Зонты - Галина Маркус 5 стр.

Под камнями, в щелях, под пожухлой листвой
Ночью прячется зло. Ядовитое жало
На хвосте у него, и клешнёю кривой
Он цепляет прохожих сверчков запоздалых.

Не ходи в этот край, не подпитывай страсть.
Не должна быть любовь ни жестокой, ни тёмной
Ту, к которой ты хочешь сегодня припасть,
В жёны взять  всё равно, что схватить скорпиона.

Только впрыснет под кожу накопленный яд,
И навеки печалью наполнится сердце
Проклянёшь её лживые ласки стократ,
Обожжёшься, но так и не сможешь согреться.

А потом кубок ревности выпьешь до дна.
Поцелует  укус, ускользнёт из объятий.
Нету хуже беды, чем дурная жена,
И чем злая жена  нет сильнее проклятья.

Глянь на небо  вот так и погиб Орион,
В цвете лет, преисполненный жизненной силы
Притаился готовый к броску скорпион.
Нарядилась и я.
Ну, иди ко мне, милый!

Охальник ветер птицей золотой1
Гоняет лист по мокрым тротуарам.
А мне сегодня всё даётся даром 
Твой долгий взгляд, мой призрачный покой.

Не плачу! И не жди, не заплачу.
На сдачу у тебя  одни разлуки
И мелочь ссор. Отдамся на поруки
Надежде  тонко лгущему врачу.

Идёшь  как глупо!  сразу напролом.
Но ветер переменится, наверно.
Он бросит, наигравшись, олух скверный,
Ту птицу  с переломанным крылом.

Как ловкий вор, уходит от расплат
Скиталец, обходящийся без крова.
Он жертвою своей не очарован,
В беде её ничуть не виноват.

Ты хочешь отомстить мне: боль за боль!
И, жадный, не смиряешься с убытком.
А листик тонкий  птица-инвалидка,
Безжалостно растоптанный тобой,

Лежит в грязи. Тому, кто о цене
Готов забыть  урок. Увы, напрасный.
Послушай Я на всё давно согласна
Но что ты предложить посмеешь мне?

Метёт метель, а ты один
Бредёшь по улице без шапки,
Таким привычным и родным 
В карманах руки пряча зябко.

И в голове от сотни дел
Обычных дум неразбериха.
И ты от снега поседел,
Как будто многое постигнул.

И ты так близок мне сейчас.
Я каждое твоё движенье
Как вижу! И усталых глаз
Ловлю родное выраженье.

Вот ты опять нахмурил лоб 
Неугомонные морщины
Всегда готовы для забот
Пролечь без видимой причины.

Но утешает лишь одно:
Что за подкладкой в куртке где-то
Ты спрятал от себя смешно
Сюрпризом детским сигарету.

«Случайно» ты её найдёшь,
А с ней  жетончик телефонный,
И в мыслях номер наберёшь
И мой услышишь голос сонный.

И ты, конечно, возмущён:
Я сплю, а ты по снегу бродишь!
Но, к сожаленью, телефон,
Чтобы работал, не находишь.

А я не сплю уже совсем,
А я в окно смотрю тоскливо.
Звонка довольно в тишине,
Чтоб все грехи тебе простила.

Неправда всё, что я сижу
И от воды горячей греюсь!
Я за тобой с утра брожу
И всё догнать тебя надеюсь.

Что есть преграда, что  предел?
Где  лишь обычай, где  закон?
За сто ветров ты разглядел
Звезды звенящей дивный сон.

На белой башне вековой
Всей мыслью устремляясь вслед,
Она стояла подо тьмой
Ночных небес и страшных лет.

Твой острый взгляд её нашел.
Не в силах повернуть коня,
Как уезжал ты тяжело,
На битву счастье променяв!

Слова с её сорвались губ
Но далеко твой конь уже,
Он мчит на зов военных труб
На пограничном рубеже.

Как точен глаз и быстр лук!
Посадка как твоя легка!
Прикосновенье тёплых рук
Хранит разящая рука

«Наш друг, не стоит хмурить лоб!
Забудь о деве роковой.
Пей за победу без забот,
Ужель тебе дороже боль?»

Но звонок голос, полный слёз.
Вы не равны Но тем сильней
И крепче связь. Ты что, всерьёз,
Встал на колени перед ней?!

Безумный эльф! Даешь обет
Цена? Она не высока:
Вдвоём  десятки кратких лет.
И одиночества  века.

Беспечно родичи поют 
Что им бегущие года?
А ты обрёк себя на труд,
Её ждёт тлен, тебя  беда.

Но лучший миг  недолгий миг.
И смерти нет, и тлен  пустяк!
Ты радость тайную постиг,
А эльфы  пусть тебя простят.

Что есть преграда, что  предел?
Где  лишь обычай, где  закон?
За сто ветров ты разглядел
Звезды звенящей дивный сон.

На белой башне вековой
Всей мыслью устремляясь вслед,
Она стояла подо тьмой
Ночных небес и страшных лет.

Твой острый взгляд её нашел.
Не в силах повернуть коня,
Как уезжал ты тяжело,
На битву счастье променяв!

Слова с её сорвались губ
Но далеко твой конь уже,
Он мчит на зов военных труб
На пограничном рубеже.

Как точен глаз и быстр лук!
Посадка как твоя легка!
Прикосновенье тёплых рук
Хранит разящая рука

«Наш друг, не стоит хмурить лоб!
Забудь о деве роковой.
Пей за победу без забот,
Ужель тебе дороже боль?»

Но звонок голос, полный слёз.
Вы не равны Но тем сильней
И крепче связь. Ты что, всерьёз,
Встал на колени перед ней?!

Безумный эльф! Даешь обет
Цена? Она не высока:
Вдвоём  десятки кратких лет.
И одиночества  века.

Беспечно родичи поют 
Что им бегущие года?
А ты обрёк себя на труд,
Её ждёт тлен, тебя  беда.

Но лучший миг  недолгий миг.
И смерти нет, и тлен  пустяк!
Ты радость тайную постиг,
А эльфы  пусть тебя простят.

Она в переходе не просит подачек.
Тележку толкает упрямо вперёд,
В которой когда-то возила на дачу
Рассаду. (Кормилец, зарос огород)

Всегда деловито-ворчлива. Пальтишко
Почти что по моде, пускай велико;
И даже кроссовки порвались не слишком,
Зато ведь и пара нашлась целиком!

Чуть свет на работу спешит, как и прежде,
Дебелым развалинам  вечный пример.
Годков пятьдесят отпахала прилежно,
Назначили пенсию: тысяча рэ

«А вы, современные, жить разучились,
С одежкою вместе кладёте еду
В пакете одном Мне на барскую милость
Рассчитывать глупо. Сама всё найду!»

Контейнер у ЖЭКа, помойка у дома
Прошляпишь  и дворники всё заберут!
Топ-топ Семенят, семенят по району
Костлявые ножки. Продуман маршрут.

Ко мне обернулась она неохотно,
Насквозь её взгляд подозрительный жёг.
Но стольник взяла  как налог подоходный.
Ступай, мол, себе. За тобою  должок.

«По случаю один священник шёл тою дорогою и, увидев его, прошёл мимо. Также и левит, быв на том месте, подошёл, посмотрел и прошёл мимо. Самарянин же некто, проезжая, нашёл на него и, увидев его, сжалился»

Три вопроса, и пара заданий
Дай мне справиться, Господи, силы.
В институте сегодня экзамен,
Время шесть, а трамвай упустила.

Опоздаю! Забыла билеты,
Попросить надо будет шпаргалки.
Вот ступеньки в метро, турникеты
Ох! Там плохо кому-то. Как жалко

Человек прислонился к колонне,
А из сумки посыпались вещи.
Цвет лица совершенно зелёный.
Просто пьяный? Астматик? Сердечник?

Почему не идёт  медработник?
Где милиция? Щиплет с нерусских?
Ну хоть кто-нибудь есть сердобольный?
Подошёл бы, привёл его в чувство!

Спит давно у людей наших совесть!
Пьян он, всё-таки. Значит, разденут.
Полседьмого. Да где же мой поезд?
Буду там в семь пятнадцать примерно

Хорошо-то как дома! С конфеткой
Выпью чая. Экзамен  отлично!
Отвечала я точно и метко
И декану понравилась лично.

Засыпаю. Ничто не тревожит.
Что мне снится?! Нервишки-то сдали.
Кто-то в белом Ответит, быть может,
Как больной из метро  подобрали?

 Не спасли  голос полон печали.
 Что же вы?! Где же ваш самарянин?
Позабыли послать?
 Посылали
Но он очень спешил на экзамен.

Он занимал немаленький метраж,
Не соблюдал помывочные смены,
Не замечал из сахарницы краж,
Но главное  пытал весь дом Шопеном.

Рояль бренчал и утром, и в обед 
Большой рояль, блестящий, старый, чёрный.
И утомлённый музыкой сосед
Решил прибегнуть к помощи закона.

Вот время было  так легко вопрос
Решить И пианист исчез навечно.
Сосед его вещички перенёс
В кладовку, а в рояле спрятал гречку.

Менялись мода, власть и города.
Хозяин не завёл, увы, семейства.
Он жил и жил. Ни бедность, ни беда
Покоя не нарушили злодейства.

Туманом серым  брёл себе в киоск
И стлался возле дома тенью тусклой.
Шуршал в тиши. Сутулый, как вопрос,
А где же наказанье за «искусство»?

Но Бог не забирал его с земли:
«Anonymus?» Без подписи не примем!
Ворота во владения Мои
Открыты лишь тому, чьё знаю имя».

Ну, а чего не жить? Как хорошо 
На личной кухне чай гонять с печеньем
Но кто-то к деду в голову вошёл
И твёрдо застолбил свои владенья.

И что давно сгноённому за блажь,
Селиться здесь  с роялем непременно?
Но занял он законный свой метраж
И по ночам играет там Шопена.

Опять зловещая луна
Найдёт в стогу свою иголку 
Так наступают времена
Кровавых мальчиков и долга.

И беса нового рука
Не дрогнет бросить те же карты,
Чтоб из окошка кабака
Увидел Принцип Фердинанда.

Как страшно, но надо идти и стрелять.
Из тёмных дворов, закоулков, подъездов
Ползёт мне навстречу зловещая рать,
Плодится, как будто подослана бездной.

И кажется, город не помнит людей,
Сошедший с ума, посеревший от дыма.
Ни лозунгов, ни вдохновенных идей.
Как глупо. Как жутко и необъяснимо!

У воронов  смерти предвестников  слёт,
Заносит судьба угрожающий коготь.
А кем был солдат нарисованный тот?
Как трудно  нажать на курок и не дрогнуть

Но валятся трупы, как мухи под стол.
«Быстрей заряжай На авось не надейся».
Закон здесь понятный, закон здесь простой:
Не ты, так тебя, не добро  так злодейство.

«Стреляй и патроны, смотри, береги.
Кого тебе, мама, здесь может быть жалко?
Ведь это не люди, ведь это  враги!»

Мы вечером с сыном играли в стрелялку.

Старушка  носочки в зайчиках,
Случайная, неформатная.
И как она здесь не смятая
Средь девочек и средь мальчиков?

Колготки зашиты детские.
И точно: она  неместная.

Москва ведь не верит старости,
Глаза отведёт презрительно.
Быть слабым здесь унизительно,
Достойно одной лишь жалости.

Москва ведь не верит бедности.
Да разве же дело во вредности?

 Москва верит чёрным «Бентли».
Сердца у нас всех  добрые.
На каждом углу у нас  церкви.
А в каждой душе у нас  доллары.

Я тоже  невиноватая,
А деньги храню  в Ахматовой.

Мы сотканы  безразличием,
Мы рядом  окаменелые.
И это и есть  приличие,
А не носочки белые.

Как можно  к лежащему кланяться?
Упал  значит, был  пьяница.

Брезгливо подвинется девочка,
Хорошенькая и ладная,
Колготочки стильной сеточкой,
А бабушка  дышит на ладан.

Да мы не такие уж снобы,
Самим бы дожить  хорошо бы.

Пусть хрупкую эту ракушку,
Морскою волною выбросит.
Но Бог больше любит  бабушку,
И бабушка всё вынесет.

А девочку модную Что же?
Её любит Бог  тоже.

На теле остывают поцелуи,
От страсти не опомнилась ещё
 Позора ледяные льются струи
Тебе на обнажённое плечо.

Накинуть шаль успеть бы мысли странны:
Как стыдно ты не очень-то стройна
На травлю, на кошмар, на поруганье
Законом и людьми обречена.