Алиса хихикнула. Но вышло не айс, потому что она таки представила себе это, и у неё получилось что-то похожее на тот самый рассказ нацидейки
Заиграла мобилка. Это были телевизионщики: они подъезжали, и Алиса в сто пятый раз кинулась к зеркалу.
Через двадцать минут она, глядя влажными глазами в камеру, декламировала:
Этот грех не омыть ни водою,
Ни слезой, ни моею строкою.
Этот грех можно смыть только кровью
Злой бобриной дымящейся кровью
***
И иссякнут кровавые реки,
И луч солнца пробьется сквозь тучи,
И победою славной навеки
Воссияет Осландец могучий!
Ее голос звенел в ящике так, что саму Алису пробирали мурашки, хоть она хорошо помнила, что думала о своих ресницах, когда читала эту строфу, не сыпется ли с них тушь. Интересно, от чего зависят эти мурашки в человеке, и кто их выпускает?
Вы не люди, не люди по сути,
Вы рабы, а рабов не жалеют.
Не вдыхали бобры ни минуты
Воли дух, свое рабство лелея
слышалось из всех ящиков города, и страны, и казалось Алисе всей Вселенной. Она слышала свой голос из чужих окон, из мобилок, сверху, снизу, отовсюду. Её стихи положили на музыку и распевали звезды шоубиза в аутентичных одеждах. В день она принимала по две сотни запросов в друзья и удаляла вдвое больше угроз. Алиса не читала их попробовала как-то раз, и вовремя остановилась, сообразив, что теперь ей страшно выйти из квартиры.
Ей вообще было не по себе. Она продолжала ходить в школу, отвечать на уроках, и ей заискивающе улыбались и ставили пятерки не живой Алисе Норской, а картинке из телевизора. Уже и самой Алисе казалось, что она не она, а вот та самая картинка, которая подменила её, и теперь Алисы больше нет, а есть плоская самозванка с подведенными глазами.
Как-то раз ночью ей приснился давно забытый Пёс да Винчи. Алисе было так странно видеть его, что она чуть не проснулась, но все-таки ухватилась за сон, чтобы как следует разглядеть и вспомнить старого знакомца.
Я соскучилась, говорила она Псу. Тот печально молчал, и Алиса не понимала, живой он или тоже картинка, как и она. Потом вдруг увидела, что вокруг него рамка экрана, и он светится. И вокруг себя увидела такую же рамку
«Мы просто телевизоры, стоящие друг напротив друга» поняла она. И это почему-то было так тоскливо, что она проснулась на мокрой подушке
Алиса? Что случилось? говорила мама, наклонившись над ней. Ты уже знаешь, да? В сети висела ночью?
Не, врала Алиса. Не висела. А что именно знаю?
Про войну.
Какую войну?
Войну Бобра с Ослом. Утром объявили.
Алиса вскочила и кинулась к ноуту.
Все новости (она впервые в жизни влезла в них) все новости кишмя кишели войной. В некоторых были фотки оружия и солдат Алиса не разбиралась, где чьи, но по улыбкам и добрым глазам было видно, что наши. В некоторых цитировали с ошибками её стихи.
Все новости (она впервые в жизни влезла в них) все новости кишмя кишели войной. В некоторых были фотки оружия и солдат Алиса не разбиралась, где чьи, но по улыбкам и добрым глазам было видно, что наши. В некоторых цитировали с ошибками её стихи.
Потом она открыла, как обычно, свою страничку ВТусовке. Приняла пару десятков запросов в друзья. Хотела закрыть, и не утерпела глянула в сообщения.
Там было всё то, что и обычно: тьма новых диалогов, зашкаливающих за край экрана.
Алиса зачем-то ткнула в один из них и пискнула, как мышка.
Какой-то Леонард Дворский писал ей:
ЧТО ТЫ НАДЕЛАЛА???
ИЗ-ЗА ТЕБЯ НАЧАЛАСЬ ВОЙНА!!!
Глава 3. Снова здесь
Рана была пустяковой, а отключился он, как было написано в справке, «от пережитого стресса».
То есть струсил, понимал пристыженный Лео.
Через неделю он уже ходил, опираясь на палочку, как старый дед. Из дружины пришлось уйти и ранение, и мать настояла, а у него не хватило духу возражать, потому что все-таки единственный сын. Мама ухаживала за ним, как за маленьким, и это было вдвойне стыдно.
Лео много думал в это время. И о том, и о сем, а больше всего ни о чем и обо всем сразу. Думать, оказывается, можно так, что и сам не знаешь, о чем.
И почти во всем, о чем он думал, маячила Дырка.
Она жила с ним все эти годы, а он делал вид, что забыл о ней. А может, и правда забыл, или просто она осела куда-то, куда ум не рискует спускаться
Лео давно заметил такую любопытную штуку: появится что-то в твоей жизни и ты сразу обнаруживаешь это у всех. Купили тебе новенький телефон и видишь у прохожих такие же. Понравилась какая-нибудь песня и слышишь, как она гупает со всех сторон. Забеременела Малька Шукайло, с которой ты сидел когда-то за одной партой и встречаешь каждый день по дюжине беременных
Если бы Лео не узнал в ту давнюю ночь о Дырке она бы и не мерещилась ему. Слово «дырка» значило бы для него то же, что и для всех или почти для всех? И когда оно не произносилось, Лео не чувствовал бы Дырку в умолчаниях в том, о чем не говорят.
То, что о Дырке не говорят, он понял ещё тогда той ночью у дяди Лекса. Вот только он не был уверен, что ему не приснилось.
Или даже не так. Лео не был уверен, что «приснилось» и «не приснилось» здесь исключают друг друга. Он даже не мог проговорить это себе, потому что и в этом не был уверен. Дырка была и не была одновременно, и то и другое не так уж и противоречило друг другу.
Это было невозможно, но невозможность совсем не снимала проблемы, и этого Лео тоже не понимал.
***
Когда он ещё был Лёником, он спрашивал у людей «что такое Дырка?» Вначале у мамы, потом у друзей, у соседей, учителей
Какая ещё дырка? отвечали все.
О Дырке никто не знал.
Казалось бы, это значило, что она просто приснилась Лёнику, и всё.
Или, может, эти дядьки говорили что-то другое, и оно услышалось сонными Лёникиными ушами как «Дырка». Или, в крайнем случае, они называли «Дыркой» какую-то свою штуку, о которой знали только они чтобы никто не догадался. Дядя Лекс уехал за границу, и спросить его было нельзя.
Лёник уже готов был забыть о Дырке, но как-то раз, когда он стоял у светофора, ему послышалось из машины:
А вот его бы в Дырку! Там поговорим по понятиям!
Пасть заткни, слышь!..
Лёник задохнулся от холода, кольнувшего под ребрами, и кинулся к машине:
Дяди, дяди! А что такое Дырка?
Он никогда не забудет их реакции: дяди, как по команде, замерли и втянули головы в плечи, будто Лёник мог их побить.
Потом одновременно заговорили: один протянул «какая дырка, мальчик?», а другой зашипел:
Пшел вон отсюдова!
И газанул, чуть не сбив Лёника.
Разжалование в сны не состоялось Дырка вернулась к нему во всей красе. Лёник уже устал спрашивать у всех, как дурачок «не знаете, что такое Дырка?» и потом придумывать ответы на встречные вопросы: «какая ещё дырка?», «что ты имеешь в виду?», «ты не перегрелся?»
Спрашивать было некого. Даже интернет, знавший всё, рассказывал Лёнику, а потом и Лео, что дырки лучше делать такими-то сверлами, а дыру в нержавейке стоит доверить профессионалам из фирмы «Самоделкин».
Как-то раз к ним в гости пришел Энвер, давний папин знакомый из круга дяди Лекса. Они с мамой посидели на кухне, помянули отца, а потом Лео сообразил, что Энвер вполне мог быть дяди-Лексиным собеседником в ту ночь. А если и нет запросто мог знать, что это за Дырка такая у его приятеля.
Улучшив момент, Лео подлез к пьяному Энверу и шепнул:
А вы случайно не знаете, что такое Дырка?
Тот дернулся, будто обжегся.
Никогда, зашипел он, оглянувшись, никогда не говори об этом вслух. Понял?
Да, но я только хотел уз
Понял?
Да, но
Понял??? заорал Энвер и приподнял руку. Лео вылетел из кухни и заперся у себя в комнате. Энвер не ломился, но Лео не открывал, пока тот не ушел. Трезвеющий взгляд долго ещё буравил ему нервы
Больше Энвер не бывал у них. А Лео понял, что никогда ничего не узнает о Дырке наверняка.
Скорей всего, думал он, это какое-то место, известное среди банди то есть предпринимателей. Может, даже камера пыток. И у них считается дурным тоном говорить о нём чтобы не сглазить. Не накликать беды. Отец имел с ними дело: ведь среди них были противники Великого Бобра и его Единого Налога, как дядя Лекс И толстяк на митинге, который умер потом в больнице, был из той же компании специально прилетел из-за бугра, чтобы выступить против Боброго Дела. Лео прочел о нем в новостях.
Версия была стройной и объясняла все. Кроме одного странного томления, охватывавшего Лео при одной мысли о Дырке.
Томление это было точь-в-точь как после яркого сна, когда пытаешься ухватить плывущие образы, а они всё равно уходят от тебя, хоть ты и пропитан ими до самого нутра. Лео даже подумывал, не съехал ли он с катушек, и не разросся ли его детский сон (если это был он) в какую-нибудь шизу?