Подмалевки - Лазарь Соколовский 3 стр.

Брату

Хорош здесь пейзаж, но когда чересчур
втирается смыслу в замену,
тогда со-творенья уже не ищу,
укутан божественной пеной

космических ритмов, где даже прибой 
расхожая галька метафор.
В угаре замены принять этот сбой,
соль жизни меняя на сахар

подобья Уже и красоты не впрок:
как зеркальце, воды качают
подушки небес  подслащенный чаек
сквозь хищные выкрики чаек.

Когда ж параллельный земной тарарам
цепочкой натянется длинной,
отнюдь не пейзаж расползается  сам
мелькнешь лишь наброском картины,

столетним Аврамом, вписавшим в Завет
орнамент намоленным парнем,
той жертвой, какой оправдания нет,
пускай оказался напарник

всего шутником. Что ж, истец и судья
ты тоже, какие бы книжки
поток ни унес  и твои сыновья
за те же ответят коврижки:

за грусть созерцанья в усталую медь
входящего в море светила,
за то, что и им никогда не взлететь
над этим пейзажем постылым,

без коего сам не протянешь и дня,
и даже за теми столпами,
где прежних не видно тебя и меня,
ему простираться над нами.

Что  здешний пейзаж бы ответил  не так,
природа опять виновата:
две трети воды, мол?.. Чего же, чудак,
приперся? Ступай за расплатой

в тот край, где случился, где абрис иной
стоит пред несуетным взглядом,
где дуб твой столетний на тропке лесной
упал, над заброшенным садом

тоска А когда-то твоею рукой
он вымахал не на бумаге,
нелегкая почва брала, как запой,
все силы  не так ли в овраге
петляла река?.. Вспомни, как трепетал,
пред смутной дорогою сидя.
И все же решился При чем здесь металл
презренный  тебе-то! В обиде

причина, огулом на все и на вся
Так из зачумленного Рима
бежали и те, ничего не прося
у родины неизлечимой.

Пейзаж  пейзажем, но если нельзя
рабу хоть ослабить подпругу
Как тень бестелесная, бродим скользя
по этому ж самому кругу,

где даже неважно  морской ли, лесной
дорожкой светило уходит
за край горизонта, таща за собой
твой загнанный промысел, вроде,

что, может, пробьется еще между строк,
хоть выданный срок все короче
Ведь мы лишь частичка пейзажа, глазок,
и то слившись с ним, между прочим.

Ты смотришь на пейзаж с той стороны,
я  с этой. Словно братья перед фронтом
в Гражданской, так мы разъединены
лишь им или пунктиром горизонта.

По вертикали ж занавес меж нас,
где я на сцене  ты в глубинах зала,
а море, лес  случайный пересказ
художника, картонные лекала

картинок мира, чтобы без конца
мелькать в раскрасках хрупких декораций,
где мне не видно твоего лица
и голоса не слышно Может статься,

найдет наш режиссер такой прием,
чтобы банальность сгинула к финалу:
спектакль кончится, а мы с тобой вдвоем
в одном пейзаже поплывем, сначала

не знающие, как с разрывом лет
вернуться к прежней общности понятий.
Ты столько там прошел, и этот след
неизгладим Но уж почти не братья,

как в юности, когда отчуждены
годами поисков  тогда всего двумя лишь,
нащупаем тропу, где мы должны
признать, увы: ни на кого не свалишь 

не вышли в мастера И каково
подсчитывать итог! Сказать неловко:
все, что писалось слету до то-го,
что думалось,  скорее подмалевки,
так, черновой подстертый карандаш
Но как оглянешься  одно и было средство
осуществиться, вылившись в пейзаж,
что распростерся с нами по соседству.

Тянет на эпос заброшенный Что ж, подошло
время возвратное: снова случился на грани
дерзкого вызова, будто бы чье-то крыло
лишь прикоснулось слегка  повело на скитанья.

Фауст, мальчишка упрямый, не лучше ль, присев,
пересмотреть двойником обжитые страницы,
чем с Мефистофелем в трагикосмический блеф
поисков смысла в абсурде? Что сможет случиться

в хаосе  ясно: любовь промелькнет в унисон
с юностью купленной, долго б ее и не вынес 
сад соловьиный! Не разумом схватим урон 
сердце защемит Какими бы ни были, вы не

полые боги  страстишки преследуют нас,
если же спутник такой темпераментный  вдвое!
Душу растратить до смерти, забыв про наказ:
не увлекаться Куда заведет ретивое!

Разве мгновенье обещанным сдуру: пора
дальше и дальше  замена?.. Незнание шире
выданных глазу пространств, где наука  игра
детства ли, зрелости, старости, смерти. Четыре
есть временных протяженностей и ни черта
больше. Какие куличики сварят реторты
в тесной теории, даже когда пустота,
вроде, заполнена, пусть не без помощи черта?

Тот, что с ним спорил, не прав ли: буди  не буди,
тропка твоя поневоле дотянет до выси,
пусть искушенья, которых еще впереди
стянут куда-то? Но только природы держись и

пей из нее лишь  возможно, тогда обретешь
силы живое принять, о себе забывая
в бешеной гонке надуманной. Прочее  ложь,
вроде награды за поиски крашеным раем.

Разве не тот испытующий гонит, что Сам
в волнах бытийного моря достичь сердцевины
тайного промысла тщится? По этим местам
слепо блуждать, погружаясь в не наши глубины,

где за печатями манит, за всеми семью,
тяга  хоть как-то избыть поднебесную смуту,
где сквозь абсурд Маргарита мятежность твою
судьям несет, что когда-то не тем ли маршрутом?..

Ты смотришь на пейзаж с той стороны,
я  с этой. Словно братья перед фронтом
в Гражданской, так мы разъединены
лишь им или пунктиром горизонта.

По вертикали ж занавес меж нас,
где я на сцене  ты в глубинах зала,
а море, лес  случайный пересказ
художника, картонные лекала

картинок мира, чтобы без конца
мелькать в раскрасках хрупких декораций,
где мне не видно твоего лица
и голоса не слышно Может статься,

найдет наш режиссер такой прием,
чтобы банальность сгинула к финалу:
спектакль кончится, а мы с тобой вдвоем
в одном пейзаже поплывем, сначала

не знающие, как с разрывом лет
вернуться к прежней общности понятий.
Ты столько там прошел, и этот след
неизгладим Но уж почти не братья,

как в юности, когда отчуждены
годами поисков  тогда всего двумя лишь,
нащупаем тропу, где мы должны
признать, увы: ни на кого не свалишь 

не вышли в мастера И каково
подсчитывать итог! Сказать неловко:
все, что писалось слету до то-го,
что думалось,  скорее подмалевки,
так, черновой подстертый карандаш
Но как оглянешься  одно и было средство
осуществиться, вылившись в пейзаж,
что распростерся с нами по соседству.

Тянет на эпос заброшенный Что ж, подошло
время возвратное: снова случился на грани
дерзкого вызова, будто бы чье-то крыло
лишь прикоснулось слегка  повело на скитанья.

Фауст, мальчишка упрямый, не лучше ль, присев,
пересмотреть двойником обжитые страницы,
чем с Мефистофелем в трагикосмический блеф
поисков смысла в абсурде? Что сможет случиться

в хаосе  ясно: любовь промелькнет в унисон
с юностью купленной, долго б ее и не вынес 
сад соловьиный! Не разумом схватим урон 
сердце защемит Какими бы ни были, вы не

полые боги  страстишки преследуют нас,
если же спутник такой темпераментный  вдвое!
Душу растратить до смерти, забыв про наказ:
не увлекаться Куда заведет ретивое!

Разве мгновенье обещанным сдуру: пора
дальше и дальше  замена?.. Незнание шире
выданных глазу пространств, где наука  игра
детства ли, зрелости, старости, смерти. Четыре
есть временных протяженностей и ни черта
больше. Какие куличики сварят реторты
в тесной теории, даже когда пустота,
вроде, заполнена, пусть не без помощи черта?

Тот, что с ним спорил, не прав ли: буди  не буди,
тропка твоя поневоле дотянет до выси,
пусть искушенья, которых еще впереди
стянут куда-то? Но только природы держись и

пей из нее лишь  возможно, тогда обретешь
силы живое принять, о себе забывая
в бешеной гонке надуманной. Прочее  ложь,
вроде награды за поиски крашеным раем.

Разве не тот испытующий гонит, что Сам
в волнах бытийного моря достичь сердцевины
тайного промысла тщится? По этим местам
слепо блуждать, погружаясь в не наши глубины,

где за печатями манит, за всеми семью,
тяга  хоть как-то избыть поднебесную смуту,
где сквозь абсурд Маргарита мятежность твою
судьям несет, что когда-то не тем ли маршрутом?..

Было бы проще: в деревьях затерянный дом,
старая теткина дача на ближней Казанке 
будто бы детство мелькнуло за мутным окном,
или вторичная память играет в обманку.

Редкие крепкие сосны, сухая хвоя
Снизу, кругами, скрывающий тайны подлесок
ближней окраины Если бы воля твоя 
в этих границах остаться, органная месса

перетянула бы проклятую суету
мысли, еще не созревшей, но мчащейся прочь уж,
только набухнет, в грызню социальную, ту,
что в оправданье неверности высшему прочим.

Как же тебя затащил в эту музыку бес?
ты что пытался озвучить на рухляди старой? 
всех осчастливить, собой расплатившись А лес
так и стоит, как стоял, хоть и вовсе без пары 

без Самого и посланника, с кем договор
наобещал о-го-го на поверку же хрупким
сном оказался. Куда там! Серебряный Бор
если бы нам удержать от бандитской порубки,

Остров Лосиный сберечь бы от шустрых деляг,
дьявольский Брокен кремлевский хоть как-то приструнив
Вовсе не сказки: за лесом уж новый ГУЛАГ,
есть развернуться где буйной совковой Фортуне.

Вновь ни вперед, ни назад, как бывало, с трудом
лишь сосчитать корабли, обложившие Трою,
да за колючкой бараки Построил бы дом
в немолодом сосняке, где подруга удвоит
пыл не геройский  лирический. Если ж нужда
вынудит перелистать вековые страницы,
то на иной, что попроще дорожке, куда
был бы заброшен не делателем  летописцем.

Все объективней: не гнать поперек лошадей
вскачь по прошедшим когда-то и будущим далям 
что сохранится под будничной сутолкой дней
Но не промчись мимо главных, не книжных деталей:

там, где любовь, и лукавый бессилен, хотя
вцепится крепко, едва протянуть ему палец
Эпос по сути вторичен  ужели шутя
в этом потоке нас выкупал веймарский старец?

Эпос катил не спеша, отдаляясь строкой
от промелькнувших событий, что были не хуже
нынешних, видимо. Что же мы чести такой
не удостоились как-то, утешившись вчуже

малыми формами, где, подмастерье, итог
хилый тебе подбивать, оставаясь в сторонке
от роковых передряг. Почему-то в песок
наши поделки уходят, забыв похоронки.

В прошлом отечества черных канунов не счесть,
да и теперь не сказать, что намного светлее 
та же в учебники валит придворная лесть,
те же витии рыгают церковным елеем.
Разве трагедии века не стоят пера
пусть безымянных аэдов, что, выйдя из гущи
их породивших народов, смогли б из нутра
душу живую вдохнуть в омертвевшую сущность?

Нет, не сложить «Илиады», и даже Роланд
с кличем «Аой!» не прорвется сквозь полчища мавров,
хоть в 41-м вставал молодой лейтенант
перед фашистской броней, чтоб ответить за лавры