Тогда, продолжает басить Дед Мороз, расскажите-ка мне стихотворение!
На этот раз желающих изрядно поубавилось. Но зато среди них и я. И хотя мой голос звучит громче всех, но первой выступить, открыть конкурс Дед Мороз дозволяет Наташке (соседская девчонка, противная ужасно, потому что подлиза, потому что подлизывается к Анне Ивановне, а еще ябедничает).
Внук согласно кивает головой и рассудительно говорит:
Они все такие. В нашем классе Светка
Ну, Сань, может, и не все, но встречаются Да и к тому же вряд ли я был тогда справедлив И вот Наташка выходит вперед. И, шмыгая носом, постоянно запинаясь, кричит:
Наша Таня громко плачет:
Уронила в речку мячик.
Тише, Танечка, не плачь
Не утонет в речке мяч.
Аплодисменты артистке. Особенно усердствуют и бьют в ладоши (это я вижу) Наташкины родители. После Наташки мямлит что-то свое Пашка. Он хоть и друг, но мне за него приходится краснеть. Я тоже готов. Меня явно не замечают. Но я упрямо заявляю о себе. И вот, когда выступило пять или шесть школьников, ко мне подходит Дед Мороз.
А ты, мальчик, что можешь рассказать? Вижу, давно рвешься. Ну, слушаю.
Я вырываюсь вперед. Я бесконечно счастлив, что вот, теперь и на меня смотрят люди; что теперь и меня будет слушать вся деревня. Волнуюсь. Мну обшлага ситцевой рубашонки. Собираюсь с духом и начинаю:
И живет в колхозе дед
В девяносто восемь лет.
Бодрый он имеет вид
И в работе деловит
Краем уха слышу, как кто-то из гостей новогоднего праздника комментирует:
Ишь, ты! Стар, а все робит
Краем уха слышу, как кто-то из гостей новогоднего праздника комментирует:
Ишь, ты! Стар, а все робит
Дедуль, а что такое «робит»?
Колхозники на Урале тогда так говорили: робит значит работает.
Внук кивает, давая деду понять, что теперь ему все ясно.
Дед вновь берется за рассказ:
Я же с прежним усердием продолжаю:
Годы деду не преграда,
У него своя бригада.
И выходят с дедом в ряд
Тридцать пять его внучат.
Все тот же зрительский голос:
Ух, ты! Надо же! Дед молодец! Мальчуган тоже! Вона, как лихо шпарит!
Зрительская ремарка лишь прибавляет мне энтузиазма.
Внук снова спрашивает:
А что такое «ремарка»?
Это, внук, проще говоря, замечание по какому-либо поводу Ладони, значит, вспотели. От волнения. Потому что наступает, можно сказать, самое главное: я должен перечислить все имена. А это вам не «наша Таня громко плачет» Посложнее будет. Попробуй-ка, упомни тридцать пять имен. И не абы как, а чтобы складно. Собираюсь с духом и продолжаю. Вот и последние имена:
Клава, Люба, Настя, Даша,
Катя, Оля, Зина, Маша,
Света, Нина, Лида, Валя,
Аня, Таня, Вера, Галя,
Клим, Игнат, Ефим, Андрей,
Виктор, Игорь и Евсей.
Я делаю паузу. С шумом выдыхаю воздух. И готовлюсь к следующему этапу: как-никак, а предстоит повторить все тридцать пять имен и в том же порядке еще трижды. Так в стихотворении. Поэтому не имею права на ошибку.
Ух, ты! комментирует внук и теснее жмется к деду. Здоровски!
Все, Сань, заканчивается благополучно. Я радуюсь: без запиночки! Сначала тишина, но вскоре же в классной комнате буря аплодисментов. Мужики от восхищения громко топают ногами. Кто-то из них громко восклицает:
Совсем малявка, а такое учудил!.. Это ж, надо, а! Тридцать пять имен упомнил И так все складно-складно!
Дед Мороз кладет на мои жесткие, а потому непокорные, вихры мягкую и теплую ладонь.
Ты чей, мальчик, будешь?
Агронома сын, охотно и с достоинством отвечаю я.
А фамилия твоя?
Водовозов.
А имя есть?
Вот какой вредный, думаю про себя, этот Дед Мороз. Однако вслух отвечаю:
Семеном, дедушка.
Семеном? переспрашивает Дед Мороз.
Да, все также с достоинством отвечаю я. А пацаны в деревне меня, дедушка, Сенькой еще называют.
Спасибо тебе, мальчик, за такое трудное, но прекрасное стихотворение.
Дед Мороз наклоняется и целует в щеку. Ах, до чего ж мне был приятен тот поцелуй, Сань! Дед Мороз выпрямляется и, обращаясь ко всем присутствующим, развязывая свой мешок, говорит:
Да, все мои маленькие артисты заслуживают подарка. Но я думаю, дети, что главный приз всё же заслужил ученик первого класса
Дед Мороз достает из своего волшебного мешка огромный-преогромный калач, протягивает мне, и буря аплодисментов. Мне так тогда показалось, что потолок от аплодисментов может обрушиться. Я беру калач, прижимаю крепко-крепко к груди, мне хочется расплакаться, но изо всех сил креплюсь. Я пытаюсь что-то сказать, но у меня ничего не получается. С трудом и очень тихо выдавливаю: «Спасибичко, дедушка родной мой миленький» Я срываюсь с места и убегаю в коридор. В глазах слезы. Слезы счастья. В эту минуту я хочу быть один.
Внук гладит мягкой и теплой ладошкой по седым волосам деда. Он тихо спрашивает:
Калач, наверное, был очень-очень вкусный, да? На меду, да? Обсыпанный сахаром, да?
Семен Александрович кивает.
Вкуснее, Сань, не бывает Этот калач пекла сама учительница из ржаной муки, напополам с отрубями, выделенной по такому случаю колхозом. Это был необыкновенный калач! М-м-м, до чего ж был вкусный! Был бы еще вкуснее, если бы Анна Ивановна для теста нашла хоть чуть-чуть соли.
Внук не понимает. Он переспрашивает:
Соли?! Калач совсем-совсем без соли?!
Это я потом узнаю, что такое соль в 1949-м. Ее, соли, не оказалось ни в колхозе, ни у самой Анны Ивановны. Соль была еще большим дефицитом, чем ржаная мука Съели призовой калач мы всем классом
Внук возмущенно восклицает:
Это нечестно! Подарок чей? Твой! Кто заслужил? Ты, дедуль! Причем тут класс?
Семен Александрович улыбается.
Во-первых, Сань, в моем, первом классе-то было всего восемь человек.
Так мало? Классно!.. В моем классе тридцать восемь.
Ты живешь в большом городе Деревня маленькая Во-вторых, калач был преогромный
Так мало? Классно!.. В моем классе тридцать восемь.
Ты живешь в большом городе Деревня маленькая Во-вторых, калач был преогромный
Вот такой? внук описал вытянутыми вперед руками в воздухе круг.
Примерно В третьих, Сань Разве ты с товарищами никогда не делишься?
Парнишка опустил вниз глаза.
Ну Это Бывает, что жалко, но делюсь
Внук продолжает гладить деда по голове. Потом тянется к его уху и шепчет:
Дедуль, а, знаешь, какой тебе мама подарок приготовила?
Семен Александрович отрицательно мотает седой головой.
Откуда мне знать-то?
Внук оглядывается по сторонам и еще тише выдает деду секрет:
Рубашку! Знаешь, какая она красивая? Супер! Я помогал выбирать! Санька прикладывает к своим губам палец. Но тихо. Мама не велела говорить.
Молчу-молчу, внук.
И оба громко-громко хохочут.
В гостиную заглядывает Клавдия Семеновна, дочь Водовозова.
Что происходит? притворившись сердитой, хмурясь, спрашивает она.
Санька вскакивает.
Мам, ты иди-иди, выпроваживая, солидно добавляет. У нас мужские секреты.
Сердца трех
Последнее время Иван Христофорович Зяблицев отшельничествует: год тому минуло, как простился с единственным ему близким человеком, Дарьюшкой, женушкой, значит. В момент Дарьюшку скрутило: врачи сказали, что рак желудка. Отмучилась, оставив сей бренный мир на попечение его, Ивана Христофоровича.
А дети? Неужто Господь не сподобил? Где-то есть. Далеко. Сами по себе. Пару строк лень черкнуть. Брякнут по телефону раз в году, на день его именин это тот максимум, на который отваживаются сын и дочка. Так что Отрезанные ломтики Теперь им родитель только обуза.
А когда-то Эх, как любил Иван Христофорович своих деток! Надышаться не мог. Пылинки с каждого сдувал. Думал, что на любовь любовью ответят после. Не получилось. Как-то незаметно очерствели. Покуда он работал и от работы имел кое-что, то наезжали.
Бывало, явится Мишаня, сынок, про здоровье и самочувствие любопытствует, а у самого глазки бегучие такие, бегучие всё в сторону да в сторону: не желает, получается, на родителя-то глядеть. А уже через час
Слышь-ка, бать, как у тебя с этими?.. спрашивает и три пальца друг об друга трет. Иван Христофорович понимает, об чем речь, но притворяется, будто невдомек ему. Ну, мнется сын, видать, совесть-то еще не вся утеряна, я насчет «мани-мани»
Иван Христофорович, прищурив левый глаз и почесывая в затылке, отвечает:
«Мани-мани» шиш в кармане
Может, как-нибудь по амбарам пометешь да по сусекам поскребешь? стоит на своем сынок.
Туго, да? с еле скрываемой язвинкой интересуется Иван Христофорович. Приспичило шибко?
Очень надо Молодые, сам понимаешь
Что молодые понимаю, а что Старики святым духом живут, да? Им ничего не надо, да? Иван Христофорович обидчиво отводит взгляд в сторону, сведя к переносице длинные седые брови, демонстрируя тем самым свое недовольство.
Хоть чуть-чуть, а? настаивает Мишаня.
«Чуть-чуть» это сколько же по-вашему будет?
Ну там тысчонок пять
Что так мало? всё также язвит Иван Христофорович.
Он встает. Ворчит себе под нос:
Хватил Ничего себе, «чуть-чуть» Не Сбербанк же
Поворчит, поворчит Иван Христофорович, но даст; конечно, не стопроцентно удовлетворит запросы любимого сынули.
Три года назад как обрезало: не стал объявляться Мишаня его. Ясное дело: Иван Христофорович вышел на пенсию, а с российского пенсионера, известное дело, что взять-то? В кармане-то его вошь на аркане да блоха на цепи. Есть у него «гробовые», но к ним ни-ни! Никому не даст притронуться. Умрет тогда дело другое. Не может он допустить, чтобы как с его отцом Христофор Саввович проехал на танке Т-34 от Москвы и до Берлина, а оттуда командование бросило на помощь восставшей Праге, где (девятого мая это случилось) его так жахнули, что одиннадцать месяцев провалялся в госпиталях. Пятнадцать лет назад умер. Иван Христофорович примчался на похороны отца. И что он увидел? Инвалида войны первой группы в гроб не в чем положить, а на поминки та власть выделила одну полуощипанную и небесной синевы курицу да две бутылки водки. Нет, не выделила, а дозволила купить. На свои, ясно, кровные.
Та власть плоха. А эта? Разве чем-то отличается? Нет, сулит также «златые горы и реки полные вина». Наверное, по старой привычке. Власть только по форме иная, а по сути та же, что и прежде. На ее посулы Иван Христофорович не рассчитывает. Твои, считает он, похороны (ясно, он пока туда не собирается, но кто знает, когда придет за ним костлявая бабулька с косой?) твои заботы. Иначе Он и в гроб не ляжет. Позорище!..