Через год после смерти Велены случилось еще одно горе у Гнежко: разграбил какой-то разбойник могилу Лучезара. Сдвинут и расколот памятный камень, разрыта земля, выброшены булыжники решил кто-то надругаться над останками любимого княжеского брата. Больно было Гнежко, да как он не бился не нашел злодея. Сорвал разбойник медальоны покойника, выкрал из высохших рук меч и будто сквозь землю провалился Не знал Гнежко, что заветное то оружие, не видел его силы, а потому захоронил брата с волшебным мечом, не подозревая, как следовало бы охранять такое сокровище Да что теперь думать пропал меч, разграблена могила безбожником. Перезахоронили останки княжеского брата, зарыли глубже, камнями заложили, и вытесал каменотес новую волчью голову еще больше и красивее предыдущей. Гнежко же еще долго ходил смурнее тучи, долго еще боялся, как бы какой лиходей не осквернил могилу светлой княгини
Шептались люди, называли за глаза маленького княжича выползком, а сами боялись его как огня. Бывало, играл княжич, еще совсем крошка, у ворот детинца, а люди страшились мимо него проходить. Один торговец клялся, что видел, как младенец голыми руками душил дворовых щенков, а другой уверял, будто растет змеиный хвост у маленького Гореслава.
А сам Гореслав рос крепким и сильным, никогда не болел и не хандрил. «Вобрал в себя две человеческие жизни, вот откуда силы и здоровье!» думал про себя Гнежко, исподлобья наблюдая за забавами сына. Любил ли он Гореслава? Самому ему было неведомо. Чувствовал, что ребенок растет спокойным и незлым, но накрепко запомнил также и слова сужениц, и не давали они ему покоя. Тяготило и тяжкое одиночество, которое отныне поселилось в его сердце. Были ли бы живы Лучезар и Велена сумели бы найти слова, чтобы отпустило Гнежко беспокойство и подозрение Но лежат они в могилах, камнями заложены, землей запорошены, и некому помочь Гнежко воспитать младенца
Однажды выехали большой толпой за Порог погулять, погонять застоявшихся лошадей, пострелять уток, что то и дело подлетали к реке. Взяли и детей, и жен кому же неохота порадоваться редкому солнечному деньку? С князем поехала Админа, ее четверо детей и Гореслав. Было ему тогда три года, и пока из слов он знал всего ничего.
Только отвернулся тятька, всматриваясь в облака, глядь, а малыш отполз куда-то под ракитовый куст, и слышно, что болтает с кем-то на своем, детском непонятном наречии.
Гореславушка, князюшка, куда же ты уполз от меня, свет мой? привычно ласково позвал тятька, но тот даже не обернулся. Подошли тогда к Гореславу, а он знай весело заливается. Нагнулся тятька и похолодел от ужаса: рядом с княжичем кольцами змея вьется. Играет с ней княжич, как с котенком, бает что-то, а змея шипит и плавно покачивается. Вскрикнул тятька, схватил малыша и поднял в воздух. Это он позже понял, что был то лишь желтоухий уж, безопасный друг в играх, да страх надолго остался у всех, кто присутствовал при том случае. В детинце перешептывались, что Гореслав змеям друг и родич гадам, что знает он их язык и может приказывать им, что душе угодно.
Уже в пять лет Гореслав уверенно держался на коне, а в семь приставил к нему Гнежко вместо тятьки мудрого старика Светла и доброго дружинника Белотура, дабы воспитывать мужа и в ратном деле ученого, и в делах мирских сметливого. «Да не быть ему князем, кто за таким пойдет?» думал Гнежко, но не смел перечить словам сужениц и воли Иномера, честно, хоть и неохотно, воспитывал мужа и наследника.
Белотур не мог нарадоваться на ученика: как быстр, как ловок, как легко двигается и как легко все схватывает! Гореслав радовался похвале, но все искал одобрения светлого князя. Бывало, удастся ему обхитрить Белотура, увернуться от коварного удара и самому шлепнуть деревянным мечом наставнику под коленом и тут же взгляд обращал в сторону крыльца, где отдыхал от дел Гнежко. Но князь молчит нахмурившись, а сам нет-нет, да и сравнит быстрые прыжки сына с выпадами подлой гадюки: вот сейчас увернется и выбросит вперед зубастую морду Не скажет Гнежко доброго слова сыну, не коснется его, как ласково касаются своих детей любящие родители. Одно сомнение в душе князя, будто густой туман.
Дядя Светел, спрашивал порою Гореслав. Отчего мой отец всегда так хмур?
Не болтай, поймешь когда-нибудь. Читай вслух.
Дядя Светел, а почему отца моего будто Метель осыпала, хотя молод он еще?
Не отвлекайся, вырастешь узнаешь. Считай дальше.
Дядя Светел, а правда, что прилетал к нам змиулан Кривда?
Тут уж Светел не выдерживал и давал княжичу подзатыльник за пустословие. Гореслав давно заметил, что любой вопрос о диволюдах или навьях в стенах терема был запретен. Никто не смел упоминать диволюдов, если только речь не шла об их страшных вредительствах. Гореслав взрослел, и вопросов становилось многое множество. В шесть лет он сбежал из детинца и отправился один на могилу матери. Спохватились только к вечеру, стали искать по всему детинцу, кликать по улицам. Нашел малыша Болигор: спал Гореслав на могиле матери, обняв памятный камень двумя ручонками. И так сладко ему было, будто бы на мягкой перине уснул. На могиле, как только положили в нее светлую Велену, посадили барвинок, да такой густой, что казалось, лежит Гореслав в зеленом море. Подошел Болигор тихо к чаду, подхватил на руки, и увидел, что среди цветов проклюнулась тоненькая березка. Когда рассказал он об этом Гнежко, тот вздохнул: «Говорила мне Велена, что найдет, как весточку передать Березка-плакальщица это от нее печальный привет».
Часто случались грозы и бури, но тонкая березка не ломалась, тянулась к холодному солнышку и все росла и росла, как и Гореслав. Случилось однажды, что выпал снег в конце весны, покрылась березка ледяной коркой. Замерзли в тот год попрошайки на улицах, не взошли травы весенние А березка выжила, хоть и потрескалась на ней белая кора.
Часто грезилось Гореславу, что сбежал он в лес Аркадак, стал диким и опасным, будто племя лесных диволюдов. Мечталось ему, что стант он жить один, будет питаться ягодами да кореньями, и изредка вести беседы о птицах со старыми ламанами, которые помнили еще Кокорову Сечь и могли знать, откуда приходит весна. Казалось маленькому княжичу, что только в темной неведомой глуши Аркадака найдет он то, что так отчаянно искало его сердце Да только куда он денется из детинца, от пристального взгляда Светла?
Было Гореславу десять лет, когда поссорился Гнежко с Горуверской землей. Ездил в поход, да не вышло битвы постояли дружины друг напротив друга, но порешили миром. Правда, с тех пор удвоил князь дань со всей Северной Полмы, чтобы содержать мечников, нанятых из Полмы Южной. Охраняли южане границы, объезжали владения. Не понимал маленький Гореслав, почему ссорятся люди, не было в нем воинского задора. Гнежко взялся объяснять ему, что такое интересы княжества, да не понял Гореслав толком ничего, только услышал, что в Горуверской земле выдивьи не живут и тут же спросил:
А почему?
Князь Гарияр давно закрыл границы для дивьих выродков, объяснил княжичу Светел. Потому они все и ползут к нам.
Потому что у нас хорошо?
Потому что покойная княгиня добра была и терпелива Усмирила гневливость князя, уговорила уговорами пускать выдивьев в Застеньград.
Не было друзей у Гореслава, кроме дворовых собак. Даже Бранко, младший сын Админы и покойного дяди Лучезара, самый близкий к Гореславу по возрасту, не хотел водится с ним. Прятался от княжича, ускользал, будто птица из рук не хотелось ему водиться с Гореславом, не хотелось дружить со змеенышем. Но все же повезло княжичу найти себе друга, и было это так.
Однажды сидел Гореслав на ступеньках терема и вытесывал из деревяшки себе лошадку. Был то вечер, промозглый и ветреный, но не хотелось Гореславу прятаться в тереме и прислушиваться к шагам отца. На лавочке внизу уселись сестры Лучеразовны, болтали и хихикали, иногда пели. Больше всего нравился Гореславу голос Милады, старшей сестры. Чистым, глубоким он был, будто колодезная вода, а когда пела Милада, то закрывала глаза. Мимо крыльца проходил хромой выдивий Граб, единственный из оставшихся в живых в детинце. Двое других умерли с разницей в год, но то и неудивительно для дивородков короткий у них век, не в своих родителей. Граб нес дрова в сторону кухонной клети, волоча ногу медленно и осторожно, но не послушалась она споткнулся и упал. Громко рассмеялись младшие из сестер Милады, стали показывать пальцами и перешептываться.
Граб, видно было, ушибся сильно, и подняться сразу не мог. Встал тогда Гореслав, было ему тогда десять лет, подошел и протянул руку.
Давай помогу.
Вскинул тот на княжича глаза, опасаясь: не обманет ли, не насмехается ли? Девицы на лавочке замолкли и следили, что же будет дальше.
Вставай, чего ты?
И Граб принял руку княжича. Когда поднялся, стал благодарить, стыдливо отводя взгляд. Хоть и был он в два раза старше Гореслава, но в помощи нуждался и отказаться не сумел. Гореслав покраснел и помог Грабу.
Зря стараешься! И двух шагов не пройдет снова рухнет! послышался смех одной из младших Миладиных сестер.
Ноги что прутья вот-вот переломятся! подхватила другая.
Гореслав обернулся и посмотрел на них. На мгновение ему показалось, что и Милада что-то скажет, но та промолчала, внимательно наблюдая за княжичем. Гореслав вложил последнее полено в руки Грабу, и коротко произнес, как отрезал:
Дуры.
Девицы ахнули и уставились на него с удивлением, потом вроде бы решили заплакать, но тут младшая высунула язык и выкрикнула:
Выдивий!
Выползок змеиный! поддержала вторая сестра и тоже скривила лицо. Тут уж Милада не смолчала, цыкнула на них, а когда обернулась было к Гореславу, чтобы сказать ему что-то, тот уже поднимался по ступеням и вскоре исчез в тереме. Таилась в сердце Милады тайна, и не было никого, кому бы раскрыться. И только княжич порою казался Миладе тем, кто понял бы ее и утешил, как и она его понимала и утешала, когда был он еще совсем младенцем и плакал долгими дождливыми ночами
С тех пор, встречаясь во дворе или в тереме, Гореслав и Граб украдкой улыбались друг другу. Иногда вечером княжий сын находил выдивья на заднем дворе тот колол дрова или таскал воду для умывания Миладе и ее сестрам. Тогда Гореслав садился неподалеку и молча наблюдал за Грабом, не мешая разговорами. Несмотря на слабые ноги, руки у Граба были сильными и колол дрова он ловко и быстро.
Я хожу плохо, спору нет. Но вот стоять это я умею, сказал как-то Граб, заметив заинтересованный взгляд. Княжич засмущался и тут же его отвел. Хочешь смотреть смотри, княжич, мне не жалко, улыбнулся Граб. Все равно скоро на тот свет отправлюсь, а пока тут хоть новое что узнаешь.