Он махнул одной кистью и провалился в сон без сновидений.
Айтулин посидела рядом, прислушиваясь к дыханию мужа. Красно-зеленый агат так и лежал на его груди. Убрать?.. Оставить?.. Айтулин никак не могла решить, что сделать. Ее сморщенное от жизни лицо отражало недоумение. Столько чудес, сколько они с мужем увидели за последние два дня, никто из их рода никогда не видел, ни одного такого! Айтулин довольно улыбнулась. Все-таки чудеса это так необычно! Вот что она видела за всю свою жизнь? Эх Родилась на просторе, кочевала с отцом и матерью, пока не повзрослела, не стала девушкой. А потом? Потом появился Джаркын. Увезли ее на другой берег Теплого озера, где и горы не так высоки, и люди другие. Чужие люди. Но Джаркын оказался ласковым мужем. Не бил, как другие, жалел, когда туго приходилось, когда работы было столько, что голова не соображала, сердце гасло в груди и только руки да ноги работали, будто сами по себе. Родила Айтулин четырех дочерей. Сколько просила Умай дать им сына, сколько просила не дала! Видно, не доходили молитвы до ее ушей, не до нее было жене Тенгри, других слушала.
Джаркын корил жену за дочерей, сына ждал. Не дождался. Как выросли девочки, вошли в свою пору, отдали их, как и ее когда-то, и остались они с мужем одни. Поставили свою старую юрту на берегу озера, неподалеку от шумной реки, что стекала в него с гор, да так и стали жить здесь. Перестали кочевать. Уходил Джаркын в горы, то на охоту, то травы накосить, но недолго там оставался. Пасти им особо некого козу да несколько овец, что за девочек дали, и в окрестностях реки прокормить можно невелика отара! Конь старый был. Но помер в прошлом году, время пришло. Без коня трудно. Джаркын совсем сник. А на что его выменяешь? Эх, были бы сыновья, все было бы у них по-другому! И ей помощь была бы: это дочери уходят в чужую юрту, а сыновья невесток приводят! И сами отцу в помощь.
Джаркын во сне чмокает, есть, небось, хочет. Два дня не ест. Хорошо, хоть молока выпил. Щеки порозовели. Рука Айтулин легла на лоб мужа. Не горит Неужто камень жар забрал? Ох и чудеса! Айтулин решила оставить подарок Тенгри на груди мужа. Укрыла его только потеплей. Посидела еще, послушала, как он дышит. Тихо дышит, не хрипит. Пусть спит! Надо поесть приготовить. Проснется голодный! Мясо сушеное еще осталось, ячмень есть, молоко заквасила вчера, надо процедить, курт4 навалять, с супом в самый раз будет!
Айтулин привстала на плохо гнущихся ногах. Руками себе помогла, да задела мешок с сокровищами. И такая радость ее вновь обуяла! Вот их спасение! Теперь и конь у них будет, и какого бродягу наймут в помощники, и юрту обновят совсем кошма5 прохудилась! Расплылось лицо старухи в улыбке! Вновь захотелось посмотреть камни. Она взяла мешок и вышла с ним из юрты.
Солнце ярко светило над головой. Озеро разогнало облака, и теперь они белым пухом лежали на хребтах гор. Не сразу различишь, где облако, а где снежная шапка!
Айтулин стянула сушившуюся кошму на землю и уселась на ней, скрестив ноги. Мешок, украшенный цветами из красной шерсти, кое-где побитый молью, грел пальцы. Айтулин не выпускала его из рук, наслаждаясь предвкушением зрелища. Но вот нетерпение достигло своего предела, и она расправила старый войлок, разгладила смятый край и, приподняв за нижний угол, тряхнула мешок. Камни, обгоняя друг друга, высыпались на кошму.
Ай, ай, ай, довольно запричитала старуха, покачиваясь из стороны в сторону.
Других слов, кроме короткого восклицания, у нее не нашлось, чтобы выразить восхищение и то довольство, которое она ощущала. В животе приятно щекотало, как в былые годы, когда Джаркын запускал руку под платье, а в груди замирало сердце, ожидая то ли радости, то ли беды.
Не так много сокровищ успел забрать муж из сундука, но и горка величиной с черепаху радовала глаз. Айтулин зачерпнула камней, как воды в ручье. Каплей упала жемчужина, проскользнул между пальцами лазуритовый кабошон, скатился с ладони полупрозрачный агат Женщина поднесла ладонь к глазам поближе, почти под нос, и зацокала языком.
Ай, ай, ай
Трясущиеся, скрюченные пальцы пробежались по камням. Приятным холодком отозвались сокровища. Айтулин сжала подушечками пальцев краснеющий сердолик, подняла, снова зацокала языком. Воображение старой женщины рисовало украшение, в котором этот камушек станет центральным, главным! Повиснет на груди серебряный бойтумар, на тонких цепочках будут позванивать, сталкиваясь друг с другом, зерна гранатов, бирюзовые вкрапления высветят красный сердолик
Замечталась Айтулин и не сразу услышала стук копыт за юртой, храп коней, одурманенных быстрой ездой, лай своего пса, такого же старого, как и его хозяева. Так неожиданно прямо перед ней появились два всадника. Айтулин легла грудью на свое добро, подгребла мешок, неловко, по-старушечьи пытаясь скрыть то, что досталось ей на старости лет. Но камни как назло расползлись по кошме, вынырнули из-под дряхлой груди, засверкали, засияли. Айтулин шарит по ним, ухватила какой покрупнее, сжала в кулаке.
Всадники успокоили коней, цыкнули на собаку, но не спешиваются, видать, торопятся. Один наклонился, говорит:
Мать, дай кумыса6, давно в дороге, горло бы промочить.
И ждет, а Айтулин дар речи потеряла, бормочет что-то несвязное себе под нос.
Что с тобой, мать? всадник недоумевает. Бросил быстрый взгляд на юрту, понял, что небогато тут. Есть кто в юрте? спросил, прислушался, поглядывая на темнеющий вход. Тишина. Никого нет. Он снова к старухе: Видать, некому и воды поднести.
Слетел с коня, а старуха и вовсе к земле прижалась, трясется вся.
Мать всадник подошел к ней, склонился, прикоснулся к спине.
В Айтулин словно демон вселился. Она подняла голову, осыпала гостя руганью, а сама подолом камни прикрывает, да неловко так. Всадник нахмурил брови. Из-под шлема капли пота стекают, щеки красные от ветра. Заметил он добро, сощурил свои и без того узкие глаза, усмехнулся.
Так ты гостей привечаешь А что там прячешь, а, мать?
И толкнул Айтулин. Она завалилась назад, ноги выпрямились, подол задрался, камни рассыпались.
Второй всадник слез с коня. Улыбается во весь рот.
Что ж, раз ни кумыса, ни воды нам не дали, хоть этим насытимся!
Он наклонился к кошме, потянулся к сокровищам. Айтулин заголосила:
Не смей! Не твое это! Джаркын! Каныкей! Сюда скорее, сюда! выкрикивает имена, будто где рядом ее муж, ее сын, сейчас придут на помощь, защитят, а непрошеные гости оглянулись вокруг и смеются, понимая, что старуха пугает их. Только старый охранник попытался отогнать воров, за что и получил пинок, от которого отлетел в сторону.
Собрали они все камни, вскочили в седла, развернули коней. Старуха уцепилась одной рукой за попону, а конь, пришпоренный хозяином, поднял заднюю ногу, и пришлось его копыто прямо ей под дых. От острой боли Айтулин вскрикнула и упала. Всадники переглянулись и ускакали так же стремительно, как и прибыли.
Айтулин глотнула воздуха в последний раз и ее сердце остановилось. Потухающие глаза отразили белые облака, плывущие к озеру из-за гор. Расслабленная ладонь разжалась: пустая, она могла рассказать только о нелегкой жизни простой женщины, так и не нажившей добра, о котором мечталось.
Ночь погрузила мир в тишину. Редкий всплеск волны у берега, едва различимое вдали дыхание гор не мешали ее господству, напротив, они оттеняли ее, тонули в непроглядной вязкости. Безмолвные звезды украсили полог ночи мерцанием, луна бросила серебристую дорожку на подрагивающую гладь воды
Джаркын очнулся от глубокого сна. Не открывая глаз, прислушался. Тишина Собака подвывает. Теплое одеяло защищало старика от холода, но хотелось ему живого тепла. Он пошарил рядом, удивился, что старухи нет. Открыл глаза, но в темноте, лишь самую малость разбавленной лунным светом, который проникал в юрту через отверстие в потолке, разглядел только очертания вороха одеял и все.
Джаркын приподнялся на локте, камень скатился с его груди. Вспомнил старик все, что с ним произошло, и невнятная тревога охватила сердце.
Айтулин, позвал он, вглядываясь в серый абрис двери, подсвеченной луной.
Ни слова, ни вздоха в ответ. Куда подевалась? Неужто сбежала?.. Джаркын поперхнулся. Зачем? Да что такое в голову лезет?! Совсем спятил на старости лет! Старик поднялся. Камень, что привиделся ему во сне лягушкой, оставил под одеялом. Пусть полежит! Куда ему отсюда деться!
Кряхтя, нашарил Джаркын стоптанные кауши, что всегда стояли у порога не сапоги же натягивать, чтобы до ветру сбегать? и толкнул узкую приземистую дверь. Ядреный воздух ударил в нос. Старик с наслаждением потянул его в себя. Сейчас он чувствовал себя бодрым, как никогда! И холод ночи только освежил, как в молодости Да где же старуха?..
Айтулин! позвал громче, поводя головой вокруг.
Лунная дорожка мерцала вдали. Драгоценные камни неба зависли над миром, словно решая, падать им или еще повисеть. Старик поднял кошму, лежащую рядом, удивился, что валяется. Мешок свалился с нее. Недоумевая, Джаркын оставил кошму и поднял мешок. Пустой А где камни?.. Сердце обожгло огнем!
Айтулин! позвал громче, поводя головой вокруг.
Лунная дорожка мерцала вдали. Драгоценные камни неба зависли над миром, словно решая, падать им или еще повисеть. Старик поднял кошму, лежащую рядом, удивился, что валяется. Мешок свалился с нее. Недоумевая, Джаркын оставил кошму и поднял мешок. Пустой А где камни?.. Сердце обожгло огнем!
Айтулин! во весь голос закричал он.
Держа пустой мешок, старик обежал юрту вокруг, заглянул в загон с овцами. Они гуртом толпились в дальнем углу. И пса нет. Сторож! Джаркын с досадой сплюнул. Оглянулся вокруг. Старый кобель, поджав хвост виновато опустив голову, шел к нему.
Где Айтулин? Где? вопрошал старик.
Пес поводил обрубками ушей и вдруг завыл протяжно, так, что мысли спутались, только одна забила в висок: «беда, беда».
Пес, оглядываясь на хозяина, потрусил ко входу в юрту. Лег у кучи тряпья, положил на него голову. И только тут Джаркын разглядел: не тряпье это, старуха его лежит, раскинув руки!
Айтулин
Он присел, встал на четвереньки, пополз к жене, повторяя ее имя шепотом, протянул руку, толкнул легонько в бок.
Вставай, Айтулин, что это ты здесь лежишь, вставай жена Айтулин
Ее тело уже остыло. Глаза потеряли жизнь, и не было в них взгляда, не было ни упрека, ни хитринки, с которой она часто обращалась к мужу. Дрожащей рукой Джаркын провел по холодным векам. Они едва прикрылись. Старуха словно не хотела закрывать глаза, решив подглядеть за мужем. Джаркын уронил голову и заплакал. Горячие слезы покатились по щекам. Стон вырвался из груди. Пес сел и, вторя хозяину, завыл во весь голос.