У кого я обшиваюсь, то не ваше дело, пани Ефрозыния, отрезал Мрозовский.
Он оглянулся вокруг: стены в лавке закрывали бесконечные полки да вешалки, где лежало и висело уйма разнообразного тряпья, вполне приличного вида, и совсем непохожего на поношенное.
Прошу пани, у вас комиссионный магазин?
Как видите, ответила Рузя и развернулась спиной, делая вид, что поправляет товар. Я того не скрываю, на вывеске всё написано лавка Скарбика, да и уплачено куда надо.
А куда надо? прищурился Мрозовский.
Прошу, пана, а то вы не знаете, кто на рынке поборы ведёт? Разве то не ваши коллеги? спросила Рузя, ухмыляясь.
Ладно вам, знаю я. Думал, может, кто еще приходит и сборы идут мимо Ратуши.
А куда надо? прищурился Мрозовский.
Прошу, пана, а то вы не знаете, кто на рынке поборы ведёт? Разве то не ваши коллеги? спросила Рузя, ухмыляясь.
Ладно вам, знаю я. Думал, может, кто еще приходит и сборы идут мимо Ратуши.
А вы не думайте так много, пан Мрозовский, дерзко отвечала Рузя, не забывая поводить плечом так, что тонкий шёлк блузки оголил плечо, показав кружево нижней сорочки. У меня простая лавка, вы бы к мяснику или в колбасную лавку зашли. А что пан может взять с беззащитной женщины?
Простая, говорите? переспросил Мрозовский, пропустив мимо ушей тираду, он рассматривал белые сорочки, что висели одна на другой. Хорошие сорочки.
Он еще немного походил по магазину, совсем не обращая внимания на хозяйку и пристально рассматривая товар. Рузя не выходила из-за прилавка. Она сидела в кресле, закинув ногу на ногу, трепала бахрому на шали и покусывала нижнюю губу.
Спасибо, пани Рузя, Мрозовский кивнул, прощаясь. С вами было приятно вести беседу.
Прошу пана ответила Рузя, опешив, и добавила дежурную фразу: Приходите снова, может, надумаете что-то купить, так я помогу пану сделать выбор такой, как надо.
Когда дверь за Мрозовским закрылась, Рузя сплюнула в пол и выругалась.
Утро выдалось солнечным и тёплым. Обычную для этого времени свежесть в воздухе заменил парной зной, как обещание грозы ближе к полдню. Тина торопилась на Кальварию, чтобы до грозы успеть вернуться в мастерскую. В том, что гроза непременно случиться, она не сомневалась. Даже синее безоблачное небо не могло её обмануть земля парила и хотела дождя. Сегодня Христина шла не на могилу Линуси, она искала встречи с вчерашней девочкой. Чёрный креп по-прежнему скрывал глаза, каждый шаг Тины отзывался шелестом тяжелого шёлка на юбке.
Встречу обязательно спрошу, где она ту куклу взяла. Непременно спрошу! обещала себе Тина и торопливо шла, поглядывая на небо, не бегут ли следом дождевые облака.
Ласточки тоже ждали дождя и кружились почти над землёй, ныряя в облака мошкары. На тропинке, неподалёку от могилки Линуси, в пыли купались воробьи. Они не испугались подошедшей Христины, а только перебрались немного дальше.
Ну, здравствуй, моё сердечко! Как ты здесь?
Тина поцеловала надпись на кресте и повязала на него голубую ленточку. А после уселась на скамейку и нервно так начала посматривать меж могилок. Уже и солнце выкатилось высоко на небо, и облака кудрявые набежали, а Христина всё не уходила, надеясь, что девочка появится. Тина сидела, словно каменное изваяние, задрапированное в черный шёлк. Только креп на шляпке бился раненой птицей на ветру.
Пойду я, Линуся! Работать мне нужно, а еще до города добираться, сказала Христина, поправила ленточку и потихоньку пошла по тропинке меж могилок к кладбищенским воротам.
Почти у самых ворот стояла Настуся, зажав под рукой ту самую куклу и пытаясь заплести ей косу.
Помочь тебе? спросила Христина, не веря такой удаче.
Доброго вам дня, ответила Настуся. Помогите. Никак не могу её причесать, всё лохматую ношу.
Христина взяла куклу в руки и, сделав вид, что рассматривает её одежду, подняла подол кукольного парчового платья. «Езус Мария и Святые угодники! Это же быть такого не может! Это же не без нечистой силы всё делается» думала Христина, забыв, зачем у неё в руках эта кукла.
Пани, вы если не хотите помогать, то отдайте куклу, я сама как-нибудь её заплету.
Очень уж у тебя она красивая и платье необычное. Скажи, Настуся, а откуда ты её взяла? Подарил кто?
Это батя подарил, гордо отвечала девочка. Он меня не балует, точно вам говорю. Красивая она у меня, правда?
Девочка так искренне смотрела Христине в глаза, что только память о дочери да чудесное совпадение с куклой (а Христина ещё верила, что это совпадение), принудили продолжить задавать вопросы.
А где же ты живёшь, что гуляешь по Кальварии?
Мы с батей на хуторе живем. Это недалеко отсюда.
В душе Христины всё трепетало. Наскоро попрощавшись с девочкой, она поспешила в Управу, к пану Мрозовскому.
Здание Управы стояло рядом с рыночной площадью, в тёмном сквере возле Василианского монастыря. Среди людей о «двуйке» ходили недобрые слухи. Говорили, что однажды в тамошнем подвале нашли повешенного, и никто не знал кто он. Из местных тело никто не забрал. Не признали, значит. А торговки на рынке шептались, что тот висельник воет ночами в подвале. Даже важные господа из Управы в подвалы заходить не решаются. Кому-то из господ Гринька-мясник родичем приходится, потому и просили Гриньку в подвал сойти. Он об этом сам рассказывал, когда напился в Рождество. Говорил, что не видел в тех подвалах никого, а раз не видел, так, значит, то дух висельника воет, никому не видимый.
Тина перекрестилась на монастырь, нащупала в кармане визитную карточку пана Мрозовского и решительно подошла к дверям Управы. Она толкнула тяжелую дверь и вошла в тёмный коридор. Внутри оказалось прохладно, и тянуло сыростью из проклятого подвала. Постояв некоторое время, и не дождавшись, чтоб кто-то из многочисленных господ обратил на неё внимание, Христина поёжилась и постучала в первую попавшуюся дверь, чтоб спросить, где ей искать Мрозовского.
Доброго дня! А нельзя ли спросить начала Христина и запнулась. После темноты коридора комната, казалось, залита светом. От табачного дыма Христина расчихалась, а потом и вовсе закашлялась. Потому, чтоб не стоять столбом протянула визитную карточку пану, сидящему за столом, и ткнула в неё пальцем. Прошу пана указать кабинет
Из глаз Тины лились слёзы и не собирались прекращаться. Теперь ей стало страшно неловко перед хозяином кабинета.
Вам на второй этаж, хрипло сказал пан. Комната как раз над моей.
Очень я вам, пан, признательна! Христина выхватила визитную карточку из руки хозяина кабинета и выскочила в коридор отдышаться.
Вскоре она сидела перед Мрозовским и рассказывала о своих волнениях.
Пан Эдвард, платье-то это точно моё. Парча двухцветная осталась от платья, что для одной дамы шила. Она ещё любезно все обрезки оставила, для Линуси. Вы не подумайте чего! Я не какая-то полоумная с горя. При памяти я. Сегодня была на Кальварии и снова ту Настусю встретила, девочку маленькую, такую же, какой моя Линуся была. Так я куклу ту в руках держала, точно вам говорю! И платье видела, и с изнанки смотрела моими руками оно сшито!
Вы, пани Кшыся, успокойтесь. Воды выпейте, Мрозовский придвинул графин с водою и поставил стакан. А с чего вы так беспокоитесь? Ведь куклу могли украсть из вашего дома во время похорон. Могли?
Могли, но её не крали из дома! Тина сцепила обе руки, сложив как на молитву. Вы меня разве не слышите? Говорю вам, что я ту куклу сама в гробик к дочери положила! А теперь с ней другая девочка ходит. Я бы ей куклу просто так отдала, но кукла-то должна рядом с Линусей лежать. Видела я, как гробик заколотили, опустили в яму и забросали землёй. Никто из гробика куклы не вынимал!
Тина выговорилась, выдохнула и плеснула в стакан воды. Пока она пила, Мрозовский внимательно на неё смотрел. А после вдруг спросил:
А где, говорите, служит отец Настуси?
Могилы он роет. Так Настуся сама мне и сказала. И живут они неподалёку, на хуторе.
Уходила Тина с тяжелым сердцем. Всё казалось, что висельник из таинственного подвала теперь за нею уцепится и в её доме выть станет.
Эдвард Мрозовский был не из тех, кто старается начальству угодить и с особым рвением своё дело делает. Он был склонен не противиться обстоятельствам, дабы не попасть впросак с излишним усердием. Вот, если возьмётся он старательно за дело, а пока концы найдёт, начальник дело-то и прикроет. По родственному, чтобы зятю брата жены, к примеру, не навредить. А так, смотришь, другая неделя пошла. Начальник торопит, газетчики всё на первой полосе выложили. Тогда не грех и постараться. Хотя случались моменты в жизни Эдварда, когда он подобно породистой ищейке, что называется, носом землю рыл. Самому себе он объяснял подобное усердие довольно просто: «Кто же поможет этой несчастной женщине, если не я. А она, бедняжка, так мила, что хоть бы и сейчас с нею уединился». Уединяться не каждый раз получалось, но Эдварду и того хватало.
Мужчиной он был холостым. Скандал с супругой все давно забыли, или сделали вид, что не помнят, или просто этот наскучил, так как новые скандалы всегда случаются. Супруга-то сбежала с заезжим жиголо, после прислала одно письмо, в котором сообщила, что снова вышла замуж, а их с Мрозовским брак теперь недействителен, ибо новый заключен в новой религии. Через полгода она вернулась, но уже к двоюродной сестре. Та собиралась принять монашество и с особым усердием взялась за возвращение заблудшей овцы на путь истинный. Так получалось, что теперь Эдвард с чистой совестью уединялся, с кем хотел.
Службу пан Мрозовский нёс исправно и по мере сил. И всё было бы хорошо, если бы не случаи на городском кладбище. Не единожды от горожан поступали жалобы на плохой присмотр за могилами. Явятся люди через несколько дней после похорон и видят венки разбросаны, насыпь повреждена.
Безобразие, пан Мрозовский, нет на хулиганов управы! Вот от вас только и ждём, что на место их поставите, а лучше наказать в пример другим, говорил нотариус в кабинете Эдварда Мрозовского месяц назад. Могила его тестя через несколько дней оказалась в том самом ужасном состоянии, на которое жаловались прочие.
Службу пан Мрозовский нёс исправно и по мере сил. И всё было бы хорошо, если бы не случаи на городском кладбище. Не единожды от горожан поступали жалобы на плохой присмотр за могилами. Явятся люди через несколько дней после похорон и видят венки разбросаны, насыпь повреждена.
Безобразие, пан Мрозовский, нет на хулиганов управы! Вот от вас только и ждём, что на место их поставите, а лучше наказать в пример другим, говорил нотариус в кабинете Эдварда Мрозовского месяц назад. Могила его тестя через несколько дней оказалась в том самом ужасном состоянии, на которое жаловались прочие.