Мы с ней общались на чудовищной смеси немецко-польско-русского наречия. Правда, в постели все слова были лишними.
Но и она мне надоела. Особенно, когда копируя манеры Гражины, стала показывать меня подругам. Одно и то же. Ножки под столом, визитки в карман. Один раз я не выдержал назойливости Греты и внезапно для себя хлопнул её по щеке. Та удивленно заморгала голубыми глазами, покраснела, держась за больное место, потом из глаз полились ручьи. Пришлось остаться еще на неделю, чтобы реабилитироваться за эту вспышку ярости.
Ты меня побил, а я после этого еще сильнее тебя стала любить! шептала датчанка в постели. Еще сильнее, не уезжай, оставайся навсегда.
Вот не поймешь баб. Бьет значит любит? Не только в России, но и цивилизованной Дании? Или дело тут в другом? Загадка.
И вот я снова еду в Варшаву. Везу барахло на продажу, хотя от этого занятия уже тошнит. Каждый раз даю себе слово: всё, в последний раз! Но теперь меня тянет в Польшу больше из-за Гражины. Как-то сейчас сложатся наши отношения? После такой разлуки?
Меня ждал не совсем приятный сюрприз. Я позвонил польке с вокзала, чтобы та не была застигнута врасплох. А когда заявился к ней, то увидел на кожаном диване развалившегося поляка.
Этакий интеллигентный ловелас. Наш разговор был коротким.
Ну, что? Будем бодаться? я с силой сжал протянутую кисть соперника.
Тот ойкнул от боли и всё понял. Мой вид не обещал интеллигенту ничего хорошего, он сдался без боя. Быстро собрался в прихожей, лихорадочно застучал каблуками по лестнице. Я догнал его у выхода.
Признавайся, пся крев, у тебя что с Гражиной? я с силой сжал его за локоть.
Ничего, ничего, пан! Она меня только полчаса назад в гости пригласила! Старая школьная знакомая. Я рядом живу!
И он кивнул головой на соседний дом. Я отпустил руку.
Мои сомнения на следующий день развеял папаша Гражины. Полька пригласила родителя познакомиться со мной. Тревожный звоночек. Хорошо, что потенциальная теща уже живет в лучшем мире. Но потом я весело смеялся, слушая забавные речи пана Станислава.
Ты, я вижу, крепкий парень заговорщицки подмигнул он мне после пятой рюмки. Выйдем, поговорим.
Мы уселись на широкой лоджии, и тут пан выдал.
Главное в нашем деле каждый день ты понял? он снова хитро подмигнул мне. Тогда паненка будет как привязанная за тобой бегать, что хочешь делать для тебя! У них всё решается между ног все эмоции оттуда идут. Только секрет!
И он приложил палец ко рту, сделав строгое лицо.
Я не выдержал и спросил:
А вы, пан, каждый день того?
Поляк с гордостью выпятил грудь.
Да, представь себе! Каждый день двадцать четыре года. Умножим на триста шестьдесят пять, будет восемь тысяч семьсот шестьдесят.
Да вы гигант, математик! засмеялся я. Просто герой любовного фронта!
Поляк расплылся в улыбке и, оглянувшись, громко зашептал:
Да вы гигант, математик! засмеялся я. Просто герой любовного фронта!
Поляк расплылся в улыбке и, оглянувшись, громко зашептал:
Я еще что! Вот мой дед тот каждый день сорок семь лет. Представь себе: семнадцать тысяч сто пятьдесят пять раз. Его хоронили очень торжественно. Кзендз надел по этому случаю особое одеяние. Как святого мученика хоронили!
Мы рассмеялись.
Под конец папа Гражины по секрету сообщил мне, что он очень богат, даже по европейским меркам, и его дочь является единственной наследницей. И что Гражина хотела наказать меня, за долгую отлучку, пригласив в гости знакомого соседа.
Чтобы ты приревновал, разумеешь? хитро улыбался папаша.
Пан настолько поднял мне настроение, что в эту ночь я превзошел самого себя. Под утро мне пришла в голову неожиданная мысль: а если умножить пять тысяч дней на количество раз за ночь, то получается астрономическая цифра. Какая счастливая, наверное, была бабушка Гражины.
Безмятежно, словно сплошным раем, медовым месяцем пролетели тридцать дней. Одним утром я снова вспомнил расчеты папаши Гражины и развеселился.
Цо ты так смеешься полька подняла голову. Рад, что любишь меня снова?
Рад, машинально ответил я.
А как ты смотришь на то, что у нас может быть ребенок? внезапно спросила Гражина. Ведь мы совсем не предохранялись.
Почему-то почти всегда данный вопрос застает нас, мужиков, врасплох.
Не знаю ответил я, чувствуя, как меняется настроение у польки.
Она долго и пристально смотрела мне в глаза, потом молча выключила лампу на своей тумбочке, отвернулась к стене. А я стал рассказывать о себе. О доме, который строю, о сыне, бывшей жене, проблемах с деньгами. О друзьях бандитах, которые зовут в себе. Гражина слушала, но молчала.
Наутро я засобирался, торопливо, виновато, растерянно. Девушка накрыла на стол, мы позавтракали. Я едва не поперхнулся кофе, когда полька произнесла:
Снова к Грете поедешь?
Я не знал, что сказать. Ведь датчанка клятвенно уверяла, что украла меня не для того, чтобы болтать об этом налево и направо. Гражина прочла мои мысли и усмехнулась.
Мир слишком тесен, чтобы хранить такие тайны. Мне звонила подруга Греты, которой ты отказал.
Прощальный поцелуй. Я уехал в Данию.
Наступала промозглая московская зима, мне не хотелось торчать дома, челночить в Варшаву надоело до чертиков, я снова решил перезимовать в Копенгагене. А потом, черт с ним, быть может, пойду к Мишке в бригаду, к братве, иначе до скончания века не скоплю на завершения строительства. Пан или пропал, как говорится.
От Греты позвонил в Варшаву. Поздравил с рождеством. Но полька была очень грустна.
У меня умер папа
Я завис в Копенгагене до самого мая. Сделал ремонт в квартире Греты. Потом в ее загородном доме, недалеко от королевского замка в Фредериксборге. Датчанка считала меня почти мужем, когда я внезапно решил: еду домой, к сыну. И по друзьям очень соскучился. Прощай, Грета! Спасибо за всё!
Я удивленно застыл перед открытой дверью дома в Малаховке. Воры? Не хватало мне еще этого! Вот дурак, оставил надолго дом без присмотра. Но когда зашел внутрь, удивление сменилось испугом. Я изумленно опустился в невесть откуда взявшееся кресло. Сбоку от кухни появилась какая-то стена. Я встал, думая, что ошибся домом. Нет. Это мой дом. Заглянул внутрь ванной комнаты, открыл краны. Горячая вода. Машинально нажал на спуск унитаза. Вода ручьем хлынула вниз.
«Кто-то продал мой дом! И новые хозяева сделали всё, что мне не хватало! Такие дела проворачивала иногда бандитская мафия!» мысли одна быстрей другой летели в моей голове, когда я поднимался на второй этаж.
Открыв дверь в спальню, я застыл на пороге. На моей кровати спала девушка. Лицом к стене, накрывшись моим армейским кителем с орденом Красной Звезды и прочими побрякушками. Я осторожно подошел к ней, тронул за плечо. Девушка вздрогнула, повернула голову. И рассмеялась. Наверное, видок у меня был еще тот.
Гражина.
Она встала с постели, подойдя вплотную, обняла меня двумя руками за шею, прижалась заметно выпирающим животом.
Я получила папино наследство и подумала: нельзя человеку с такими наградами становиться бандитом, чтобы достроить дом. Так?
====================================================
Перстень
Перстень
Мистическая повесть
Глава 1
Курт Бремер устал.
Он получил в наследство от своего деда (der Großvater) большой замок в Баварии старинный дом со всеми атрибутами средневековья: глубоким водяным рвом вокруг, подъемным мостом к массивным воротам, высокими стенами, и устремленными в небо острыми шпилями, которые были видны за добрый десяток километров вокруг.
Курт уже несколько дней кряду обходил свои владения, и каждый час ему открывалось что-то новое. Он никогда не был здесь раньше, мать не пускала сына к отцу своего бывшего мужа, и до юноши лишь изредка доносились какие-то странные слухи относительно своего предка.
Курт поднялся по крутой лестнице к вершине одной из башен и осмотрелся. Круглая, ничем не примечательная комната. Половина мрачного цвета стены была задрапирована тяжелыми шторами. Молодой Бремер подошел ближе, приподнял материю и вздрогнул. В полумраке он явственно различил взгляд, устремленный на него со стены. Там висела картина.
Курт отдернул штору сильнее и увидел себя.
Боже мой какое сходство! прошептал помертвевшими губами юноша. Да это мой дед!
Наследник придвинулся ближе к стене, тронул рукой масляные мазки на холсте.
«Хорошая работа, отметил его профессиональный взгляд, и как же он похож на меня! Пресвятая дева Мария! Курт перекрестился.
Вдруг он увидел весьма странное. Как будто лицо на картине, застывшее в вечной маске, дернулось Молодой человек отпрянул назад.
«Что такое?? Померещилось? Наверное, нервы уже шалят рановато. Или отсвет здесь такой? А, быть может, я утомился, надо передохнуть», успокоил он себя.
С огромной картины на Курта строго смотрел его предок, одетый в роскошный рыцарский костюм, у ног деда застыла красивая гончая, вопросительно глядевшая вверх на своего хозяина. Курт Бремер подвинул стоявший в углу массивный стул из черного дерева и присел перед портретом.
Он вспомнил
Однажды, играя со сверстниками в карты, Курт услышал ехидное замечание в свой адрес, тихо брошенное одним из противников:
Везет этому как будто колдуну старому из Баварских лесов.
Какому колдуну? еле слышно переспросил сидевший рядом другой игрок.
Известно какому, его деду, не слышал разве?
Курт насторожился и прислушался.
Тсс шептавший о колдуне толкнул собеседника локтем, потом расскажу.
Придя домой, Бремер устроил матери допрос. Та, отводя глаза в сторону, говорила, что сама давно ничего не слышала о своем родственнике и слышать не желает. Это только подогрело интерес Курта.
Ну, мутти! Расскажи, пожалуйста, о дедушке! Правда, говорят, что он был колдуном?
Мать побледнела и внимательно посмотрела на сына.
Кто это тебе такое сказал?
Я случайно услышал, когда с приятелями играл в карты
Мать помолчала и, подойдя к сыну вплотную, взяла его за плечи и проговорила побелевшими губами:
Сынок больше не спрашивай меня о нем. И я тебя умоляю не играй никогда в карты! Слышишь! Никогда не играй! Никогда!! каждое следующее слово она произносила все громче и громче, ее руки, до синевы в суставах стискивающие сына, затряслись, и голова Курта стала раскачиваться в такт выкрикиваниям матери.
Курт испугался.
Ладно, мутти не буду больше расспрашивать тебя Успокойся, пожалуйста! он увидел, как глаза матери стремительно наливаются слезами.
А играть не станешь? всхлипнув, спросила мать.
Да, наверное, неуверенно произнес юноша.
Я тебя заклинаю! Умоляю всеми святыми! О, Боже! Пресвятая Мария! Услышь меня и вразуми моего отрока! Я знаю, она остановилась, помолчала и как-то обреченно добавила. Недолго мне осталось недолго.