруг стала набухать, восхищенная силой угрозы Гастрыча.
И про вас расскажу, продолжал сыпать планами Гастрыч, глядя на Ключевого и Крышина. Пусть вас посадят. За мужеложество. Статью, по-моему, еще не отменили. Во всяком случае, если было насилие. А насилие было, я скажу. Я вызовусь свидетелем насилия. Скажу, что видел все, что было и чего не было. И про тебя, нарколог, настрочу жалобу, как ты водку трескаешь заместо санитарного просвещения. А к тебе, он повернулся к Извлекунову, приду лечить зрение. Ты его полечишь, а мы потом предъявим претензии.
Ко мне не бывает претензий, прошептал окулист. Какие ко мне могут быть претензии Мне вручали переходящее знамя
И боевое. Переползающее. На красный свет, и потому багровое. Накатаю в горздрав, что нахамил мне, с готовностью отозвался Гастрыч. Назвал свиньей и уродом, показал таблицу с матерными буквами, не выписал рецепт, оставил кабинет на полчаса, а меня не выставил И пьяный был. Я найду, что написать, пообещал сосед. Я матерый писатель. Я столько бумаг написал, что ко мне теперь прикоснуться боятся и военком, и участковый, и санинспектор Да, кстати, он ударил себя по многоопытному лбу и снова взялся за семью Амбигуусов в другом ее поколении, но уже с иного конца. Сынку-то вашему армия светит, небось. Справками запаслись липовыми, выписками? Так я вас выведу на чистую воду. Приедут с браслетами, да с собаками; запрут под замок с учебником химии для начальной школы. А там все про сознательный патриотизм, президента ни одной формулы!
Да успокойтесь вы, Гастрыч, Артур Амбигуус не без труда взял себя в руки, от волнения позабыв про добрососедское «ты». Делайте, что хотите. Желаете пол в сортире поднять? Даю вам на это свое согласие. И сам помогу, ломиком. И все мы дадим честное благородное слово помалкивать и не мешать. Еще неизвестно, вырастет ли у вас что.
У нас. Вырастим, сосед немного успокоился. И яровые тебе заколосятся, и озимые охнут. И чтобы все пили! Отвар чтобы пили! Нам подопытный материал нужен.
В этом неведомом довольно неприятно, попыталась уклониться от эксперимента Оранская, зная заранее, что на ее слова просто и беззастенчиво не обратят внимания. Так и случилось
Артур Амбигуус посмотрел на часы. Время пролетело незаметно, и было уже восемь утра. Середина лета, светает быстро, но ему показалось, что мрак царил вечно.
Кстати: вот еще что, не унимался Гастрыч. Будите вашего охламона. Пускай попробует и скажет, на что похоже. Он же у вас химией занимается? Незаменимая фигура. Мы подключим его к делу, я его постоянно вижу, где лесополоса. Может, имеет смысл перемешать его грибы с нашими Отвар должен иметься в наличии постоянно. Во-первых, двойники дохнут. Во-вторых, у нас же образуется заготконтора. Рэкет, говорите, на поляне? Квоты? Ничего. Я покажу им, какой бывает рэкет. Лично хлебну и покажу. Нам это понадобится для оптимального согласования спроса и предложения.
И что же потом? осведомился Крышин, приходя в себя от упоминания уголовной статьи про насильное мужеложество, по поводу которой, ассоциируя, припомнил волшебную флейту Моцарта и откровенно садистскую флейту-позвоночник Маяковского в узком, извращенном понимании флейты. Зачем вам все это надо?
Ну, это мы решим. Может быть, откроем какое-нибудь бюро услуг. Приходит к нам человек, заказывает двойника, и тот отправляется по делам
По каким же делам? тихо спросил старший Артур Амбигуус.
Русским же языком говорю по своим. По хозяйским, поправил себя Гастрыч. Он не станет ходить по нашим делам. Наши дела обеспечить ему отправку. Прибыл, убыл, печать. Липовая. Умозрительная. Каинова.
А вдруг у него такие дела, что его самого пора кончать, а не раздваивать? еще тише вопрошал Артур Амбигуус, желая скорее добиться полнейшей ясности.
Но это же его дела, передернул плечами Гастрыч, и будто прошла волна. Бюро не собирается в них соваться. У нас будет самовывоз вернее, самовыход. По делам. И все.
Извлекунов, желая чуть приподняться в мнении Гастрыча после недавних угроз, проявил интерес к деталям: