На лестнице Елена начала вдруг задыхаться. Они шли все медленнее и медленнее, их обогнали все, кто был в группе, даже старики, и в кольцевых оборотах лестничных маршей исчез шорох шагов; наконец они остановились вовсе, и Елена, держась за стенку, помотала головой, пытаясь улыбнуться.
Что-то меня не хватает на закуску
Может быть, спустимся? поддерживая ее под локоть, спросил Андрей.
Такое с ней было впервые за все пять почти месяцев, он уже привык, что все у нее проходит гладко, и не заволновался, предложил спуститься, скорее, потому, что следовало предложить, и Елена, высвобождая свою руку из его, помахала ею защищающе: нет-нет.
Что-то меня не хватает на закуску
Может быть, спустимся? поддерживая ее под локоть, спросил Андрей.
Такое с ней было впервые за все пять почти месяцев, он уже привык, что все у нее проходит гладко, и не заволновался, предложил спуститься, скорее, потому, что следовало предложить, и Елена, высвобождая свою руку из его, помахала ею защищающе: нет-нет.
Они стали подниматься снова, вышли на свет, к резанувшему глаз сияющее-голубому после электрических желтых потемок небу, внизу, под ногами, была железная пологая крыша, крашенная зеленой краской, слева впереди был купол со смотровыми площадками, нижняя заполненная с одного края людьми, они пошли к куполу над зеленой железной крышей по узким железным мосткам с перилами, Андрей впереди, жена сзади, мостки раскатисто громыхали, и Андрей скорей догадался, чем услышал, что жена зовет его. Он оглянулся Елена стояла метрах в десяти позади, перегнувшись через перила, ее тошнило. Андрей побежал к ней по обвально загрохотавшему железу, схватил за плечи, она оттолкнула его, закрываясь рукой. Андрей отошел в сторону, спустя минуту снизу послышался шум поднимающейся новой экскурсии, и Елена выпрямилась. Бледное от низкого последний месяц гемоглобина лицо ее было серым.
У меня там в сумке мой платок, сказала она Андрею слабым голосом, показывая рукой и шевеля при этом пальцами.
Мостки под ними загромыхали из узкой щели выхода выбирались один за другим и шли, торопясь, жадно оглядываясь и щурясь от света, первые экскурсанты.
Андрей подошел к жене, она запустила руку в неизвестность сумки, повозила в ней, и рука вынырнула с платком.
Не смотри, с просительной неловкой улыбкой сказала она, снова отвернулась и стала вытирать рот.
Экскурсанты достигли их, и грохот теперь был вокруг, и все, проходя мимо, оглядывали Андрея с Еленой быстрым любопытствующим взглядом, словно они являлись уже частью того, что им предстояло осмотреть.
Наконец экскурсия смолкла вдалеке, они опять остались одни, Андрей ждал, и Елена сказала, моляще, виновато и бессильно заглядывая ему в глаза:
Я пойду вниз, а? Иди один, а я вниз, где-нибудь внизу буду, найдешь.
Как это я тебя брошу А наверх ты совсем не можешь? Андрей еще надеялся, еще думал о панораме, которая могла им открыться, пройди они какие-то полтораста метров, но и знал уже, что дорога теперь одна вниз.
Ой, не сердись жена глядела на него униженно и устало. Я тебе все испортила. Но я же не виновата
Внизу возле собора сесть было совершенно не на что, жена еле доплелась до скверика и свалилась на первую же скамейку, неудобно стоявшую возле входа, с урной у бока.
Ой, не сердись, ну пожалуйста, вновь сказала она. Я знаю, ты сердишься я тебя сюда притащила, ты купил билеты, а я не смогла
Хватит, оборвал ее Андрей. Вышло это совсем грубо, и он разозлился на себя, что опять не сдержался. Тебе плохо, а я тебя буду винить, чтобы сгладить резкость своего тона, сказал он. И снова голос его прозвучал раздраженно.
Вот ты уже и сердишься. Елена поджалась к его плечу и положила на него голову. Мне в самом деле совестно: ты так билеты достал Так лихо. Такой молодчага.
Ну и все, чепуха, все. Андрею, пожалуй, была немного приятна ее похвала. Нечего совеститься, не твоя вина.
А чья, а чья? живо приподнимаясь с его плеча, заспрашивала она, заглядывая Андрею в глаза, улыбаясь в сладком предвкушении приятного ей разговора.
Чья-то, точно не твоя, невольно улыбаясь, сказал Андрей.
За спиной, по дороге, дробно шелестя веером воды об асфальт, ползла поливальная машина. Андрей оглянулся машина была похожа на чудовищно расплывшегося вширь усатого носорога, шелестящие усы его, оставлявшие за собой черный лоснистый след, поймали в этот миг солнце и преломили его в сияюще вспыхнувшую и погасшую тотчас цветную картинку спектра. Виляя и быстро-быстро работая ногами в желтых сандалиях с торчащими ремешками, пронесся на велосипеде мальчик лет пяти с азартным, возбужденным перекосом лица, песок из-под его вихляющих колес колюче ужалил ноги между собравшимися у щиколоток носками и задравшимися джинсами. Проходивший посередине дорожки, на которой стояла скамейка, небритый, сивый старик в черном драповом пальто и войлочных ботинках на молнии «прощай молодостъ» свистнул Андрею, поймав его взгляд, и, показав на жену, поднял вверх большой палец, почмокал губами.
Корыто старое пробормотал Андрей.
С неба вдруг обрушилась на землю, будто часто-часто хлопали брезентовым полотном, голубиная стая, заходила беспорядочно, вперевалку, клокоча неясными звуками в горле, казалось, та же самая, что всплеснула вверх там, в аллее, при их приближении, когда они шли в чебуречную, и опустилась только вот теперь, здесь.
Давай ударим по персикам! сказала жена, вновь заглядывая ему в глаза и лукаво-заговорщицки закусывая нижнюю губу. Ты еще ни одного не съел. Какая вкуснятина прямо тают.
Она уже приходила в себя, и острые, высокие ее скулы, из-за которых, может быть, когда-то давно, в другую эру, пять лет назад, с ума сойти! его и повлекло к ней неудержимо, были уже нежно, матово розовы.
Теперь квартира отозвалась на звонок дальним, едва, казалось, теплившимся в космосе ее неизвестности присутствием жизни серебряный прут звонка вошел в живую плоть, отозвавшуюся мышечной судорогой: там, за вытершимся дерматином, произошло какое-то мгновенное движение, шорох, почти неразличимый слухом, как послышавшийся, но вдруг усилился многократно, оказался у самой двери, сделался дыханием ли, шарканьем ли подошв, скрипом ли половицы, и замок щелкнул с легким певучим присвистом. Им открыла высокая женщина в длинном, лишь щиколотки виднелись из-под него, зеленом нейлоновом халате, с короткой парикмахерской стрижкой, кругло-худым некрасивым лицом, на котором ярко и горячо сияли цвета молодой сосновой коры карие глаза. Она была едва ли много старше Андрея, лет тридцати, и это укололо его каким-то странным предчувствием.
Здравствуйте, Мария Петровна, сказала жена, солнечно улыбаясь, вся подаваясь вперед. Я Елена, Лена Мартынова, узнаете? И, однако, в голосе ее он тоже услышал, как бы увидел, какую-то мгновенно образовавшуюся щербинку будто она продавала, рекламируя как новую, много лет ношенную вещь. Я Елена, Лена Мартынова, узнаете?
Нет, сказала женщина. Не узнаю. И как я вас могу узнать я Мария, но не Петровна, а Леонидовна. И мне никто вчера ниоткуда не звонил, не предупреждал ни о каком приезде. А то, что у вас фамилия моего мужа, это тоже новость, очень это обстоятельство интересно выяснить.
Она стояла по ту сторону порога за полуоткрытой дверью, одной рукой ее придерживая, словно готовая захлопнуть в любое мгновение, другой опершись на уровне плеча о косяк, на безымянном и среднем пальцах этой руки желто-покойно блестели широкое обручальное кольцо и маленький, изящный, как голубиная головка, перстенек, губы у нее были тонкие, нервные, и, пока она говорила, они подергивались к правому углу рта, будто она силилась сдержать усмешку.
Простите. Ничего не понимаю. Жена глянула на Андрея, на дверь соседней квартиры, где они оставили утром чемодан с портфелем, улыбка сошла с ее лица, но осталась как бы готовность улыбки готовность посмеяться вместе со всеми странной шутке. Ничего не понимаю. Я сестра Анатолия Васильевича, не родная сестра а как это говорится единородная у нас отец один, и мы ведь с вами знакомы даже, я у вас
И все: и возраст этой женщины, и отчество ее, и весь этот прием все это соединилось в ней в понимание, жена споткнулась на полуслове, миг какой-то продолжала смотреть на женщину, потом медленно перевела взгляд на Андрея.
Андрей начала она.
Ну, здорово вышло! сказал он женщине, недослушав жену и зная заранее, что именно этого говорить за нее, взять «бразды правления» в свои руки хочет она от него. Значит, вы Тут он запнулся, но никак по-другому невозможно было сказать, и он продолжил, надевая постепенно на лицо ту же, что у жены раньше, сияющую улыбку: Значит, вы новая жена Анатолия Васильевича. И тоже Маша. А мы не знали. Ну конечно, мы не звонили, это вам соседка сказала, что звонили не звонили неожиданно так собрались Как-то мы даже и не подумали, что Анатолий Васильич может быть в плаванье. Лена моя жена, я муж ее, а с Анатолием Васильевичем они брат и сестра, по отцу
Женщина в дверях переменила положение отняла руку от косяка и прислонилась к нему бедром.
Никогда он мне ни о чем подобном не говорил. Мыс ним, правда, в этом вы не ошиблись, метнула она ресницами на Андрея, недавно женаты, но от этого суть не меняется. И пустить вас, простите не могу, нет. И давайте говорить об этом больше не будем. До свидания.
Дверь мягко захлопнулась, спружинив белесо-коричневым дерматином, скрыв собой и женщину, и единственно возможное пристанище их на несколько этих ленинградских дней. Все это походило на сцену из какого-то спектакля с шутовскими происшествиями, смотреть который тем смешней и интересней, чем нелепее события, случающиеся с героем, слишком это походило на такой вот спектакль, чтобы быть реально с ними происходящим, и оба они, когда дверь мягко сомкнулась с косяком, еще стояли какое-то долгое мгновение не двигаясь и молчали.
Дверь мягко захлопнулась, спружинив белесо-коричневым дерматином, скрыв собой и женщину, и единственно возможное пристанище их на несколько этих ленинградских дней. Все это походило на сцену из какого-то спектакля с шутовскими происшествиями, смотреть который тем смешней и интересней, чем нелепее события, случающиеся с героем, слишком это походило на такой вот спектакль, чтобы быть реально с ними происходящим, и оба они, когда дверь мягко сомкнулась с косяком, еще стояли какое-то долгое мгновение не двигаясь и молчали.